Впрочем, нравственное значение самодержавия можно было обосновывать и иначе. Д.А. Хомяков, сын отца-основателя славянофильства и сам видный теоретик рубежа веков, видел оправдание самодержавия в подлинной свободе, которую обретал человек. «Самодержавная форма правления возможна только у того народа, который почитает наиценнейшими не могущество, не утонченность политической системы, не принцип “обогащения”, а свободу быта и веры, свободы жизни, для достижения которой государство – только орудие… Раз же оно сделалось целью, то, конечно, поработит себе человека и отвлечет его от той свободы, которая дорога человеку неизвращенному и которая есть прирожденная его потребность»[93]. Иными словами, русский народ, предпочтя самодержавие, сделал свой выбор в пользу подлинной свободы – прежде всего от политики и связанных с ней тягостных забот. Они возложены на плечи царя, который принял на себя этот огромный труд[94]. Однако даже при таком понимании вопроса славянофилы подчеркивали ошибочность отождествления самодержавия с бюрократией. Последняя нещадно критиковалась. Более того, регулярно ставился вопрос о ее замене «государственно-земским» аппаратом, расширении функций органов местного самоуправления (т. е. земств). Довольно известный публицист конца XIX – начала XX в. С.Ф. Шарапов призывал решительно сократить сферу компетенции центральных правительственных учреждений, которые могли успешно работать при поддержке всероссийского представительного учреждения[95]. Эту роль мог бы сыграть реформированный Государственный совет, в который следовало приглашать выборных представителей от земских областей[96]. «Все же внутреннее управление должно идти в областях посредством излюбленных земских людей на точном основании самодержавно царем даваемых законов при действительной и серьезной ответственности местных выборных людей перед верховной властью и государством»[97]. Высокую оценку земства и «земских людей» порой разделяли и в правительственных кабинетах, где нередко сидели сторонники славянофильства. В августе 1899 г. товарищ министра внутренних дел князь А.Д. Оболенский написал письмо министру финансов С.Ю. Витте с критикой его недавней «антиземской» записки. По мнению Оболенского, «самодержавие не есть лишь вершина бюрократической пирамиды, он (самодержец. – К. С.) есть глава всего народа, солидарный с этим народом, в котором бюрократия лишь один из элементов.» Оставшись наедине с чиновничеством, царь перестает быть царем, превращаясь лишь в очередного, правда, высокопоставленного администратора. Ради сохранения самодержавия следовало бы укреплять земство, которое может быть единственным серьезным противовесом бюрократии[98]. Самодержавие – не европейский абсолютизм или же азиатский деспотизм. С точки зрения Оболенского, это в первую очередь доказали реформы Александра II. Абсолютный монарх не мог пойти на столь широкие социальные и правовые преобразования, не смог бы гарантировать существование независимого суда, а главное, освободить крестьян от крепостной зависимости. «Никогда не было такого положения и быть его не может, чтобы интересы самодержавия могли в чем-либо противоречить благу народному, чтобы русский самодержец не служил этому благу»[99]. Схожую мысль проводил граф П.С. Шереметев в беседе с министром внутренних дел В.К. Плеве 2 мая 1903 г., видимо, даже находя понимание со стороны последнего: «Самодержавие нам необходимо, но основанное на местном самоуправлении. Поэтому для меня земство есть основа самодержавия. Если же угнетать земство, вообще местных людей, то мы неизбежно придем к конституции в России»[100]. Таким образом, политическая конструкция неославянофильства имела очевидный оппозиционный «заряд». Ее сторонники рано или поздно, так или иначе выходили на тему государственной реформы. Причем в большинстве случаев их не устраивали частные преобразования – они настаивали на институциональных реформах. Главным своим врагом они считали высшую бюрократию. По мнению генерала А.