Старания вашего деда на политическом поприще увенчались большими успехами, нежели на литературном; питая личную вражду к великому герцогу как за собственные обиды, так и за оскорбления, нанесенные его генералу, и будучи осведомлен в военных делах более, нежели иные сочинители, никогда не нюхавшие другого дыма, кроме табачного дыма в кофейне Уилла, он мог принести немалую пользу делу, которому решил себя посвятить, иначе говоря, мистеру Сент-Джону и его партии. Но ему противен был бранчливый тон, в который охотно впадали некоторые сочинители из лагеря тори, - доктор Свифт, например, не задумывавшийся подвергать сомнению прославленное мужество герцога Мальборо и даже его талант полководца; и писания мистера Эсмонда (хотя, разумеется, они не могли вредить герцогу в глазах народа так, как это делали злобные нападки Свифта, искусно рассчитанные на то, чтобы очернить его и унизить) не проигрывали в силе оттого, что в них открыто и честно говорилось обо всем, о чем автор хотел и почитал себя вправе говорить не таясь, ибо не носил более военного мундира, и оттого, что он, обличая себялюбие и жадность главнокомандующего, всегда отдавал должное его удивительному бесстрашию и боевому искусству.

Как-то раз полковнику Эсмонду, только что написавшему статью для "Почтальона", одной из торийских газет, случилось быть в рядах, так как госпоже Беатрисе понадобилась пара перчаток или, может быть, веер, и, находясь поблизости, он зашел к типографщику, чтобы выправить корректуру (статья была о Бушене, о которой весь город говорил целых два дня, покуда приезд итальянского певца не доставил новой пищи для разговоров). В это же время туда явился доктор Свифт со своим слугою-ирландцем, который постоянно шагал перед портшезом своего господина и весьма важно выкрикивал его имя.

В ожидании типографщика (жена отправилась за ним в соседнюю таверну) мистер Эсмонд занимался тем, что рисовал солдата верхом для забавы сынишки типографщика, хорошенького и невероятно грязного мальчугана, которого мать оставила на его попечение.

- Вы, верно, издатель "Почтальона", сэр? - спросил доктор скрипучим голосом, слегка гнусавя на ирландский манер; из-под мохнатых бровей уставилась на полковника пара очень ясных голубых глаз. Он был довольно тучен, с двойным подбородком и землистым цветом лица. На нем была поношенная сутана, потрепанная шляпа криво сидела на его черном парике; он вытащил из кармана огромные золотые часы и сердито взглянул на них.

- Нет, доктор Свифт, я всего лишь автор, - отвечал Эсмонд, не двигаясь с места. Он сидел, держа мальчика на коленях, спиною к окну, и доктор не мог разглядеть его лица.

- Откуда вы знаете, что я доктор Свифт? - спросил доктор, смерив его надменным взглядом.

- Слуга вашего преподобия выкрикнул ваше имя, - отвечал полковник. Он, видимо, родом из Ирландии.

- А какое вам дело, сэр, до того, откуда родом мой слуга? Я желаю говорить с вашим хозяином, мистером Личем. Потрудитесь сходить за ним и привести его сюда.

- Где твой папа, Томми? - спросил полковник маленького замарашку.

Вместо ответа тот заревел благим матом: должно быть, доктор своим видом испугал малыша.

- Бросьте этого визгливого щенка, сэр, и делайте, что вам приказано, сказал доктор.

- Я прежде должен дорисовать Томми картинку, - смеясь, сказал полковник. - Ты как хочешь, Томми, чтобы у нас всадник был с бородой или без бороды?

- С болодой, - сказал Томми, целиком поглощенный рисунком.

- Да вы кто такой, черт вас дери, сэр? - закричал доктор. - Служите вы тут или нет?

- Чтобы выяснить этот вопрос, ваше преподобие могли бы обойтись и без черта, - сказал полковник Эсмонд. - Скажи-ка, Томми, слыхал ты когда-нибудь про доктора Фауста? А про монаха Бэкона, который выдумал порох и море зажег?

