Однажды ночью Роберт отлупил меня стеком лишь за крошечное упущение в деле, касающемся одного из пляжных заведений. Это была сущая мелочь; даже не помню, в чем там была суть.
Сначала он ранил меня только словами, но в следующий раз дошло до большего. Надавал мне пощечин и толкнул. Быстро опомнился, словно очнулся от летаргического сна. Извинялся, постоянно умолял о прощении и обещал, что такое никогда больше не повторится.
Тогда я верила ему, потому что хотела верить. Чувствовала себя оскорбленной, слабой и беззащитной, но он продолжал оставаться единственным человеком, на которого я могла положиться. Тому, кто никогда не сталкивался с насилием со стороны любимого, меня не понять. Это не сообразуется с рационализмом и логикой.
Прошло совсем немного времени, и Роберт ударил меня снова, но уже кулаком. При этом кричал на меня как бешеный, а я молилась только о двух вещах – чтобы он не зашел еще дальше и чтобы Войтек ничего не услышал. В первой части мои мольбы остались безответными, а во второй мне, видимо, все же удалось выпросить помощь у кого-то наверху.
Вчерашней ночью Роберт перестарался – схватил меня за волосы, что-то орал прямо в лицо, а потом несколько раз ударил в живот. И я решила тогда, что далее терпеть не буду. Сегодня настал день, который я буду вспоминать, как первый шаг к новой жизни.
Поэтому Роберт и допытывался о том, что я делала и с кем разговаривала. И даже поручил одному из сотрудников присматривать за мной. Понял, что нарушил границы, а я больше никогда не позволю ему даже приблизиться к ней.
Я смотрела на букеты белых ирисов и пыталась обмануть себя, что по-прежнему люблю эти цветы, хотя на самом деле с определенного момента возненавидела их. Они словно напоминали мне о безнадежной ситуации, в которой я оказалась.
– Давай не оставлять этого так, – тихо сказал Роберт.
– Что ты имеешь в виду?
– Подай заявление…
– Зачем?
– Повезу тебя в Камень Поморский. Пойдем в больницу и…
– С ума сошел?
– У тебя будет доказательство…
Я отодвинула стул и повернулась к нему. Он наклонился и положил голову на мои бедра. Находился в таком положение какое-то время, а я ласково гладила его по волосам.
Он хотел иметь над собой висящий дамоклов меч? Свидетельство того зла, что причинил мне?
Ничего иного быть не могло. Я допускала, что его намерения искренни. Знала, что он пытается что-то изменить, и несколько раз ему это удавалось. А потом снова доходило до рукоприкладства…
– Думаешь, это что-то изменит? – спросила я.
– Буду знать, что в каждую минуту ты можешь…
– Что? Пойти в полицию?
Роберт поднял голову. Глаза его влажно блестели, и он никоим образом не напоминал человека, который вчера издевался надо мной, таская за волосы и избивая до беспамятства.
– И ты позволил бы, чтобы тебя посадили в тюрьму? – продолжила я. – Чтобы Войтек остался без отца и мы выживали бы сами, без тебя?
– Не говори так!
– Но это правда, Роберт! Как ты это себе представляешь?
Сколько помню, мы всегда были откровенны друг с другом. Мне казалось, что в любом другом союзе подобная ситуация складывалась бы ровно наоборот: женщина или ушла бы, или насилие над ней было бы недопустимо. У нас всё не так. Мы говорили обо всем, не пытаясь «замыливать» друг другу глаза. В самом деле, никогда не врали – не считая того, что он скрыл от меня суть своей другой, брутальной натуры.
Роберт теснее прижался ко мне и обнял за талию.
– Как ты можешь быть рядом с таким сукиным сыном? – спросил он.
– Не знаю, – ответила я со смущенной улыбкой.
– Хотя бы поцарапала в отместку ему это гребаное германское автокупе…
– Ага. Собираюсь ночью воспользоваться баллончиком с краской.
– Правильный выбор.
Когда он снова посмотрел на меня, я поцеловала его, нежно прикоснувшись ладонями к щекам. Подумалось, что мы отличаемся от других пар, которые в подобной ситуации сразу же направились бы в спальню.
