Многие ученые рассматривали межвоенные отношения России, Германии и Польши на общем фоне европейских отношений. Одни – А.О. Чубарьян и А.А. Язькова – главное условие предотвращения германо-польского конфликта видели в организации системы коллективной безопасности[60]. Другие – З.С. Белоусова и С.В. Никонова – считали, что создание этой системы для европейских государств того времен было нереально. Однако Никонова выявила особенности германской внешней политики, показала близость позиций Германии и России по ряду территориальных вопросов. Историк раскрыла антипольскую направленность германских требований по ревизии территориальных постановлений Версальского договора[61].
Влияние решений Локарнской конференции на ситуацию в ЦВЕ показал Д.С. Климовский. Историк подчеркнул, что Локарно дало Германии юридическую возможность для постановки вопроса о «мирной» ревизии германо-польской границы. Автор исследовал германо-польские противоречия в период действия Локарнской системы и сделал вывод об их отрицательном влиянии на создание европейской системы коллективной безопасности. Однако он не всегда строг в отборе фактического материала, анализ которого временами недостаточно увязан с политикой СССР, внутренним развитием Германии и Польши[62].
Историки Литовской ССР (и не только) рассматривали территориальные проблемы северо-восточной части Центральной Европы, доказывали принадлежность Литве Виленского края и Мемельской области, уделяли внимание вопросу о транзите по Неману. Р.С. Жепкайте в большей степени исследовала проблему Виленщины, а Р.Ю. Жюгжда – Мемеля[63]. Ученые отметили важную роль Советского Союза в защите государственных интересов Литвы. Изданные на рубеже XX–XXI веков ИВИ РАН сборники статей российских и литовских историков по-новому рассматривают политику СССР в отношении польско-литовского конфликта и Литвы[64].
Оценка кандидатской диссертации В.А. Зубачевского, посвященная политике Германии в отношении Польши, приводит, как отмечается на соответствующем сайте Интернета, исследователя к интересным выводам. По словам рецензентов, Зубачевский полагает, что польские политики, в том числе и выступавшие против сближения с Германией, недооценивали потенциальную угрозу с ее стороны и считали вплоть до 1925 года проблему германо-польских отношений второстепенной для польской внешней политики[65].
В 1990-х – начале 2000-х годов в связи с открытием доступа к массиву архивных документов о внешней политики Советской России (СССР) с новых рубежей развернулась дискуссия о советско-польской войне.
Так, И.В. Михутина объясняет конфликт между Советскими республиками, Польшей и Литвой существовавшим в польском общественном сознании убеждении, что Польша может обрести былое могущество и противостоять Германии и России при условии включения в ее состав значительных территорий на востоке. Историк обращает внимание на планы Пилсудского образовать из национальных окраин бывшей Российской империи федерацию под польским началом. По мнению автора, провал планов по созданию польско-литовской федерации, поражение Белого движения, согласие главы Украинской народной республики (УНР) С. Петлюры заключить с поляками военно-политический союз против РСФСР способствовали в апреле 1920 г. началу польского наступления на Украине. Михутина считает, что в начале 1920 г. лидеры большевиков шли на максимальные территориальные уступки Польше в обмен на мирный договор, но в апреле тактика уступок себя исчерпала. В пользу мирного разрешения польско-советского конфликта выступали и британские правящие круги, опасавшиеся возможной дестабилизации устанавливавшегося Версальского порядка. О советизации Польши большевики задумались в июле 1920 г., когда Красная армия достигла успехов на фронте, а британская дипломатия предложила благоприятные для Москвы условия мира[66].
Иной подход к проблеме советско-польской войны наблюдаем у И.С. Яжборовской и В.С. Парсадановой. Исследователи раскрывают преемственность политики России в отношении Польши, детально исследуют польский вопрос в годы Первой мировой войны, позиции различных политических сил России относительно будущей Польши, трудное воссоздание Польского государства и определение его границ с учетом геополитического фактора. В центре книги – конфронтация политических и военно-стратегических планов России, Польши, Украины, Белоруссии в 1919 г. и советско-польская война 1920 г. Авторы уделяют внимание также антипольской направленности сотрудничества Германии и Советской России. Несомненно, анализ «синдрома 1920 г.» является осью работы, поскольку исследуются сложные и спорные проблемы. Историки изучают генезис войны, ее историографию и долговременные последствия – антагонизмы и мифологемы вражды[67].
Своеобразно итоги советско-польской войны оценил С.Н. Полторак, подразумевая под формулой «победоносное поражение», с одной стороны, поражение идей Великой Польши, с другой – поражение идеи мировой революции[68]. С историко-геополитических и этнолингвистических позиций политику Советской России в отношении возникших после войны 1920 г. пограничных проблем раскрывает В.Н. Савченко[69].
По-разному трактуют хронологию советско-польской войны и её последствия не только российские (И.В. Михутина считает её хронологическими рамками 1919-1920-е годы[70]) и польские историки, но и англо-американские, хотя автор данной монографии не ставил перед собой цель обзора англоязычной историографии.
Английский историк Н. Дэвис считал, что советские и многие западные учёные игнорировали начало войны в 1919 г. По его мнению, ни большевики, ни поляки не были виновниками войны, поскольку эвакуация германской армии создала вакуум между двигавшимися спонтанно советскими и польскими войсками. Победа Белого движения над большевиками, по словам Дэвиса, была невыгодна Польше, но и Рижский мирный договор 1921 г. оказался тупиком, не решив проблему. Исследователь обратил внимание на негативное отношение британского премьер-министра Д. Ллойд Джорджа к территориальным требованиям Польши на востоке[71].
В отличие от Дэвиса его коллеги Р. Карр и А. Тейлор датируют начало советско-польской войны апрелем 1920 г., а предшествовавший конфликт рассматривают как пограничные стычки. Тейлор в предисловии к книге Дэвиса констатировал: «Эта война (…) определила направление развития русской истории на следующие 20 лет (…) советские лидеры отошли от курса на мировую революцию. Социализм в одной стране, подкреплённый диктатурой Сталина, был прямым следствием советско-польской войны (.). Результат был роковым для Польши. Расположенная между Германией и Советской Россией, эта страна должна была выбрать дружбу с одной из них. Победа над Советской Россией привела польских лидеров к убеждению, что они не могут предпочесть ни одну из этих держав»[72].
Американский историк польского происхождения П. Вандич писал: «Захват Вильно не был началом войны (…), но уже это движение было важно само по себе в запутанной игре Москвы и Варшавы за границы». Но Польша, по мнению этого автора, не была заинтересована «в организации антибольшевистского крестового похода», поскольку, помогая белым, подвергала опасности собственную восточную программу, а отношение Антанты показало, что «русские интересы получают приоритет над польскими требованиями». Вандич полагает, что Варшава маневрировала между генералом А.И. Деникиным и большевиками, а Рижский мир был шагом, «негативные последствия которого были очевидны для Польши больше, чем для России»[73].