Спустя два дня по прибытии Эсмонда, во время обеда (то был последний день года и для Гарри Эсмонда столь радостный, что, казалось, ради него не жаль всех перенесенных и ныне забытых страданий), молодой лорд, наполнив кубок и пригласив Гарри последовать его примеру, провозгласил тост за здоровье своей сестры, величая ее при этом "маркизой".

- Маркиза! - изумленно воскликнул Гарри, чувствуя, как любопытство и ревность ужалили его в сердце.

- Что за вздор, милорд, - сказала Беатриса, вскинув голову. Миледи виконтесса бросила быстрый взгляд на Эсмонда и тотчас же потупила глаза.

- Ну да, маркиза Блэндфорд, - сказал Фрэнк. - Ты разве не знаешь, Гарри, разве Крашеное Чудище тебе не говорило? (Это была одна из кличек, которыми милорд щедро наделял вдовствующую виконтессу.) У Блэндфорда есть локон ее волос; а однажды герцогиня застала его перед госпожою Трикс на коленях и надавала ему пощечин, да еще сказала, что велит доктору Хэйру высечь его.

- Не мешало бы и мистеру Тэшеру высечь вас, - сказала Беатриса.

Миледи сказала только:

- Надеюсь, Фрэнсис, подобные глупости ты рассказываешь только дома.

- Да это же правда, честное слово, - продолжал Фрэнк. - Поглядите-ка, матушка, как надулся Гарри, а у Беатрисы лицо стало такого цвета, как ее чулки с серебряными стрелками.

- Пожалуй, нам лучше оставить джентльменов одних за бутылкой вина и приятным разговором, - сказала госпожа Беатриса, поднимаясь с видом юной королевы, и, шурша развевающимися шелками, вышла из комнаты.

Леди Каслвуд последовала за ней, но остановилась, чтобы поцеловать Фрэнка, и при этом снова искоса поглядела на Эсмонда.

- Не повторяй больше этих глупостей, дитя мое, - сказала она, - а кроме того, не пей слишком много. Гарри никогда не питал пристрастия к вину. - С этими слове она также направилась к двери, по дороге еще раз обернув к молодому человеку свое ласковое прекрасное лицо.

- Клянусь богом, это чистая правда, - сказал Фрэнк, потягивая вино с важностью настоящего лорда. - Что ты скажешь об этом лиссабонском, Гарри? Настоящий колларес! Это получше портвейна; его привезли к нам испанские корабли, что нынешний год воротились из Виго; матушка купила его в Саутгемптоне, где в то время стоял один из этих кораблей - "Роза", под командою капитана Хоукинса.

- Да ведь я же приплыл на этом корабле! - вскричал Гарри.

- Что ж, значит, он привез не только хорошее вино, но и хорошего человека, - сказал милорд. - Ах, Гарри, как бы я хотел, чтобы у тебя не было этой проклятой темной полосы в гербе.

- А почему? - спросил Эсмонд.

- Представь, что меня убьют, когда я буду служить в армии, - каждый дворянин должен служить в армии! - кто ж позаботится о женщинах? Трикс не засидится дома, а матушка влюблена в тебя, да, да, я уверен, что она влюблена в тебя. Она только тебя и хвалит, только о тебе и говорит; когда она отправилась в Саутгемптон, чтобы поглядеть на твой корабль, тут я и догадался. Но ты сам понимаешь - это невозможно. Наш род - один из самых древних в Англии; мы явились сюда вместе с Завоевателем; мы были всего лишь баронеты - ну и что ж? Нас к этому принудили. Иаков Первый принудил нашего прадеда принять титул. Мы выше титулов; нам, старой английской знати, они не нужны. Королева вольна любого пожаловать в герцоги. Взять хоть Блэндфордова отца, герцога Черчилля, и герцогиню Дженнингс, его жену, - кто они такие, Гарри? Да, черт возьми, сэр, кто они такие, чтобы задирать нос перед нами? Где они были, когда наш предок скакал с королем Генрихом по полям Азинкура или после Пуатье наполнял вином чашу французского короля? Тысяча чертей, сэр, отчего бы Блэндфорду и не жениться на Беатрисе? Он; женится на ней, черт возьми, или будет иметь дело со мной. Мы породнимся с самыми знатными семьями Англии, и только с самыми знатными семьями Англии. Ты - Эсмонд по крови, дружище, а что до твоего рождения, тут уж ничего не поделаешь. Давай выпьем еще бутылку. Как? Больше не хочешь? Да ведь эту на две трети выпил я. Хорошие вечера мы, бывало, проводили с моим отцом; ты был верен ему до конца, Гарри. Ты постоял за родную кровь, а что до твоей незадачи, тут, знаешь ли, ничего не поделаешь... ничего не поделаешь.

