Гулякин взял из рук комбата листок с распорядком дня, внимательно прочитал и твёрдо сказал:
– Двух часов, конечно, вполне достаточно. Народ у нас здоровый. Вряд ли загрузят работой.
– Тем не менее, вы должны быть готовы. Порядок у нас следующий, – пояснил Жихарев, – На утреннем осмотре дежурные по ротам заносят в специальную книгу записей больных всех, кто нуждается в медицинской помощи, а за пятнадцать минут до назначенного времени отправляют их к вам на приём под командой санинструкторов рот.
– Хорошо. Мы готовы начать приём.
Но в первые дни в медпункте никто не появлялся.
И вдруг…
Это случилось сразу после окончания тактических учений, во время которых роты совершили длительный марш, а затем действовали в сложной обстановке.
В тот день Гулякин, устроившись в своём небольшом кабинете, просматривал записи, которые сделал во время учений. Готовился на ближайшем занятии провести краткий разбор действий личного состава батальонного медицинского пункта, санинструкторов рот и санитаров. Внезапно дверь распахнулась, и на пороге появился фельдшер Василий Мялковский.
– Товарищ военврач третьего ранга, – возбуждённого заговорил он. – Вы только взгляните, почти весь батальон к вам пожаловал.
– Батальон? Зачем? – спросил Гулякин и с удивлением посмотрел на подчинённого.
Мялковский шагнул к окну и отдёрнул штору. Он, конечно, несколько преувеличил – нет, не батальон пожаловал в медпункт, но, по крайней мере, пятая часть личного состава ожидала приёма врача.
– Откуда же столько? – проговорил Гулякин, и в голосе его прозвучали нотки растерянности.
«Как же я успею осмотреть всех за два часа? – с беспокойством подумал он. – Как сумею поставить диагноз каждому?»
Сразу возник вопрос: с чего начать работу. Вызывать, как это делается обычно на амбулаторных приёмах, каждого поочерёдно и осматривать здесь, в кабинете? Но так и до утра не управиться. А приём надо завершить через два часа. Через два часа все десантники должны возвратиться в свои подразделения. Кому предстоит в наряд заступать, а кто будет назначен на хозяйственные работы. Кто начнёт подготовку к ночным занятиям или стрельбам.
Решение надо было принимать быстро.
Вспомнил, что по этому поводу говорилось на лекциях в институте, как строились практические занятия.
На военном факультете, конечно, многие вопросы отрабатывались тщательно и подробно прежде всего на лекциях и семинарах, ну а затем практически в поле. Во время лагерного сбора подо Ржевом слушатели стажировались в лазарете авиационного соединения, участвовали и в амбулаторных приёмах. Но тогда ведь, летом, больных было совсем мало. Они приходили в лазарет или в медпункт в назначенное время. Сначала ими занимались фельдшер или санинструктор – записывали жалобы, ставили градусники. И только после этого больные по очереди заходили в кабинет врача. Врач вёл приём внимательно, не торопясь осматривал больного. Пятнадцать, а то и двадцать минут уходило на каждого больного. Теперь всё это оказалось непозволительной роскошью.