А. Киреева, чиновник – несомненный противник всех исторических устоев России и, более того, самодержавия. Рецепты совершенствования государственного строя могли быть самые разные. Так, Киреев предлагал запретить всеподданнейшие доклады министров императору, когда высокопоставленные чиновники могли добиваться от царя принятия любого решения[101]; он призывал смягчить цензурный контроль над печатью[102]; расширить полномочия земства[103]; привлекать «сведущих людей» к разработке правительственных решений[104]. Главное же его требование – созыв Земского собора, законосовещательного учреждения[105]. Эти предложения не были результатом консенсуса славянофильских мыслителей. Каждый из них был особой величиной со своими взглядами и убеждениями. Это можно сказать и о Ф.Д. Самарине, племяннике Ю.Ф. Самарина. Ф.Д. Самарин полагал киреевский проект предельно наивным. Он не верил в спасительность Земского собора, не доверял русскому обществу. Самарин полагал, что максимальная концентрация реальной власти в руках бюрократии – естественное явление для любого современного государства. Более того, «сущностью самодержавия вовсе не требуется отождествление самодержца с правительством. Напротив, нет ничего вреднее и опаснее для идеи самодержавия как подобное отождествление. Поэтому вмешательство самодержца в текущие дела, я говорю о вмешательстве по личному почину и ради проведения личных взглядов или ради прикрытия авторитетом самой верховной власти распоряжений министерских, должно быть явлением чрезвычайным, исключительным, в интересах самой власти. Следовательно, безответственность должностных лиц вовсе нельзя считать непременной принадлежностью бюрократического порядка управления.»[106] Впрочем, Самарин не ограничился только критикой: он предложил и свой проект выхода из настоящего кризиса. Он признавал, что общество недовольно властью и это ставит под сомнение перспективы существующего режима: «Действительно, как бы ни была сильна и тверда верховная власть, она может оказаться неспособной управлять страной и пасть жертвой внутреннего бессилия, если тот общественный класс, который служит ей орудием, без которого она не может обойтись, ибо через него она правит, если этот класс относится к ней враждебно или хотя бы отрицательно и все лучшие свои надежды связывает с переменой режима»[107]. Нормализация отношений общества и власти, по мнению Самарина, требовала реформ, причем весьма значительных. Следовало упразднить предварительную цензуру[108], ввести ежегодные отчеты министров, которые были бы достоянием гласности[109]; бюрократию нужно было поставить под контроль особых административных судов; необходимо было упорядочить работу приглашавшихся экспертов, «сведущих людей». Лучше всего было бы использовать английский опыт «производства местного опроса и исследования особыми комиссиями смешанного состава или особыми лицами, специально на то уполномоченными от верховной власти, с тем, чтобы эти комиссии или лица имели право опрашивать, кого они найдут нужным, собирать те сведения, которые они признают полезными, и чтобы они были обязаны на основании всего виденного и слышанного выработать предположения о желательных законодательных мерах»[110]. «Нам говорят: что же, по вашему, преобразовать и как? Мы отвечаем: нет такого преобразования, которое одно обещало бы полное излечение. Требуется целый ряд мер. Нужно преобразование Государственного совета, Сената, министерств, местного управления. Нужно освободить государя от массы мелких дел, которые теперь до него не доходят. Нужно дать возможность частным лицам привлекать к ответственности должностных лиц и т. д.»[111] вернутьсяХомяков ДА. Самодержавие: Опыт схематического построения этого понятия // Православие, самодержавие, народность. М., 1993. С. 136–137. См. также: Цимбаев Н.И. Историософия на развалинах империи. М., 2007. С. 314, 316. Надо иметь в виду, что сочинения Д.А. Хомякова вызвали резкое неприятие Николая II. По сведениям чиновника МИД А.К. Бентковского, «сын Хомякова написал брошюру о самодержавии и желал получить разрешение на ее напечатание. Брошюра была препровождена государю великим князем Сергеем Александровичем. Его Величество нашел брошюру безобразной и спросил о ней мнение Плеве. Говорят, Хомякову предложили написать брошюру за границей. Он отказывается.» (Бентковский А.К. Дневники // ОР РГБ. Ф. 218. К. 558. Д. 1. Л. 3). вернутьсяВ 1905 г. в «Кружке москвичей» аналогичным образом интерпретировали отношение к политике и политическим правам, господствовавшим в России. Члены кружка исходили из факта своеобразия исторического опыта России, предопределявшего особую политическую и социальную организацию страны. Согласно этим представлениям, русскому народу не был свойственен типичный для Западной Европы индивидуализм, который подталкивал население к борьбе за свои политические права. В России общественные и частные интересы гармонично уживались. Соборная природа русской культуры способствовала единству всех при сохранении личного достоинства каждого. В силу этого русский народ был свободен от политических страстей. Он тяготился государственной властью, поэтому неограниченные полномочия передал самодержавному монарху, в полной мере выражавшему его волю. Однако реализации идеала самодержавия препятствовало отсутствие прямого общения между царем и народом. Его восстановление было обусловлено государственной необходимостью, а не следованием западноевропейскому идеалу правового государства. Поэтому «следует исходить не из понятия о политических правах народа, а из понятия о его обязанностях. Задача состоит не в создании народного представительства, а в выработке организации, которая дала бы власти возможность привлекать к совместной с правительством работе лучших людей из среды самого населения» (Печатные материалы «Кружка москвичей» // ОР РГБ. Ф. 265. К. 134. Д. 11. Л. 3 об.). вернутьсяТам же. Л. 8 об.; Шарапов С.Ф. Самодержавие и самоуправление. М., 1903. С. 24, 55. С.Ф. Шарапов, в частности, говорил, что «русское историческое самодержавие может иметь в земском деле, т. е. во внутреннем управлении, основное и органами только правильно поставленное и вполне самостоятельное народное самоуправление (местное)» (Речь С.Ф. Шарапова 10 апреля 1905 г. // ОПИ ГИМ. Ф. 43. Оп. 1. Д. 112. Л. 152). вернутьсяПроект С.Ф. Шарапова // ОПИ ГИМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26. Л. 28. вернутьсяПроект С.Ф. Шарапова // ОПИ ГИМ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 26. Л. 8 об. вернутьсяПисьмо А.Д. Оболенского С.Ю. Витте // ОР РГБ. Ф. 440. К. 2. Д. 7. Л. 2. См.: Цимбаев Н.И. Историософия на развалинах империи. С. 372. вернутьсяЗаписка о самодержавии А.Д. Оболенского // РГИА. Библиотека. Коллекция печатных записок. № 45. Л. 1. В том числе Д.А. Хомяков разводил понятия «самодержавие» и «абсолютизм», которые предполагали принципиально отличные модели политического устройства. Самодержавие подразумевало патриархальную власть правителя, схожую с властью отца семейства и имеющую мало общего с безусловным подчинением рабов своему господину, т. е. деспотизмом. «Самодержавие есть “эволюция” начала “семейного главенства”, т. е. той формы власти, при которой она является выразительницей в одном лице волевой функции органически-собирательной человеческой единицы, сначала семьи, потом рода-племени, потом народа. Самодержавие есть олицетворенная воля народа, следовательно, часть его духовного организма и потому служебная сила, зависящая, как в отдельном индивидууме воля, от совокупности всех психических сил единоличного индивидуума, – в одном случае, собирательно органической единицы – в другом. Призвание самодержавия состоит в том, чтобы творить “не волю свою”, а выражая собой народ с его духовными требованиями и с его особенностями, вести народ по путям, “народом самим излюбленным”, а не “предначертывать ему измышленные” пути» (Хомяков ДА. Самодержавие // Православие. Самодержавие. Народность. М., 2005. С. 212). Следовательно, перед самодержцем стояла задача выявить общую волю, а не навязать государству свою. Действия монарха должны соответствовать народному миропониманию. Поэтому он не может произвольно вмешиваться в частную жизнь человека, изменять религиозный канон или, например, переносить столицу из одного города в другой. Самодержец неотделим от своих подданных, его воля – прямое проявление народного духа, поэтому сам народ не может себя противопоставлять царской власти, противоборствовать ей. «Власть, вполне народная, свободна и ограниченна одновременно. Свободна в исполнении всего, клонящегося к достижению народного блага “согласно с народным об этом благе понятием”; ограничена же тем, что сама вращается в сфере народных понятий, точно так, как всякий человек ограничен своей собственной личностью. В нем единовременно соединяются свобода и несвобода» (Там же. 274). Абсолютизм же основывается на культе силы. Он прямой «антипод народовластия», т. к. строится на подавлении всякой частной или общественной инициативы. Традиции такого «хронического диктаторства» были заложены еще в Римской империи, которая стала прообразом для всех последующих западноевропейских государств. «Императорство есть в своей сущности – обращение временной власти в постоянную. Это власть полководца, власть которого, действительно, есть власть «по преимуществу»; и для своего проявления она требует полного безволия подчиненного ей материала» (Там же. С. 216). Однако в действительности абсолютная власть монарха неизбежно подменяется ничем не ограниченным произволом бюрократии, которая «заслоняет» собой правителя, создает чрезвычайно сложный механизм управления, в котором может разобраться лишь опытный чиновник. Его порочность – не в злонамеренности, а в незнании народных нужд и чаяний. Бюрократия исходит из абстрактных представлений о благе, которые часто лишены конкретного содержания. В период петровских реформ и в России произошла подмена самодержавия абсолютизмом. Самодержавие сохранилось лишь в умах народных масс, чья культура основывалась на традиционных православных ценностях. «Власть ради власти, автократия ради самой себя, самодовлеющее – вот чем Петр и его преемники, а за ними их современные апологеты, стремились заменить живое народное понятие об органическом строе государства, в котором Царь – глава, народ – члены, требующие для правильного действия своего взаимодействия и органической связи, при наличности которых свобода власти не исключает зависимости ее от общих всему народному организму начал; при ней же свобода власти – не произвол, а зависимость народа – не рабство» (Там же. С. 220–221). Схожую, в сущности, славянофильскую модель воспроизводит в своих сочинениях и Л.А. Тихомиров (Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С. 356). Примечательно, что схожая логика была характерна и для западноевропейских мыслителей, анализировавших собственные политические и правовые реалии. В частности, Б. Констан, обосновывая значение монархии Луи Филиппа, писал о «нейтральности» королевской власти, занимавшей надпартийную позицию (Шмитт К. Государство и политическая форма. М., 2010. С. 163–164). вернутьсяЗаписка П.С. Шереметева // РГИА. Ф. 1088. Оп. 2. Д. 465. Л. 3. П.С. Шереметев писал Ф.Д. Самарину 17 января 1906 г., уже после издания Манифеста 17 октября 1905 г.: «Подчиняясь царской воле, мы все же продолжаем считать, что для России, по нашему убеждению, лучшая форма – это самодержавие, но, разумеется, не в смысле искаженного бюрократией, как это тянулось с тех пор особенно, что мы управляемся министерствами, сими “обломками” конституции Сперанского, а истинного самодержавия, проявляющегося в живом общении с выборными от народа». (Письмо П.С. Шереметева Ф.Д. Самарину 17.01.1906 // ОР РГБ. Ф. 265. К. 208. Д. 23. Л. 7). вернутьсяКиреев А.А. Россия в начале XX столетия. С. 30. вернутьсяТам же. С. 35. 6 июня 1902 г. публицист «Нового времени» С.Н. Сыромятников писал В.К. Плеве: «Когда Вы успокоите общество, Вам придется обратиться к опросу земли о ее нуждах, то есть к той или другой форме Земского собора. Не забудьте, что Земский собор есть единственная идея, примиряющая Россию с самодержавием. Это наша святыня, и будет преступно обращать ее в оперетку» (Письмо С.Н. Сыромятникова В.К. Плеве 06.06.1902 // ГА РФ. Ф. 586. Оп. 1. Д. 1136. Л. 2). вернутьсяПисьмо Ф.Д. Самарина А.А. Кирееву // ОР РГБ. Ф. 265. К. 156. Д. 10. Л. 11. вернутьсяМожет ли земский собор вывести нас из настоящего положения // Мирный труд. 1905. 4 апреля. Харьков. С. 29. вернутьсяМашинописи материалов и адресов императору московского дворянства и московского земства // ОР РГБ. Ф. 265. К. 116. Д. 31–33. Л. 3 об. |
