Из всего поведения милорда Болинброка явствовало для лиц, заинтересованных в успехе нашего замысла, что положиться на него нельзя. Если бы преимущества оказались на стороне принца, милорд, без сомнения, высказался бы за него; если бы ганноверской партии удалось посадить на трон своего претендента, его милость первым поспешил бы упасть на колени и возгласить: "Да здравствует король Георг!" В конце концов он изменил и тому и другому, но сделал это оба раза в неподходящий момент; когда надо было грудью отстаивать короля Иакова, он поколебался и стал заигрывать с вигами; скомпрометировав же себя чудовищно преувеличенными заверениями в преданности, которыми курфюрст справедливо пренебрег, сам доказал основательность подобного недоверия, переметнувшись в лагерь Стюартов, как раз когда следовало бы держаться от него подальше; и сен-жерменский двор встретил его таким же презрением, как и мужественные, решительные люди, сумевшие сделать курфюрста английским королем. Он сам заготовил все обвинительные акты, которые предъявляли ему впоследствии его враги, и как у короля, так и у претендента имелось достаточно доказательств вероломства Сент-Джона, скрепленных собственной подписью и печатью.

Наши друзья имели самое пристальное наблюдение за каждым шагом лорда Болинброка, равно как и славной и мужественной партии вигов, которая, впрочем, действовала вполне в открытую. Она желала возвести на престол курфюрста и всеми доступными средствами стремилась к достижению своей цели. Милорд Мальборо был теперь тоже в их рядах. После того как тори отстранили его от власти, этот великий полководец сразу же перешел к вигам. До нас дошли слухи о предстоящем его приезде из Антверпена; и точно, он высадился в Англии в самый день кончины королевы. Большинство армии по-прежнему сохранило верность своему славному командиру; даже офицеры, принадлежавшие к торийской партии, были возмущены жестокостью преследований, которым подвергались их собратья виги. Вожди последних находились в Лондоне; во главе их стоял один из самых неустрашимых людей на свете - шотландский герцог Аргайль, и это он своим вмешательством в события, развернувшиеся назавтра после дня, о котором сейчас пойдет речь, достиг того, что честность и мужество увенчались заслуженным успехом и на троне Англии утвердилась ныне царствующая династия.

Меж тем среди ближайших советников принца шли споры о том, какой план действий должен быть избран его высочеством. Наша поверенная при дворе утверждала, что в здоровье королевы наблюдается некоторое улучшение, а потому разумно выждать еще несколько дней или, может быть, только часов, а затем провести принца в королевскую опочивальню и добиться от ее величества признания его наследником престола. Мистер Эсмонд, напротив того, полагал, что принц должен проследовать во дворец под эскортом внушительного отряда конной гвардии и открыто явиться перед лордами Совета. Всю ночь с 29 на 30 июля полковник провел в переговорах с джентльменами из военного сословия, чьи имена нет надобности называть здесь, достаточно упомянуть, что среди них были Лица, занимавшие весьма высокие посты в армии, в том числе один генерал, который, услыхав о том, что в рядах противной стороны находится герцог Мальборо, радостно потряс в воздухе своим костылем и прокричал "ура" - настолько воодушевила его перспектива выступить против герцога и нанести ему поражение. Из трех государственных секретарей один, во всяком случае, был предан нашему делу. Комендант Тауэра был наш; караул в Кенсингтонском дворце несли в тот день две роты, на которые вполне можно было положиться; а обо всем, что происходило в дворцовых стенах, мы исправно получали точные и своевременные сведения.

В полдень 30 июля ближайшие друзья принца были извещены о том, что в зале Кенсингтонского дворца собрался на заседание комитет Совета и что там присутствуют их светлости Ормонд и Шрусбери, архиепископ Кентерберийский и все три государственных секретаря. Час спустя пришла новая тревожная весть: два влиятельнейших вига, герцог Аргайль и Сомерсет, без приглашения проникли в залу заседаний и заняли свои места за столом. После длительных дебатов все члены Совета проследовали в покои королевы, которая была хотя еще очень слаба, но при полном сознании; и когда лорды изложили ей свое мнение, заключавшееся в том, что лицом, наиболее достойным занять свободное место лорда-казначея, является герцог Шрусбери, она тут же, как известно, вручила его светлости казначейский жезл. "Не медлите, - писала моя придворная осведомительница. - _Теперь или никогда_".

И точно, медлить нельзя было. Несмотря на вторжение герцогов-вигов, наша партия еще сохраняла в Совете большинство, и как только Эсмонд прочитал полученное послание (при дворе еще не было известно, что принц покинул дом на Кенсингтон-сквер), оба, полковник и его доблестный адъютант Фрэнк Каслвуд, облекшись в мундир и опоясав себя шпагой, торопливо простились с доброю леди Каслвуд, которая поцеловала и благословила обоих, а затем удалилась к себе, чтобы помолиться за благополучный исход надвигавшихся великих событий.

Каслвуд отправился в казарму предупредить начальника дворцового караула, а затем поспешил в таверну под вывеской "Герб Короля", где уже собрались наши друзья, счетом до пятидесяти трех; они прибывали по двое или по трое, верхами и в каретах, и проходили в помещение верхнего этажа; слуги же их, которым также было наказано явиться вооруженными, оставались в садике или таверне, куда им подавали угощение. В садовой ограде была калитка, выходившая на дворцовую дорогу, и через эту калитку должны были, по уговору, двинуться в путь господа и слуги, как только дан будет сигнал и появится главное действующее лицо, которое все ожидали. С нами был знаменитый полководец, следующий по чину после генералиссимуса войск ее величества, герцога Ормонда, находившегося в это время на заседании Совета. Кроме него, присутствовали еще два генерал-лейтенанта, девять генерал-майоров и бригадиров, семь полковников, одиннадцать пэров и двадцать один член палаты общин. Дворцовая охрана, внутренняя и внешняя, была с нами; с нами была сама королева; с нами был Совет (кроме двух герцогов-вигов, которые ничем не могли помешать); все сулило нам победу, и Эсмонд с бьющимся сердцем поспешил в Кенсингтонскую аллею, где накануне он расстался с принцем. Три ночи кряду полковник не ложился. Последняя ночь ушла на то, чтобы созвать сторонников принца, из которых большинство не подозревало о готовившихся событиях и только сейчас узнало, что принц находится в Англии и пришло время сделать решительный ход. Предыдущую ночь, после столкновения с принцем, почтенный джентльмен просидел, если уж говорить всю правду, в таверне под вывеской "Борзая", что насупротив дома леди Эсмонд на Кенсингтон-сквер, не слишком доверяя его королевскому высочеству и опасаясь, как бы тот не вздумал сбежать от нас и пуститься в погоню за своей исчезнувшей красавицей. А накануне он, как известно, провел ночь частью в седле, а частью в гостинице в Хаунслоу, где бодрствовал до самого утра, чтобы на рассвете мельком из окна увидеть Беатрису. Но судьбе угодно было, чтобы и четвертая ночь прошла для него в дороге, и так ему ни разу и не пришлось сомкнуть глаз до того, как наступил исход дела, которым он был занят.