- Поистине, сэр, - сказал он, - я от души желал бы, чтоб моя госпожа услышала те речи, которые вы говорите мне; она узнала бы тогда многое, что сделало бы ее жизнь легче и счастливее. - Но милорд отвечал насмешками, приправив их, по обыкновению, бранью; он сказал, что пастор Гарри славный малый, но что до женщин, то все они одинаковы - все потаскухи и притом бессердечны. Так человек, разбив драгоценную вазу, попирает ногами ее осколки. Быть может, она уже непригодна - пусть; но кто должен был заботиться об ее сохранности и кто не уберег ее?

Проникнув в истинное расположение духа милорда и увидя, что сердце его, в котором жива еще немалая доля прежней любви, готово раскрыться для жены, если б только она того пожелала, Гарри, который охотно отдал бы жизнь за счастье своей благодетельницы и ее мужа, задумался над тем, нельзя ли помочь примирению этих двух людей, самых дорогих для него на свете. Он стал прикидывать, как бы ему хотя отчасти поделиться мыслями со своей госпожой и дать ей понять, что, по его, Гарри, убеждению, муж по-прежнему уважает и даже любит ее.

Но задача оказалась не из легких, что ему пришлось признать при первой же попытке разговора, начатого в весьма серьезном и внушительном тоне (ибо долголетней преданностью и неоднократно доказанной любовью он заслужил себе в доме некоторый авторитет). В словах, которые должны были бы произвести впечатление, ибо шли поистине от сердца говорившего, он попытался весьма осторожно намекнуть обожаемой госпоже, что, думая о муже дурно, она тем самым наносит ему непоправимый вред и что счастье всей семьи зависит от исправления этой ошибки.

Леди Каслвуд, обычно столь кроткая и сдержанная, все слушавшая с улыбкой и ласковым вниманием, вспыхнула в ответ и, встав со своего места, смерила юного Эсмонда взглядом, исполненным надменности и гнева, каких он никогда у нее не видел. Казалось, сейчас это была совсем другая женщина; она походила на принцессу, оскорбленную вассалом.

- Слыхали вы от меня когда-нибудь хоть слово в поношение милорда? почти прошипела она, притопнув ногой.

- Никогда, - сказал Эсмонд, опуская глаза.

- Уж не по его ли поручению вы являетесь ко мне - _вы?_ - спросила она.

- Видеть вас и милорда в добром мире и согласии - самое большое мое желание на свете, - отвечал Гарри, - и я принял бы любое поручение ради этой цели.

- Значит, вы посредник милорда, - продолжала она, не обращая внимания на его слова. - Вам поручено уговорить меня снова вернуться в рабство и сообщить мне, что милорд милостиво возвращает своей прислужнице благосклонность. Должно быть, Ковент-Гарден наскучил ему, оттого он решил вернуться домой и, пожалуй, ждет, что в честь его возвращения заколот будет упитанный телец.

- Тому есть пример, как мы знаем, - сказал Эсмонд.

- Да, но то был блудный сын, а милорд не сын мне. Он первый оттолкнул меня. Он разбил наше счастье, а теперь хочет, чтобы я склеила его. Он показал мне себя таким, каков он есть, а не каким виделся мне. Он являлся перед моими детьми, едва держась на ногах от выпитого вина, покидал семью ради завсегдатаев кабаков и вертепов, убегал из дому в город, к городским друзьям, а теперь, когда они ему надоели, он возвращается сюда и думает, что я на коленях буду приветствовать его! И вас он избирает своим послом. Какая честь для вас! Поздравляю вас с новой должностью, monsieur!

- Это и в самом деле было бы честью для меня и величайшим счастьем, если б я мог надеяться помирить вас с милордом, - возразил Эсмонд.