Однако мы редко спали вместе – все реже и реже, начиная с первого случая насилия. Мне даже иногда думалось, что, избивая меня, Роберт получает сексуальное наслаждение. Он всегда делал это с дикими, необузданными эмоциями. Со звериным ревом, который не мог сдержать. Но в то же время бил так, чтобы не оставлять следов. Это напрягало меня более всего – казалось, что во всем этом кроется какой-то холодный расчет.
Я закрыла глаза и сосредоточилась на прикосновении его губ. Господи, неужели этого хватило, чтобы я утратила самолюбие? Еще несколько часов назад я была уверена, что одержу победу, что больше не дам помыкать собой. Ведь именно с таким решением я садилась в машину, когда он приехал за мной.
Как мало потребовалось, чтобы мое мнение изменилось… Неужели оно действительно изменилось? Я не могла ответить себе на этот вопрос. Знала только, что любовь – самый опасный токсин, сотворенный природой.
Роберт сел на свое место и сделал большой глоток вина. Неуверенно глянул на утку.
– Или она мне не понравилась, или я чувствую к себе такое отвращение, что оно отражается на вкусе.
– Или и то и другое…
– Может, ты и права, – ответил он, отодвигая от себя тарелку.
Роберт выглядел бледным, как Йола Клиза, которая на свежем воздухе бывала, наверное, только во время перемещения из одного здания в другое. Ее голова была постоянно слегка наклонена, и черные, длинные, доходящие до поясницы волосы спадали на щеки, контрастно подчеркивая мертвенно-бледный цвет кожи.
«Удалось ли ей добиться какого-то продвижения в деле Евы?» – размышляла я. Это был хороший ход мысли, чтобы отвлечься от произошедшего ночью. Я решила поделиться с Робертом.
– Я говорила тебе о той исчезнувшей девушке. Помнишь?
Он отодвинул бокал и несколько мгновений внимательно смотрел на меня, пытаясь, видимо, понять: к добру ли смена темы?
– Только то, что она была изнасилована возле реки, после чего бесследно исчезла – как и насильники.
– Пока не появились фотоснимки.
– Ну да. Это случилось в Ополе?
Я утвердительно кивнула.
– Вроде что-то об этом слышал… Давно это было?
– Десять лет назад.
– И ты действительно считаешь, что спустя столько времени она отыскалась?
– Похоже на то. Но сейчас кто-то старается скрыть этот след.
– Может, она сама… – предположил Роберт, а я добралась до утки, – не хочет быть найденной?
– Трудно сказать, – ответила я, взяв небольшой кусок мяса.
Еда показалась мне чересчур острой, но я постаралась не обращать на это внимания. Все-таки муж готовил ее как часть своего извинения. Приготовление блюда требовало довольно много времени, которого Роберту постоянно не хватало.
– Возможно, после изнасилования она решила начать все заново? – продолжил он.
– И так вот прямо оставила бы жениха? Сомневаюсь.
– Общались с семьей, знакомыми? Вдруг кто-то что-нибудь знает или поддерживал с ней связь…
– Семьи у нее нет, – констатировала я, решив все же выпить вина. – Родители погибли в ДТП примерно за год до того, как случилось изнасилование.
– Патовая ситуация.
– Жизнь… – я пожала плечами.
Обсуждение темы прекратилось, так как я видела: Роберту она не очень-то интересна.
Когда мы создавали «Рейманн инвестигейшн», он был вдохновлен ее потенциалом. Вел себя как маленький мальчик, который наконец-то стал обладателем желанной игрушки. Однако со временем его энтузиазм значительно поубавился. Мой, надо признать, тоже.
К нам обращались в основном люди, заинтересованные в слежке за супругами, отыскании должников, внезапно пропавших вместе с деньгами. Нам же хотелось дел, подобных делу об исчезновении Евы. Мне казалось, что тогда в Роберте оживет прежняя уверенность. Но так, скорее, лишь казалось.
Мы сидели, не касаясь никаких действительно важных вопросов. Вставая из-за стола, я чувствовала легкое головокружение. Просекко и красное вино не очень-то ладили между собой. Особенно если день начинался с первого. И если было намерение им же закон-чить.