Брежнев требовал от руководителей парторганизаций, вместо того чтобы самодовольно восседать в кабинете, рассылать приказы по деревням, принимать отчеты, а потом обвинять, самим ездить по районам, объяснять ситуацию и помогать при необходимости. Он рассказывал своим товарищам анекдоты о Хрущеве, который в качестве руководителя республики приезжал в Днепропетровск, чтобы контролировать возделывание кукурузы, и благодаря этому из первых рук узнавал о важнейших проблемах646. Брежнев разъяснил, что, если первый секретарь в республике лично заботится о крестьянах и трактористах, то тем более этим следует заниматься всем остальным товарищам. В августе 1950 г. он обратился к секретарям райкомов: «Я считаю, что вас тут надо покритиковать за это дело. У вас 1400 хозяйств не вступили в колхозы, a вы сидите и ждете, что вам из Москвы пришлют постановление…»647 На своем первом пленуме, который Брежнев провел в начале октября 1950 г., он обратился к товарищам из Министерства сельского хозяйства: «Вам из критики, которая здесь имела место на пленуме, нужно сделать выводы. Чувство ответственности должно быть у каждого работника министерства… Вы должны ежедневно проводить оперативные совещания не у меня в кабинете. Я не отказываюсь от этого, но Вы должны сами нести ответственность за выполнение решения ЦК партии o подъеме зяби, вы должны проводить совещания с вашими работниками, должны учитывать, что они сделали в группе, что нужно еще сделать. Нужно бывать, товарищи, в районах. Почему секретари районных комитетов партии бьются, бьются к вам, почему не вы лично посоветуетесь с секретарями райкомов партии, сказать нам, что тов. Брежнев или тов. Вилков, нам известно, что у вас такие-то трудности. Мы договорились с Гайворонским на три дня отсрочить. Это ваша святая обязанность…»648 В апреле 1951 г. Брежнев в высшей степени доверительно уговаривал своих товарищей, что в конечном счете от их собственного примера зависит поведение кадров на низовом уровне: «Конечно, хорошо чтобы за счет искусной работы позволить себе и погулять, и на пляже полежать, можно это, и ни у кого упрека не вызвало бы, но так как, очевидно, этим искусством мы еще не обладаем, чтобы и отдыхать очень много, и все дела хорошо шли, то я думаю, что в этом случае надо считать, что физическое напряжение также должно помочь делу»649.
Как упоминалось выше, Брежнев понимал, что из-за полной ресурсной зависимости от Москвы кадры, их мотивация и готовность к достижению результатов были единственным фактором его успеха. В соответствии с этим он убеждал и всех остальных в необходимости всерьез относиться к кадровым вопросам: «А самое главное – честность в работе, честность в отношении кадров, в любом деле, особенно в вопросе работы с кадрами, в их расстановке»650. Имеются различные свидетельства того, что эту новую манеру личного общения понимали и ценили. Официальная англоязычная биография цитирует такие слова тогдашнего сотрудника ЦК: «По пути в кабинет Леонид Брежнев заходил почти в каждую комнату, здоровался с людьми, рассказывал анекдот, интересовался здоровьем, настроением и последними новостями. Все это занимало 15 минут – время было для Брежнева ценностью, и он приучал нас к такому же отношению. Но за эти немногие минуты он вселял динамику во всех сотрудников ЦК. Он умел не только заряжать нас новой энергией, но и знал, как самому подзарядиться ею от окружающих»651. Если бы этот источник и мог быть объектом манипулирования, то будущий партийный руководитель Молдавии Бодюл, работавший тогда под руководством Брежнева, в этом отношении не внушает подозрений, так как в своих мемуарах он сообщает о Брежневе, скорее, разочарованно и не без раздражения: «Что касается выполнения планов, то Леонид Ильич был неудержимым организатором. Его строгая требовательность к кадрам укрепила исполнительскую дисциплину, подняла ответственность руководителей за решение поставленных задач, вселяла в них уверенность в возможность преодоления трудностей и достижения плановых показателей»652.
