<p>
</p>
<p>
Очнулась Инна возле своего дома. Странное раздвоение прекратилось.</p>
<p>
Она открыла дверь и вошла. На кухне у плиты хлопотала мать.</p>
<p>
– Доченька, где ты пропадала? Поужинаешь?</p>
<p>
Подавив тошноту, Инна отрицательно покачала головой.</p>
<p>
– Что-то я неважно себя чувствую, – выговорила она, едва ворочая сухим языком.</p>
<p>
Мать внимательно смотрела на дочь.</p>
<p>
– Да на тебе лица нет, – разволновалась она. – Пойди, приляг.</p>
<p>
И, шаркая тапочками, направилась в Иннину комнату. Сняла покрывало с кровати, приготовила постель.</p>
<p>
Инна легла лицом вниз, уткнувшись пылающим лбом в стиснутые кулаки.</p>
<p>
</p>
<p>
Среди ночи она проснулась оттого, что луна бесцеремонно заглядывала в окно. Инна встала с кровати и подошла к его бледно-голубой проекции на полу.</p>
<p>
Болела голова. Кажется, в сумке таблетки. Взяла сумку. Пошарила в ней рукой. Нащупала что-то холодное и гладкое. Оказалось, зеркало в металлической оправе с замысловатым орнаментом.</p>
<p>
И вдруг откуда-то издалека, среди каких-то шепчущих звуков, инфернальным эхом до неё донеслись обрывки таинственных речений о сладостной мести, предчувствиях, страхах, надеждах, желаниях…</p>
<p>
Память напомнила то, что она давно-давно позабыла… В памяти всплывали слова, жесты... Где же оно, неуловимое начало? Первобытный страх, утомительные дни и ночи дикой охоты, ожесточённые сражения, погребальные ладьи, костры и ненависть тёмных веков, тревожное знание, крупицы правды, пьянящая всепожирающая любовь… Обрывки каких-то магических формул и контуры орнаментов, камни и руины древних городов, серебро, золочёные доспехи… Бесконечные степи, каменистые равнины, горы, скалы, реки…</p>
<p>
В ней всё отчётливей проступало забытое, прежнее Я…</p>
<p>
Утром Инна проснулась, охваченная ледяным восторгом. Какое-то древнее ведовство пробудило другую Инну.</p>
<p>
Она взглянула в зеркало и с трудом подавила лёгкую, как от озноба, дрожь. Откуда этот румянец щёк, огонь глаз и шёлк волос?</p>
<p>
Память о чём-то важном открылась ей в эту ночь. Прошлое и настоящее сплелись в стремлении понять друг друга. Но она точно знала, чего хочет, и как это получить. Её так радостно и неотвратимо влекло к Нему, и путь к Нему был прямым и беспрепятственным. Естественный, врождённый аллюр иноходца удивительно хорош при движении по прямой. Как и каждому иноходцу, ей с трудом давались двусмысленные пируэты, а к перемене аллюра она не приспособлена.</p>
<p>
</p>
<p>
Как она шла! В суде аллюр Иноходцевой произвёл впечатление. Возле новогодней ёлки удивлённо гарцевали секретарши-пони, подполковник Сивый застыл возле накрытого стола с бокалом в руке и открытым ртом, словно у него в горле застряли слова.</p>
<p>
А ей были не нужны слова. С бешено колотящимся сердцем она шла к своему Вороному. Огненным фонтаном взлетала к небу радость, и не было ни сил, ни желания противиться этому чувству.</p>
<p>
Вороных видел её словно впервые. Это было что-то вроде узнавания. Они знали друг друга когда-то давно.</p>
<p>
</p>
<p>
Поздний зимний рассвет занимался над городом. По свежему, выпавшему в ночь снегу, от здания военного суда Чаловского гарнизона тянулись две дорожки следов.</p>
<p>
Из подъезда, смахивая застрявшие в волосах конфетти, вышла Кобылянская.</p>
<p>
Закурила и, глядя на следы, произнесла:</p>
<p>
– Это что, лошадиные что ли?</p>
<p>
И задумчиво добавила:</p>
<p>
– Я всегда знала, что Иноходцева тёмная лошадка...</p>