Мистер Свифт густо покраснел, почти побагровел.

- Я не имел намерения обидеть вас, сэр, - сказал он.

- Да, надеюсь, вы сделали это не преднамеренно, сэр, - сухо ответил Эсмонд.

- Но кто же вы такой? Известно ли вам, кто перед вами? Вы, верно, из той своры писак с Граб-стрит, которую мой друг, государственный секретарь, недавно отправил куда следует. Как смеете вы говорить со мною подобным тоном? - кричал расходившийся доктор.

- Смиренно прошу прощения у вашей чести, если я чем-либо обидел вашу честь, - сказал Эсмонд тоном крайнего унижения. - Я на все готов, только бы не угодить за решетку или к позорному столбу. Видите ли, миссис Лич, жена типографщика, просила меня присмотреть за Томми, покуда она сбегает за мужем в таверну, а если его оставить одного, он может свалиться в камин; но, может быть, вашему преподобию угодно будет подержать его...

- Мне возиться с этим пащенком! - вскричал доктор, подпрыгнув на месте. - Меня ждут дела поважнее, любезный. Передайте мистеру Личу, что когда уговариваются о встрече с доктором Свифтом, то не заставляют его дожидаться, понятно? А вам, сэр, советую поменьше распускать язык в разговоре с такой особой, как я.

- Я всего лишь бедный солдат, сэр, - сказал полковник. - Но я видывал лучшие дни, хоть теперь вот и пришлось взяться за перо ради куска хлеба. Судьба, сэр, ничего не поделаешь.

- Понимаю, вы тот человек, про которого мне говорил мистер Лич. Так вот, потрудитесь отвечать вежливо, когда к вам обращаются; и скажите Личу, пусть нынче в десять часов вечера придет ко мне на Бэри-стрит со всеми корректурами. А вы теперь уже знаете, с кем имеете дело, и в другой раз будете повежливей, мистер Кемп.

Бедняга Кемп был в чине поручика, когда началась война, однако претерпел ряд неудач и ныне вместо королевской службы состоял на службе у доброго мистера Лича, исполняя в "Почтальоне" скромные обязанности штатного автора. Эсмонд встречал этого джентльмена и знал его как честного, трудолюбивого и способного малого, который, будучи обременен большим семейством, долгие зимние ночи напролет просиживал за работой, чтобы отогнать нужду от своего порога. А мистер Сент-Джон, ярый поборник свободы на словах, только что засадил в тюрьму дюжину сочинителей, принадлежавших к оппозиции, а одного даже приговорил к позорному столбу за произведения, которые объявил пасквилями, но которые и вполовину не были так хлестки, как пасквили, писавшиеся у нас. Эсмонд весьма решительно выразил государственному секретарю протест по поводу столь бесцеремонных притеснений, но тот лишь засмеялся в ответ, сказав, что канальи получили по заслугам, и привел Эсмонду шутку, отпущенную по этому поводу доктором Свифтом. Более того, в другом случае, когда Сент-Джон готов был помиловать какого-то беднягу, приговоренного к смертной казни за изнасилование, этот ирландец попросту не дал секретарю проявить подобную снисходительность и хвалился потом, что несчастный повешен по его, доктора Свифта, настоянию; как ни велик был гений доктора, как ни блистательно его дарование, Эсмонд никогда не питал к нему особого расположения и не искал знакомства с ним. Доктор был усерднейшим посетителем воскресных приемов во дворце, на которых полковник появлялся весьма редко, хоть там и водилась приманка для него в лице некоей прекрасной фрейлины ее величества; и можете не сомневаться, что покровительственные замашки мистера Свифта, его привычка не узнавать земляков, его неумеренно громкие речи, одновременно и дерзкие и льстивые, быть может, даже самая короткость его с лордом-казначеем и государственным секретарем, которые звали его Джонатаном и смотрели сквозь пальцы на его причуды, - все это отмечалось многими из тех, кого кичливый священник не замечал в дни своего величия и торжества.