Получается, что Брежнев действительно сам показывал товарищам пример того, что он от них требовал: по словам Бодюла, Брежнев проводил большую часть времени в сельской местности у крестьян или за решением проблем сельского хозяйства653. Едва приехав в Молдавию, он первым делом отправился на село, чтобы составить себе представление о ситуации там, прежде чем созывать первый пленум ЦК654, на котором убеждал товарищей: «Недавно я был в Вулканештском районе с тов. M… и Грековым, смотрели поля недалеко от райцентра и по основной дороге, мы видели пары. Хотя озимые там взошли и развиваются, борются с сорняками, но я прямо скажу, неловко себя чувствовали тов. Греков и М… стоя по колено в бурьяне и осматривая это дело. A товарищи каждый день ездят по этой дороге. Если Вы, товарищи Греков и М… по-настоящему, по-большевистски боролись за это дело, болели за то, чтобы культура повышалась, я уверен, что у них нашлись бы возможности для того, чтоб этот участок обработать как следует, видя такое позорное явление, показать свою принципиальность, показать работникам МТС, всем колхозникам, что райком, в первую очередь секретарь райкома и председатель райисполкома непримиримы к плохому качеству…»655 Сильнее всего Брежнева раздражало равнодушие: «О какой партийной работе можно говорить, если целый год никого из партии там не было и никто не знает, как там [в колхозах Страшенского района] живут люди»656.
Требовать и наказывать
Брежнев вновь и вновь совмещал несовместимое: с одной стороны, хвалебные гимны щедрой Москве «и лично товарищу Сталину», с другой – страстные призывы к товарищам, несмотря на сколько угодно большие неприятности, вкладывать в дело всю душу. Он отказался от травли, но не допускал и никаких сомнений в том, что тех, кто в дальнейшем продолжит предаваться пессимизму, ожидает смещение с должности и исключение из партии. Следовательно, Брежнев ни в коем случае не был «слабым» партийным руководителем, который предоставил каждому свободу действий, но в качестве «сильного» руководителя был тем, кто четко обозначил свои правила и действовал в соответствии с ними. Это означало, что в отличие от «партийного руководителя тиранического типа» угроза увольнения и суда не была для него адекватным методом, когда требовалось побуждать товарищей к работе. Он мотивировал действия с помощью положительных импульсов, объяснения трудностей и по возможности с помощью материальной и кадровой поддержки. Но если те, о ком шла речь, не меняли, на его взгляд, свое поведение, то и он принимал решительные меры. После первых собраний в июле 1950 г. и поездок Брежнева по районам в июле и августе 1950 г. некоторые районы, колхозы и МТС уклонились от участия в объявленных им кампаниях. Тогда он пригласил этих руководителей на отчетное заседание бюро ЦК в Кишинев, дал волю своему гневу и сместил их. В Бушарской МТС на полях разрушались прицепные устройства, директор договорился с колхозами выезжать на поля меньше, чем предписано, не уделяя тем самым должного внимания выполнению государственных планов. Кажется, гнев Брежнева видно даже в стенограмме: «Можем ли мы мириться с таким положением? Конечно, нет. Вношу предложение: за безответственное отношение к своему служебному долгу и обязанностям, за грубое игнорирование постановления правительства o выполнении договорных обязательств между МТС и колхозами, за запущенность ухода за техникой и ее [произвольное] отчуждение т. Круглякa с работы снять и из рядов партии исключить»657. Здесь становится ясным, что Брежнев не оставлял безнаказанными прежде всего две вещи: самовольного снижения объема поставок, прямо сказывавшегося на выполнении плана республики, за что ему следовало отвечать перед Сталиным, и противозаконное присвоение техники, которая к тому же оказалась брошенной. Проблемой оставались МТС, так как колхозы поначалу отказывались применять трактора из-за боязни расходов, которые им надлежало возмещать машинно-тракторным станциям. К тому же по-прежнему не хватало топлива, обученных водителей, отсутствовали должный уход за машинами и их ремонт658. Брежнев сердился на подобного рода нарушения, которые терпели руководители на местах, и взывал к их совести, как это было в феврале 1951 г.: «Почему на курсы набрали детишек, которые не смогут работать? Я считаю это недисциплинированностью, невыполнением решения ЦК, a Бессарабов покрывает эту недисциплинированность. А к вам, тов. Бессарабов, никто не придет наводить порядок. Какое варварское отношение к машинам! С осени грязные машины стоят, не очищенные от грязи. Я не знаю, товарищи, как это называется»659. Брежнев разъяснил и здесь, что он в таких случаях действовал хотя и строго, но гласно, и не по своему произволу: «С либеральным отношением надо покончить, и я считаю, что на первый случай не будем снимать с работы товарищей. Объявим им партийное взыскание. Я поддерживаю предложение об объявлении директору МТС т. Мироедову строгого выговора с занесением в учетную карточку и предупредить его, что если он не исправит положение в районе, мы снимем его с поста секретаря и исключим из партии. