И все же, оглядываясь назад, я понимала, что в последние несколько месяцев все изменилось. Мы стали меньше общаться, Анна больше уставала, стала рассеянной и забывчивой. Она даже несколько раз огрызнулась на меня, чего никогда не случалось раньше. Но я была абсолютно уверена в том, что мы понимаем друг друга. И потому мне даже в голову не пришло, что это могли быть признаки каких-то более масштабных, глубинных перемен, скрытых от моего взгляда.

Я с уверенностью сказала, что у нее не было парня. Анна иногда заговаривала о мальчиках. Тогда у нас еще была общая комната, и ее слова долетали до меня с верхнего яруса двухэтажной кровати. Но в последний раз она упоминала кого-то несколько месяцев назад. А сама я не спрашивала и не заговаривала ни о ком конкретно. Потому что для меня отношения с парнями оставались чем-то совершенно неизведанным. И хотя те времена, когда я могла вскрикнуть от случайного прикосновения, давно прошли, я по-прежнему не понимала, как это – хотеть до кого-то дотронуться и хотеть, чтобы кто-то дотронулся до меня.

Однажды Анна рассказала мне, как она мечтает одеться на свидание.

– Я хочу надеть платье, – мечтательно произнесла она. – Красивое платье. И надушиться. Я хочу пахнуть лавандой…

Овощная запеканка в Бёрдтоне считается традиционным траурным блюдом, так что в течение трех дней со смерти Анны нам передали одиннадцать штук. Мы съели только ту, которую прислали Андерсоны. Это была единственная темнокожая семья в Бёрдтоне, и только их запеканка была без сливок и грибного бульона. Услышав звонок в дверь, я подумала, что это, наверное, принесли двенадцатую запеканку. Но когда папа открыл, за дверью оказался полицейский, который разговаривал с нами в больнице. И в руках он держал вовсе не запеканку, а блокнот.

Повисла неловкая пауза. Папа пригласил его войти и предложил присесть. Мама спросила, что ему принести – кофе или чай.

– Нет, спасибо, – вежливо ответил он и присел на край стула, не выпуская блокнот из рук. В отличие от других людей – соседей и друзей семьи, которые заходили к нам и были готовы задержаться в нашей гостиной надолго, – он выглядел так, словно не хочет тратить впустую ни секунды.

– Простите, что задержался, – начал он. – У нас не хватает людей, и поначалу произошла некоторая путаница, так что расследование заняло больше времени, чем мы рассчитывали. Но я хотел сообщить, что сам начальник полиции лично участвует в нем, и теперь у нас появилась кое-какая информация.

Он выдержал паузу, глядя на нас, словно ожидая разрешения продолжать. Мы молча сидели на диване. Я посмотрела на папу. Он, в свою очередь, посмотрел на маму. Она была невысокой хрупкой женщиной с узкими плечами, но при этом ей удавалось выглядеть более собранной, чем он.

– Хорошо, – сказала она полицейскому. – Расскажите нам.

Тот кивнул:

– Итак, мы пообщались с учениками из старшей школы – друзьями и одноклассниками Анны. Мы искали зацепки.

– Какие, например? – спросила мама.

– Мы просто задавали стандартные вопросы. Проверяли, может ли кто-то сообщить что-то полезное. Тем вечером школьники устроили большую вечеринку в карьере, и большинство ребят, с которыми мы поговорили, были там и вели себя как полные идиоты. И все же нам удалось найти человека, который знал, что случилось.

– Кого? – спросила я.

– Лили Стивенс.

Лили. Вполне логично, что это оказалась она. Они с Анной вместе работали над проектом по истории прошлой весной и подружились, а потом, осенью, они вместе стали заниматься кроссом. Долгое время ее главной заявкой на популярность в классе был скандальный развод родителей, в ходе которого ее отец смылся во Флориду со своей секретаршей, оставив на кухонном столе записку. За время летних каникул Лили внезапно сильно похорошела, будто приобрела какую-то ведьмовскую, кошачью красоту, обзавелась парнем и стала совершенно невыносимой. Впрочем, на ее красоту мне было наплевать – я не сомневалась, что она была редкостной тупицей, хотя Анна всегда возражала, напоминая мне, что в следующем году мы с Лили будем в одном классе по математике. Меня это не впечатляло.