- Что ж, сэр, сейчас, я полагаю, ваша миссия выполнена. Мне она не кажется столь благородной. Не знаю, что так изменило ваш образ мыслей, кембриджская ли премудрость или течение времени, - продолжала леди Каслвуд все тем же язвительным тоном. - Быть может, и вы стали любителем выпить и научились икать над чашей вина или пунша - не знаю, какой напиток предпочитает ваша честь. Быть может, и вы заворачиваете в "Розу" но пути в Лондон и завели знакомство в "Ковент-Гардене". Мой привет, сэр, милорду и его послу, господину и... и его лакею.

- Великий боже! Сударыня! - воскликнул Гарри. - В чем моя вина, что вот уже второй раз вы так оскорбляете меня? Хотите вы, чтоб я устыдился того, чем до сих пор был горд, - того, что я живу вашими щедротами? Вы знаете хорошо, что возможность принимать от вас благодеяния - для меня радость, выше которой может быть только возможность оказать услугу вам (хотя бы это стоило мне жизни). Что я вам сделал, жестокосердая женщина, что вы так безжалостно казните меня?

- Что вы сделали? - повторила она, безумными глазами глядя на Эсмонда. - Да ничего - ничего такого, о чем бы вы знали, Гарри, или чему могли бы помочь. Зачем, - продолжала она после некоторого молчания, - вы принесли в дом заразу из деревни? Это случилось не по вашей вине, я знаю. Кто из нас может угадать, что замыслил рок? Но до той поры все мы были счастливы, Гарри.

И Гарри ушел после этого разговора, продолжая думать, что отчуждение между его покровителем и обожаемой госпожой можно преодолеть и что в глубине души оба они искренне привязаны друг к другу.

Покуда лорд Мохэн находился по соседству, дружба между обоими лордами росла с каждым днем; дошло до того, что милорд просто дышать не мог без своего нового приятеля. Они вместе охотились, вместе выпивали, играли в шары и в лаун-теннис; лорд Каслвуд то и дело отправлялся провести денек-другой в замке Сарк, а возвращаясь, привозил с собой лорда Мохэна в Каслвуд, где его милость поистине сумел сделаться для всех желанным гостем: всегда у него была наготове шутка или новая игра для детей, запас городских новостей для милорда, комплименты, музыкальные новинки и изысканный beau language {Изящный разговор (франц.).} для миледи и для Гарри Эсмонда, который никогда не уставал слушать его рассказы о походах и о жизни в Вене, Париже, Венеции и других славных городах Европы, где ему доводилось бывать и в военное и в мирное время. Он пел под клавикорды миледи и играл с милордом в карты, триктрак или же в новую игру - бильярд (неизменно его обыгрывая); при этом всегда был отменно весел и держался с особенной, мужественной грацией, которая, быть может, слегка отдавала казармой и лондонской Эльзасией, но не лишена была особой прелести и сразу обличала в нем джентльмена; в обращении же с леди Каслвуд являл всегда столько почтения и преданности, что она вскоре избавилась от неприязненного чувства, которое он внушал ей на первых порах, и даже спустя короткое время стала заботиться о спасении его души и, надеясь обратить его в истинную веру, снабжала его благочестивыми книгами, которые он обещал прилежно читать. С нею милорд беседовал о своем намерении исправиться, покинуть город и двор, купить по соседству клочок земли и зажить тихой, спокойной жизнью, хотя нужно сознаться, что, когда оба лорда, отобедав, оставались вдвоем за бутылкой бургундского, они вели беседы совсем иного толка, а об обращении лорда Мохэна и думать забывали. Когда они принимались за вторую бутылку, Гарри Эсмонд обычно покидал эту пару благородных пьяниц, которые хоть и не слишком стеснялись его присутствием (святое небо! сколько разнообразнейших историй об Эльзасии и Спринггардене, о тавернах и игорных домах, о придворных дамах и театральных прелестницах оставили в его памяти эти благочестивые беседы!), хотя, повторяю, они не стеснялись присутствием Эсмонда, но все же, видно, рады были от него избавиться и тут же откупоривали еще бутылку, а затем брались за карты, а затем лорд Мохэн отправлялся в гостиную миледи, предоставив собутыльнику отсыпаться в одиночестве.