20 миллирентген – 5 тыс/яч/. Переходит в мертвую зону.
Почти всю 30 км зону.
Брагинский р/айо/н, Хойникский – мертвая зона будет. (Не весь.)
Некуда масло девать. (Забирают Ср/едняя/ Азия.)
14 тыс/яч/ июн/ьского/ мяса.
120 млн. /руб./, 4 тыс/ячи/ домов.
90 тыс/яч/ по детским домам (вне пределов республики).
Бел/орусы/ скромно молчат и делают огром/ную/ работу: Слюньков[11], Кузьмин[12] не вылез/ают/ с тех р/айон/ов, работники АН БССР.
Но не все в силах, слишком грозная опасность. Республика мала для такой огромной беды.
Сколько ребят за пределы республики: в пионер/ские/ лагеря, в труд/овые/ лагеря, беремен/ных/. За пределы БССР.
60 тыс/яч/ за пределы в три смены, пионер/ские/ лагеря, трудовые, отдыха.
4,5 тыс/ячи/ матерей с детьми.
За пределы Бел/оруссии/ 32 тыс/ячи/ отправлено.
60 тыс/яч/ в пионер/ские/ лагеря. 150 тыс/яч/ на одну смену. Псков, Пенза, Москов/ская/ обл/асть/ три смены, 10 тыс/яч/ труда и отдыха. Марийск, Литва, Ленинград, Вологда, Калинин, Эстония, Ярославская, Пенза, Мордовия, Краснодар, Кострома.
Жемчужина России… Анапа… Можно Адлер – матери с детьми (12 тысяч).
Это по тем районам, а прилегающие?
Наши все забрали: 100 % – Витебская, Мин/ская Гродн/енская/, (Брестская – 2 санат/ория/).
Из тех районов на 3 месяца.
Лоев, Чечерск, Славгород, Буда-Кошелев, Костюковичи – пятна [радиации].
Предельная норма – 5 внутренних, 5 внешних миллирентген – для детей.
Взрослые – 20 (10 и 10).
Радиобиология – академики – группа из 4 человек.
Чтобы взяли под контроль Белоруссию.
Теплая трава в «большой палатке» (где концерт) пахнет приятно, сладко, радостно, как всегда. Без мысли о радиации. Вчера – это было везде. Сегодня – не в Белоруссии, нашей всегда первой и не обойденной общей бедой, первой в общей беде.
Турку. Лагерь мира. 03.06
07.06.86
Потеря нравств/енного/ нач/ала/ – вот что такое псевдонаука. Вавилов[13] расширял растит/ельный/ генофонд для человеч/ества/. Он воплощал то, чему грозит сегодня НТР, бездум/ное/ и бессмысл/енное/ наступл/ение/ техн/ики/ на мир природы.
Мы вспоминаем В/авилова/ не только в связи с генетикой. О Байкале, север/ных/ реках, об омертвевших р/ек/ах Бел/оруссии/ и Укр/аины/, и вспом/инаем/ Вавилова. О мертвечине в лит/ературе/ – и Вавилова. О науке, к/отор/ая открыв/ает/ орудия смерти против жизни, и призыв/аем/ имя Вавилова, чтобы образумить молох псевдонауки, то есть лишен/ной/ нравств/енной/ цели.
Идея, тема рассказа: Случилась беда в стране. Чинобольшущая беда, но тут принято, что в стране совершаются только прекрасные вещи. Вместо того чтобы заниматься всерьез бедой, ее устранением во всех масштабах, занялись наведением глянца на представлениях о сей стране в др. странах.
Постепенно должны были забраться в убежище и уже оттуда изображают (с пленок) нормальную жизнь на норм/альной/ земле, а на ней уже – радиац/ионное/ кладбище.