Старший из собеседников сказал, что его ждут за чайным столом миледи. Юноша - лицо у него раскраснелось, голос был громче обычного - затянул обрывок какой-то песни и пошел прочь из комнаты. Почти тотчас же Эсмонд услышал, как он скликает своих собак и смеется и разговаривает с ними. Все в нем: жесты и взгляды, особенности речи и походка, - живо напоминало ему покойного лорда, отца Фрэнка.

Так миновал канун Нового года; еще задолго до полуночи все разошлись по своим комнатам; леди Каслвуд вспоминала, должно быть, другие новогодние ночи, когда звенели заздравные кубки и веселье не смолкало вокруг того, для кого ныне уже не существует счета времени, и не захотела дожидаться вместе с детьми, покуда раздастся с соборной колокольни весть о рождении 1703 года. Эсмонд же, когда зазвонили колокола, сидел в своей комнате у огня, погруженный в раздумье, и, слушая, как замирают отголоски вдали, взглянул в окно, обращенное к городу, и увидел высокие башни собора, темнеющие в морозном небе, и ясные звезды в вышине над ними.

Должно быть, зрелище небесных огней навело его на мысль об иных светилах. "Итак, ее глаза уже ранили, и не раз, - подумал Эсмонд. - Но кого же - кто мне скажет об этом?" К счастью, здесь его кузен, и Эсмонд знал, что без особых усилий выведает о госпоже Беатрисе все что угодно из бесхитростной болтовни ее брата.

Глава VIII

Семейные разговоры

Что больше всего нравилось Гарри в его юном кузене и чему он охотно подчинялся (ибо не видел надобности противиться), - был тот безмятежно-покровительственный тон, который усвоил себе молодой лорд, как будто повелевать было его неоспоримым правом и всем вокруг (кто был ниже его званием) надлежало склоняться перед виконтом Каслвудом.

- Я свое место знаю, Гарри, - говорил он. - Я не гордец; мальчики в Винчестерском колледже зовут меня гордецом, но это неправда. Я всего лишь Фрэнсис Джеймс виконт Каслвуд, пэр Ирландии. А мог бы я быть (знаешь ли ты это?) маркизом и графом Эсмондом, пэром Англии. Покойный король, мой крестный отец, предлагал этот титул покойному лорду, но тот отказался. Тебе бы следовало это знать, Гарри, дружище, ведь ты член семьи; темная полоса так уж и останется в твоем гербе, но ты все-таки принадлежишь к одному из славных семейств в Англии, и ты был верен моему отцу, и, черт возьми, я так же буду верен тебе! Ты никогда не будешь нуждаться в друге, Гарри, покуда у Фрэнсиса Джеймса виконта Каслвуда есть в кошельке хоть шиллинг. Сейчас у нас тысяча семьсот третий год; в тысяча семьсот девятом я достигну совершеннолетия. Я тогда возвращусь в Каслвуд; я буду жить в Каслвуде; я заново отстрою дом. К тому времени мое состояние вновь приумножится. Покойный виконт дурно вел дела и сильно расстроил мое состояние. Моя мать, как ты сам видишь, живет очень скромно и не может дать мне того положения, которое приличествует пэру королевства; у меня только и есть, что пара лошадей, наставник и камердинер, который в то же время и грум. Но когда я достигну совершеннолетия, я изменю все это. Наш дом будет таким, каким он должен быть. Ты ведь будешь приезжать к нам в Каслвуд, правда, Гарри? Твои две комнаты с окнами во двор всегда будут в твоем распоряжении; а если кто-нибудь вздумает гнушаться тобой - черт возьми! - ему придется иметь дело со мной. Женюсь я рано; Трикс к тому времени, пожалуй, будет уже герцогиней; ведь в любой день может случиться, что пушечное ядро разорвет в клочья его светлость.