– Что, Павлуш, пойдем лучше в парк, – сама первой не выдержала, притормозила она качели.

Внук тут же заныл:

– Еще-о!

– В парке есть качели хорошие, а эти слышишь какие…

– Нет, на этой хочу!

Управлять Павликом у Татьяны Сергеевны получалось только дома, и то не всегда, а уж на улице он был полным хозяином; да его и можно понять – ведь бабушка вышла гулять с ним, а не он с ней, она нужна лишь для того, чтоб его не обидели, он не заблудился; качаться же именно на этих качелях – полное его право…

Дом их, светло-серая девятиэтажка, стоит в новой части города. Правда, новой части уже лет тридцать, и жизнь в ней такая же устоявшаяся, как и в старой. Впрочем, какая и где она нынче – устоявшаяся? Второй десяток лет непрекращающейся лихорадки.

Внук резко, неожиданно соскочил, и Татьяна Сергеевна лишь в последний момент успела удержать налетающее на него сзади сиденье качелей.

– Павлик! Разве можно так?! А если б ударило? Так ведь и сотрясение мозга…

Но тот, не слушая и не слыша, уже бежал в сторону парка. Татьяна Сергеевна, бормоча досадливо, с ведерком в руке поспешила за ним.

«Ох-хо… Мальчик растет, – подумалось, – нахлебаемся с ним еще…»

Когда-то очень хотела сына. Точнее, хотела, чтоб старший ребенок был сыном, а младший – девочка. Но первой родилась Ира, второго же завести не решились… Конечно, несколько ущербная семья получилась, хотя, с другой стороны…

О событиях в Афганистане она, само собой, знала – часто по воскресеньям смотрела передачу «Служу Советскому Союзу», где бывали оттуда репортажи, оптимистические, по-военному бодрые. Да и что, казалось бы? Служат наши ребята в ГДР, и в Чехословакии, и в Польше, теперь помогают устроить жизнь южному соседу… Лишь в восемьдесят четвертом поняла, что там происходит на самом деле.

Привезли сына сослуживицы по обойной фабрике. Привезли в заваренном металлическом гробу; сопровождающий офицер рассказал, что перевернулся грузовик на горной дороге в Туркмении и гвардии рядовой… В общем, несчастный случай. Но после поминок, уезжая, другой сопровождающий, сержантик, оставил конверт. И там было про бой в ущелье, про семнадцать убитых из роты и домашние адреса некоторых из них…

Сослуживица стала переписываться с родителями погибших, и вскоре оказалось, что вошла она в бесконечный лабиринт все новых и новых семей, потерявших своих мальчишек; сотни и сотни писем приходили осиротевшей матери.

И тогда, еще молодой почти женщиной, порадовалась Татьяна Сергеевна: «Хорошо, что у меня не сын».

А потом были вырезанные погранзаставы в Таджикистане. Чечня. И это оказалось намного ужаснее Афганистана. Ужаснее в первую очередь тем, что война была здесь, на экране телевизора, чуть не в прямом эфире. Генералы рассказывали в утреннем выпуске новостей, какое село они сейчас будут бомбить и освобождать от боевиков, а в вечернем – как бомбили, как брали дом за домом, сколько боевиков уничтожено, каковы наши потери. Через день появлялись более полные репортажи – уже с убитыми мирными жителями, завернутыми в плащ-палатки российскими солдатиками, сваленными в кучу чеченцами, у которых до странности одинаково кровянели раны в голове… И такое почти ежедневно, и, можно сказать, тянется до сих пор, восьмой год без малого…

Сын Татьяны Сергеевны, если бы он существовал на свете, вполне мог попасть хоть в Таджикистан, хоть в Чечню.

А сколько всяких других опасностей – не опасностей, не то слово – мальчишек повсюду подстерегает. Разве вот девочка бы так с качелей безрассудно спрыгнула?

Ладно, хватит об этом. Жизнь сложилась как сложилась, Татьяне Сергеевне почти пятьдесят, внуку вот-вот четыре. Одна надежда, что у него все хорошо сложится. Слабая надежда, если откровенно признаться…

Миновали широкую, но не особенно загруженную в дневные часы транспортом улицу, оказались в парке.

