Литмир - Электронная Библиотека
A
A

  Он поехал привычным с детства троллейбусом на проспект 50-летия Октября, ныне Независимости. Гулял у бывшего дома тёщи. Её дома. Здесь живут теперь другие люди. Многоквартирное здание утеплили, деревянные оконные рамы заменили стеклопакетами, в подъездах появились кодовые замки, а вход во двор перегородил автоматический шлагбаум. Чуть поодаль гимназия, в которую она ходила. Скамеек больше не было. Люди стали жить обособленней, и на лавочках не общаются. Вот её окно. Он долго и ожидающе смотрел на него. Даже показалось, что кто-то приветливо махнул ему рукой.

  Он усмехнулся.

  В Центральном парке густо осыпались цветущие каштаны, и казалось, падает снег. Было солнечно, светло и уютно. Здесь эта девочка-подросток гуляла с подругами. А он сидел в аудитории Индустриального Техникума напротив входа в парк и, не ведая, что будет, готовился к защите дипломной работы.

  На той летней скамейке у дома она была в чёрных брюках и полосатой футболке с чуть оголёнными плечами. Кожа её отсвечивала матовой бархатистостью. Хотелось, но не осмелился её потрогать. Не принято.

  Было бы здорово - извиниться и дотронуться...

  Его дом на Ленина напротив Четвертой школы не изменился - отец с матерью ничего не перестраивали, знали, что не для кого. На этом пороге отец обнял его:

  - Езжай, сынок, не бойся. Человеком себя почувствуешь. Здесь всё катится в тартарары.

  Покупательница, процветающая модистка, охотно говорила, что дверные проёмы сделает арочными, тут наклеит фотообои и будет принимать заказчиков, а на высоком чердаке, где мать сушила белье, устроит мастерскую.

  Он слушал, стиснув зубы.

  В мощённом голышами, совместном с соседями дворе к нему подошла симпатичная улыбчивая девушка с русой чёлкой.

  - Вы на поминках меня не заметили. Помните, вы занимались со мной математикой. Я в себя не верила, а вы такие слова нашли... Благодаря вам я потом стала лучшей в классе. Теперь сама преподаю в школе математику и информатику.

  - Я рад за тебя, Таня.

  - Приезжайте через пару лет, покажу вам новый межшкольный компьютерный образовательный центр.

  - Вряд ли я приеду. У меня тут никого не осталось.

  - Но у вас осталась я. Я буду вас вспоминать...

  В этом городе он не один. Спасибо, Таня. Я тронут. Фактически она спросила - могу ли я что-то для тебя сделать. Такие не щебечут: ...скорее расскажи мне, какая я красивая...

  В последний раз он вышел из своего дома, спустился по Шевченко. Здесь на углу Шевченко и променадной Кобылянской раньше работало "Детское кафе", в котором отмечались все дети города. Здание стояло, в нём теперь банк, а углового входа со ступеньками больше не существует. Родители, конечно, приводили её сюда; кажется, у неё был старший брат-погодок. Ему покупали яблочный сок, а ей, наверное, какао с молоком. Сам он в детстве предпочитал сок томатный, подсоленный. Потом они всей семьёй шли гулять по Кобылянской или здесь же в кино.

  Что он так умиляется? Красивых женщин много. Да, он готов облизывать её с головы до ног. А что в ней такого замечательного, не как у всех? Подумал, вспоминая, и нашёл - в ней нет рефлексии. Этот термин он знал - встретил в иллюстрированном журнале. Рефлексия - это когда смотрят в себя. Эта летящая леди смотрела вовне. А ещё - абсолютная естественность, изумительная пластичность и какая-то чистота в сочетании с благородной сдержанностью...

  Чёрт, откуда он набрался таких слов. Он же их в жизни не употреблял. Ещё немного и книжку сочинит - какую-нибудь "Повесть о первой печали". Нет, что-то в ней есть. Недоверчивая отцовская легавая Веста льнула бы к ней как ребёнок. А ему хотелось прильнуть к губам.

  Заказал памятник матери, навёл порядок на захоронениях родственников с обеих сторон, заплатил вперёд за уход. Просматривал домашние альбомы в поисках фото для лицевой стороны памятника. На всех снимках мать улыбалась, даже на научно-технической конференции. Жизнь была ей ясна...

  На той же Кобылянской в ресторане он собрал на прощанье друзей по Индустриальному Техникуму. Пили и ели много, но казалось, былой теплоты отношений нет, они рассматривали его как канадского скоробогача. Выходя из туалета, он уловил обрывки разговора из курилки:

  - ...Грицько-то наш нынче толстосум... Мы горбатились, а он там как сыр в масле...

  Улыбайтесь, парни. Его первые чаевые за вымытый "Опель" были пятьдесят центов. И дом он купил в рассрочку на тридцать лет. Он рассказывал об автомойке - своей первой работе в Канаде, учёбе и начальном бизнесе. Некоторых его карьера впечатлила. Для них это звучало, как если бы уличная торговка семечками стала вдруг владелицей агрохолдинга. Кто был никем, стал гостем дорогим.

  Не все присутствующие были бедны - добрая половина из них стали уже хозяевами фирм или их директорами, но они не возражали, чтобы он оплатил счёт.

  Подвыпив, делился своим ноу-хау в фирме бывший сокашник - потогонная система работы с копеечной оплатой:

  - Не хотел бы я, чтобы мои родственники у меня работали...

  - А я хотел бы, - к удивлению того сказал он. - Причём все. Это как бы жить в одном большом доме. И каждый день видеться.

3
{"b":"722533","o":1}