12.07.86
И вывозить, вывозить детей, подростков! И не на месяц – три, а пока обст/ановка/ сущ/ественно/ улуч/шится/. Самые большие чиновничьи упущения – здесь. Радиация мгновенна, чиновник медлителен – по самой природе своей. Да и то сказать: слишком мала оказалась республика для столь большой беды. Своих «чистых» районов для настоящей эвакуации явно недостаточно. Пора осознать, что каждый день промедл/ения/ с эвак/уацией/ детей, когда «враг» не то что приближ/ается/, а уже в доме – самый непростит/ельный/ грех перед будущим народа. Тут никакие наши оправд/ания/ и объяснения время не примет. Нужна организ/ация/, люди, к/отор/ые только этим и заним/ались/ бы: с к/отор/ых можно было бы спросить, но у них были бы высшие права требовать, разрешать, запрещать…
Повесть о том, как «выжили» (в отчетах) после Ч/ернобы/ля.
Рассказ о мудрых и заботливых руководителях народа, которого уже не было.
Собственно, он был, народ, а иначе как появились бы руководители, кем бы они руководили бы. Но затем исчез. Народ исчез, а руководство осталось. Ну, не наоборот же должно было случиться. На всех правительственного бункера не хватит, на всех не был рассчитан. Да и те самые загородные «закрытые» совхозы, фермы, которыми питались «закрытые распределители» и из которых питались заботящиеся о народе руководители (а как будешь о народе, ежели себя для народа не сохранишь?), и все эти закрытые потому и были закрытые, что на всех не наберешься. Продуктов нормальных, здоровых, незараженных. Но главное-то не радиация, вдруг высыпавшаяся как тифозная сыпь, покрывшая землю, реки, леса, деревни, города (невидимая, а потому даже не сыпь, а так что-то, чего вроде и нет, а лишь ученые, ее (сыпь) изобретшие, ее предполагают), не это главное, а чтобы правильно освещали. Ну, у нас, это мы позаботимся, да и сами журналисты-газетчики-писатели позаботятся: распишут рыбалку или как соловьи запузыривают над реками (которые «стали горьки») и все в порядке. Есть, а будто и нет, скорее, что нет, а если и есть, то это перестраховки ради, т/ак/ ск/азать/, наша неизлечимая забота о здоровье-благополучии населения. И проверяем, и делаем не потому, что есть, а как если бы было, хотя знаем, что нет этого. Не бывает у нас (это у них!) ни наводнений, ни землетрясений, ну а уж если у нас случилось, то внимание все тоже – на них, туда. Что да как пишут, такие-сякие!
Долго история пишется-сказывается, ну а жизнь шла, шла, да и кончилась.
Та, что наверху. Осталась в бункерах, куда поступало все чистое. Населения не стало, а руководители – вот они, здесь, все – и главные, и замы, и помы, и все их окружение, кое-кто из семей, но тоже при службе (дети – учатся быть).
А там никого! Но тогда что получается, получится? Те, оттуда такое распишут! Это именно и распишут: что никого, всем каюк! Но это они распишут, а позволить им клеветать и злобствовать – кто, какой патриот позволит!
И вот пошла писать губерния. И не только писать: о посевных-уборочных, труде-отдыхе трудящих/ся/, не только, понятное дело, в газетах, но и показывать – по кино и телеканалам. А это труднее, а это сложнее: приходится вырезать и монтировать из того времени, когда худо-бедно, но все это можно было снять, заснять.
И весь мир успокоился и с еще большей яростью стал готовиться к глобальной «Полыни», чтобы и самим тоже защитить население – из бункера, отстоять его честь и независимость (из бункеров). И тогда будет совсем понятно все: эти – в бункере, те – тоже, а больше – никого, но они, и те и другие, в бункерах стараются во имя своих народов, их свободы и счастья.
Вот так приблизительно выстроится рассказ. Но в какой тональности? Из каких кусков?
Войдут ли деяния наших и украинских товарищей в первые часы… в первые дни… в первые недели…
Когда вся забота: не раздразнить вышестоящие инстанции тем, что случилось именно у тебя и с тобой.
Южнее реки [Припяти] – наврали, что не взрыв, а пожар, всего лишь пожар!
Севернее: а у нас ничего, а у нас ничего, чуть-чуть-чуть, а так ничего!
Главное, чтобы не «накивали пальцем» в сторону Бартошевича[14] – Ковалева[15], как накивали южным соседям, а что там с людьми, которых накрыло, – не паникуйте!