Пишу эти строки и думаю, мог ли себе представить молодой военврач 3 ранга Михаил Гулякин в ту суровую осень сорок первого, или даже нет – мог ли себе представить полковник медицинской службы Михаил Филиппович Гулякин осенью 1981 года, когда готовилось самое первое издание книги о нём, и мы подолгу беседовали, и о службе его, и о жизни, и о медицине вообще, что в стране настанут такие времена, когда вот эти самые, упомянутые 15-20 минут на приём больного станут непозволительной роскошью, хотя на календаре будет не время военное, и даже не время старательно оболганного социализма, а, как о ней трубят вовсе труды, эпоха справедливейшей демократии. Увы, они наступили, и терапевтам в поликлиниках выделяется на приём больного всего 12 минут. Мало того, за эти двенадцать минут врач должен не только внимательно осмотреть больного, поговорить с ним, выявить жалобы, поставить диагноз, но потом ещё всё это записать в один журнал, затем перенести на специальный листок-бланк, с которого набрать в компьютере. За эти же 12 минут при необходимости нужно оформить ВТЭК, выписать больничный, бюллетень или рецепты. Причём самые необходимые записи – врачи сами засекали время для проверки – занимают гораздо более 12 минут. Даже если совсем не осматривать больного, а только записывать всё необходимое для отчёта, времени не хватит. Где же его взять? Начальству виднее. Можно, к примеру, на пару часов после работы задержаться, а если и этого не хватит, то отчего бы дома не поработать этак до полуночи и более. На войне, как на войне… только война другая. Война медицинских руководителей разных степеней с врачами, война успешная, ибо потери среди врачей, правда, конечно, выраженные просто в увольнении со службы, а не гибели, значительно превышают потери военные. Но в отличие от фронтовых, они не пополняются – никому это не надо. Не бывало такого положения, чтобы, к примеру, в медсанбате оставалось менее половины людей, положенных по штату. Медицинские подразделения постоянно пополнялись, ну а командование с особой заботой, с особым трепетом относилось к военным медикам. Может быть дело в том, что на войне каждый командир мог оказаться в руках военного врача своего соединения, а ныне те, кто командуют, лечатся отнюдь не у тех, кем столь рьяно командуют? Думаю, что дело в ином – в ответственности тех, кто был на руководящих должностях во время войны, от тех, кто прорвался во всякие властно-сластные структуры во времена победившей демократии.
Но вернёмся в суровый сорок первый, вернёмся в тот день и час, когда молодой военврач оказался в весьма затруднительном положении.
– Все наши готовы к работе? – спросил военврач 3 ранга Гулякин у фельдшера Мялковского.
– Так точно, готовы все.
– Хорошо, тогда берите Дурова и за мной.
– Куда? – удивился Мялковский.
– К больным. Наша приёмная и десятую их часть не вместит. Займёмся ими прямо на улице.
Гулякин встал из-за стола и направился к двери, продолжая размышлять над тем, что же всё-таки произошло, и почему возник такой наплыв больных: «Эпидемии нет… Но не могут же тогда вот так все сразу взять да заболеть. Скорее всего, устали за первые дни занятий, а тут ещё тяжелейшие учения. Нелегко привыкнуть к столь напряжённой службе, особенно тем, кто только что призван. Потому и пришли за освобождением? Не филонят – многие искренне считают, что заболели. Слабость, боль в мышцах, переутомление и недосыпание…»
Больные обступили домик, в котором помещался медпункт, со всех сторон.
– Здесь есть старшие? – строго спросил Гулякин.
Отозвались санинструкторы рот.
– Хорошо, – с улыбкой сказал Гулякин, – командование, можно сказать, на месте. Но тогда почему такой беспорядок? Немедленно постройте всех больных поротно в две шеренги.
Быстро образовался строй, вытянувшийся на несколько десятков метров.
– Вот это силища! – воскликнул Гулякин. – Да ведь с вами можно смело идти на захват крупного объекта в тылу врага.
Некоторые десантники потупились, покраснели. Старались не смотреть на Гулякина и Мялковского.
– Ну что же, – продолжил Гулякин уже серьёзно, – вы правильно сделали, что, почувствовав недомогание, пришли в медпункт. Как вам известно, в уставе сказано, что военнослужащий не должен скрывать своей болезни и обязан, доложив непосредственному начальнику, немедленно обратиться за помощью в медпункт. Это уже дело нас, медиков, определить, кто действительно болен, – пояснял он, – а кто чувствует недомогание из-за переутомления. А теперь попрошу тех, у кого жар или озноб, сильная головная боль, кашель сделать три шага вперёд.
Строй заколебался. Вперёд неуверенно вышли человек двадцать.
– Мялковский, отведите эту группу в приёмную. Всем измерить температуру. Ждать меня, – распорядился Гулякин. – Теперь займусь остальными, – сказал он, когда первая группа удалилась в медпункт. – Попрошу выйти из строя тех, кто жалуется на боли в животе, на расстройство желудка.
