Историк А. Тепляков говорит о сталинских репрессиях: «Старались выбрать человека с максимально большим компрометирующим материалом. По происхождению, по его деятельности до революции, в ходе революции, после революции, сколько за ним было записано антисоветских высказываний, сколько у него знакомых, и вообще, насколько он широко общался, можно ли было на основе его связей слепить какую-то заговорщицкую организацию. Потому что класс чекистской работы – это именно фабрикация групповых дел» [2].
Точно таким жестким был контроль виртуального пространства, когда отслеживались не только книги, но и люди, их писавшие. Вениамин Каверин, например, вспоминал, не только о репрессиях, но и о том, как его во время войны вербовали спецслужбы [3]. И это при том, что он был уже известным писателем, автором «Двух капитанов» и военным корреспондентом ТАСС. Система была сильнее любого человека независимо от его известности.
При этом «любовь» к Сталину в той или иной степени сохраняется. Автор нескольких книг о Сталине О. Хлевнюк так объясняет популярность Сталина и сегодня, видя в этом такие причины: «Я бы сказал, с одной стороны, в историческом невежестве. Как правило, люди, когда говорят о сталинской эпохе, они имеют в виду вовсе не сталинскую эпоху. Они создают себе некий образ сталинской эпохи по принципу противного от сегодняшнего времени. То есть про все, что им не нравится в сегодняшнем времени, они почему-то предполагают, что в то время было совсем иначе. И начинают любить это выдуманное ими время» [4].
Каждое время требует своего типажа политики и политика. Это одна из причин появления и Сталина, и Гитлера именно в их точках пространства и времени. И мышление масс вытащило на поверхность именно этих политиков, которые на следующем витке развития «подмяли» под свое видение население. Мир сложнее, чем нам кажется, он также вносит свою лепту в то, что может делать или не делать политик.
Глеб Павловский на своей странице в Фейсбук упоминает гипотезу о возможном варианте сталинской оттепели: «„Сталинскую оттепель” 1933-36 впервые открыл Гефтер на кончике пера, с тех пор она подтвердилась Олегом Хлевнюком и многими, почти войдя в догму. Тайной остается только ее вектор. Гефтер считал, что дело шло к социализму с человеческим лицом – который не обязательно бы преуспел, но образовал „великую антифашистскую империю” в симбиозе с буржуазной Европой. 1937 был отчаянной попыткой Сталина исключить эту именно, „сталинскую” же альтернативу нормализации. В центре которой, оказывается, казалось бы, все уже проигравший Бухарин – проигравший, но пишущий для Сталина Конституцию 1936 года».
То есть массовое сознание направляют туда, где это нужно политикам. Долгой «оттепели» не случилось, зато пришла эпоха «врагов народа». Если оттепель породила бы большее разнообразие поведения, что резко затруднило бы управление, то ориентация системы на выявление и наказание «врагов» резко ограничила это разнообразие. Счастье было объявлено всеобщим, а несогласных отправляли в лагеря. Тем самым уровень счастья в стране мог неуклонно расти.
Х. Арендт говорит о создании одинаково мыслящих людей: «Массовая атомизация в советском обществе была достигнута умелым применением периодических чисток, которые неизменно предваряют практические групповые ликвидации. С целью разрушить все социальные и семейные связи чистки проводят таким образом, чтобы угрожать одинаковой судьбой обвиняемому и всем находящимся с ним в самых обычных отношениях, от случайных знакомых до ближайших друзей и родственников. Следствие этого простого и хитроумного приема „вины за связь с врагом” таково, что, как только человека обвиняют, его прежние друзья немедленно превращаются в его злейших врагов: чтобы спасти свои собственные шкуры, они спешат выскочить с непрошенной информацией и обличениями, поставляя несуществующие данные против обвиняемого. Очевидно, это остается единственным способом доказать собственную благонадежность» [5].
Когда создаются условия выживания, а не жизни, в человеке раскрываются его более примитивные реакции, пришедшие из далекого прошлого. И в принципе суть Советского Союза скорее отражало стремление к консервации, чем стремление к инновациям. Это же и сегодня мешает развитию постсоветской экономики, для которой нужны не так барьеры, как снятие всяческих границ, включая информационные.
Д. Моррис, работавший в роли имиджмейкера с Б. Клинтоном, так говорит об отличии американского политика и российского. В Америке люди хотят перемен, в России – люди ценят стабильность [6]. Как видим, он точно повторяет то, что вписывается сегодня в позитив Путина. И это снова говорит о неправильной ориентации, поскольку то, что было главным тогда, не является главным сегодня. Кстати, Д. Моррис объяснял победу Клинтона сменой поколений в США. Новое поколение бэби-бумеров имело другой взгляд на мир, другие симпатии и антипатии.
В своей книге «Новый государь» он говорит о необходимости отхода от экономического детерминизма в пользу ценностей [7]. Можно привести в подтверждение и мнение Р. Бенедикт, которая была в составе группы американских антропологов, рекомендовавших после войны не трогать фигуру японского императора, чтобы сохранить ценностную систему мира японцев [8]. В результате «плохими» были признаны (и наказаны) японские генералы, но не император.
Хотя ценностный подход у Д. Морриса трактуется шире, поскольку там, среди ценностей, есть и вполне экономические вещи, все равно ценностная ориентация дает сбой в условиях неработающей экономики. Люди хотят и хлеба, и зрелищ, а не только зрелищ…
В. Потуремский в своем докладе «Восприятие политического контента в условиях „новой политической реальности”. В поисках модели» акцентирует, что «российскому обществу свойственны эмоциональные черты больного клинической депрессией, которые особенно ярко проявляются при коммуникации граждан с властями «новой политической реальности», в которой находится российское общество. «Новая реальность» характеризуется высоким уровнем протестного голосования, ухудшением экономической ситуации, поиском нового общественного договора после пенсионной реформы, кризисом партийной системы и неэффективностью мобилизационной внешнеполитической повестки» [9].
Как видим, в этом списке стоит и «неэффективность мобилизационной внешнеполитической повестки». Эту российскую повестку ощущает на себе и Украина.
Люди теряют и понимание дня сегодняшнего и веру в будущее. У них давно исчезли те ориентиры, которые работали в советское время, а новых реально работающих ориентиров не появилось. Работавшие когда-то «компасы» в виде условного «налево пойдешь – …, направо пойдешь – …» исчезли. Наверное, это связано и с тем, что исчезло прошлое многообразие целей. Раньше человек стремился достичь успехов в науке, искусстве, на производстве. Сегодня все это стало одной целью – деньги и еще раз деньги. А этот параметр имеет одно измерение: много – это хорошо, мало – это плохо. Источник денег не имеет значения: хоть прокурорские, хоть бандитские.
В. Потуремский говорит в своем интервью о депрессивности следующее: «Мы проводим аналогию между тем, как общество в данный момент воспринимает политический контент, информацию, связанную с деятельностью власти, и спецификой поведения и мышления, наблюдаемой у людей, страдающих от депрессивного расстройства. С людьми в таком состоянии нужно разговаривать о том, что у них „болит”. И нужно учитывать, что существуют фильтры, некие барьеры, искажающие оценку и восприятие информации. Важно помнить, что в таком состоянии у человека сильно меняется восприятие времени. Например, если власть говорит, про изменения произойдут через два-три года, боюсь, это не может быть услышано избирателями. Потому что их перспектива – два-три месяца. […] Когда люди начинают голосовать за кандидата с нулевой известностью просто из-за того, что он оппонент власти, как раз в таких случаях за поведением избирателей стоит проигрывание депрессивного сценария» [10].