– Мамы Лили не было в городе, – продолжил офицер. – Она уехала на какой-то семинар по… – он заглянул в заметки, – …духовному целительству. Лили упомянула, что они с Анной собирались провести время у нее – устроить пижамную вечеринку. Когда Анна не пришла, Лили решила, что родители застукали Анну, когда она собиралась уйти, и не выпустили ее из дома. Так что, похоже, все было так, как мы и думали: она сорвалась, когда выбиралась из окна. Вскрытие и токсикологическая экспертиза еще только запланированы, но мы думаем, что они просто подтвердят эту версию.

Он замолчал и кивнул, словно подчеркивая сказанное.

– Пижамную вечеринку? – недоверчиво повторила я.

Эта фраза словно выплыла из другого времени, вызывая в памяти бумажных кукол и лимонад, журналы и щипцы для завивки. Пижамная вечеринка с подружками – явно не то, что было у Анны на уме тем вечером. Иначе ей не понадобились бы платье и духи.

– Лили так и сказала?

Он заглянул в блокнот, быстро перечитал страницу и затем кивнул:

– Да. Что-то про фильмы и коктейли с вином.

– Фильмы и коктейли? И они были только вдвоем?

– Да, – подтвердил полицейский.

– В участке меня спрашивали, был ли у Анны парень.

– И ты ответила, что не было, – напомнил он. – И ее одноклассники тоже так думают.

– Я помню, я так и сказала. Но она надела платье и надушилась лавандовыми духами.

Он пожал плечами:

– Девочки часто так делают, верно?

– Но не Анна. Они с Лили явно не планировали провести время только вдвоем. Она лжет.

– Джесс, – тихо и спокойно произнесла мама, и я повернулась к ней, надеясь, что она поддержит меня. Но вместо этого она покачала головой: – Я знаю, что это нетипично для Анны, но это не значит, что Лили лжет. Лили ведь встречается с кем-то из одноклассников?

Я кивнула:

– С Чарли. С Чарли Струммом.

– Ладно, тогда, возможно, Лили и Анна решили, что он может привести с собой кого-то из друзей, но у них не было никаких конкретных планов. А может, Анна просто захотела нарядиться.

Я уставилась на нее:

– С каких пор за ней это водится? Наряжаться, просто чтобы нарядиться? Надушиться?

– Дорогая, иногда такое случается. Люди меняются, пробуют новое…

– Нет. Это какой-то бред. Анна собиралась с кем-то встретиться, она собиралась на свидание с парнем!

Я была абсолютно уверена в этом. Об этом говорило все: и платье, и духи, и что-то еще, совершенно неуловимое, что я не могла объяснить словами. У мамы в глазах стояли слезы.

– Пожалуйста, не кричи. Я знаю, что в последнее время вы с Анной стали чаще ссориться, и поэтому тебе, наверное, еще тяжелее, но…

Я покачала головой, расстроенная и растерянная:

– Нет. Мы не ссорились. И я не кричу…

Но теперь я услышала себя: я и правда повысила голос и говорила слишком быстро. Теперь я заметила, что остальные перестали слушать, что я говорю, и обращали внимание только на громкость голоса, на мою нарастающую панику.

– Джесс… – Мама на секунду прикрыла глаза. – Ну ладно, Джесс. Как ты думаешь, что случилось? С кем, по-твоему, она хотела встретиться?

Я глубоко вдохнула, один раз, затем другой. Я старалась успокоиться, сделать так, чтобы они снова начали меня слушать.

– Не знаю. Она… она ничего мне не сказала. – Я помолчала, а затем повернулась к полицейскому. – Может, мы сможем проверить контакты в ее телефоне? Он наверняка был у нее…

– Мне жаль, – ответил офицер. – Телефон был у нее в кармане. Он…

Полицейский вытянул руки перед собой ладонями вверх, словно пытаясь найти какую-то мягкую формулировку для того, что случается с телефоном, когда он падает с высоты второго этажа. Мы все ждали. Но мягких слов не находилось, и он молчал, не зная, как закончить фразу.

– Джесс, может, ты и права, – тихо произнесла мама.