Он почти загородный, за ним речка Самусь, один из многих притоков Оби, а дальше – дачный поселок. Да, именно дачный, а не садово-огородный, – участки давали годах в пятидесятых, по шестнадцать соток, в сосновом бору. Не простым людям, ясное дело, давали, зато дачи – в настоящем смысле слова… Теперь, правда, некоторые участки освобождены от деревьев и наследники состоятельных в прошлом владельцев сажают там овощи и картошку себе на прокорм. Сидеть в выходные в шезлонгах под соснами сегодня мало кто может себе позволить.

Семья Татьяны Сергеевны обзавелась дачей (не дачей, шестью сотками в садово-огородном кооперативе) в восемьдесят седьмом. У мужа в институте создали тогда этот кооператив, и почти все сотрудники принялись за обработку кусочков степи за юго-восточной окраиной города. Но многие к этому вскоре охладели.

Несколько лет большинство участков стояли лишь кое-как огороженными, заросшими коноплей и полынью, а потом прошел слух, что бесхозные наделы будут отнимать и продавать людям со стороны. Педагоги и их домочадцы зашевелились, да и подоспела тут потребность, какая-то всенародная тяга копаться в земле, строить, в пятницу вечером мчаться из города на свои шесть соточек – на свою территорию.

С трудом приучаясь, Губины удобрили скудную степную землю, посадили вишни и сливы, соорудили сначала времянку, а потом, за четыре лета, и достаточно симпатичный домик.

Много помог им сослуживец мужа Дмитрий Павлович Стахеев. Человек вроде совсем городской, профессор, а оказался и в строительстве специалистом, и на деревообрабатывающем комбинате своим человеком – договорился там о покупке досок и бруса для Губиных за нормальную цену, вагонки, даже оконных рам.

Сам он первым в кооперативе дом поставил, превратил свои сотки в загляденье просто, забил скважину, не дожидаясь так и не проложенного по их участкам водопровода… Да, очень умелый и энергичный человек, и все делает как-то легко, словно бы мимоходом, почти играючи. Волей-неволей, а позавидуешь…

– Бабуль, – остановился Павлик перед киоском у входа в парк, – купишь «Хуббу-Буббу»?

Разговаривает он еще неважно, зато такие вот названия произносит уверенно и четко. И ничего удивительного – по двадцать раз на дню слышит их из телерекламы, видит радостные жующие лица.

– Нет, Павлуш, давай не будем, – попыталась сопротивляться Татьяна Сергеевна.

Внук с пониманием посмотрел на нее.

– Рубеичек нету?

– Мало совсем…

– Тогда чупа-чупс.

Вот ведь и цены знает. «Хубба-Бубба» эта шесть рублей стоит, а чупа-чупс – полтора.

– От него зубки портятся. Я лучше тебе вечером печенюшек шоколадных наделаю. Хорошо?

Но где еще вечер, а сладенького хочется сейчас. И Павлик привычно начинает канючить:

– Не-ет, купи чупа-чупс! Касненький!

Повеселев, с чупа-чупсом во рту, он помчался по парковой аллее к знакомой площадке.

Площадка хорошая, сооружена с фантазией, и потому ребятишки на ней играют без устали, она им не надоедает… Здесь и горки разной высоты, с которых можно кататься хоть зимой, хоть летом, и качели, обыкновенные и в виде лодочек; песочницы, шведские стенки, турники, избушка на курьих ножках, простенькие механические карусели, а по краям площадки скамейки для родителей.

Еще не дойдя до места, Татьяна Сергеевна заметила новое. Что-то вроде замка, и он качался, дрожал, разноцветные башенки кивали, словно звали к себе, а из замка слышались восторженные детские визги… Раньше любопытства подкатила тревога – что это еще придумали?

И тревога усилилась, когда навстречу медленно прошла мать с ребенком. Мальчуган ревел и упирался, женщина же почти волокла его по дорожке, уговаривала:

– Завтра еще попрыгаешь. Ну Артем!.. И так три раза… Никаких денег не хватит…

«Деньги, деньги, – кольнуло мозг. – Платный аттракцион, что ли, какой-то поставили?»

Так и оказалось.

Сама площадка безлюдна, качели, из-за которых у ребятишек порой возникали чуть ли не драки, пусты. Зато толпа перед надувным качающимся замком. И Павлик, растерявшись, смотрит на прыгающих внутри, визжащих детей. Соображает, наверное, как и что…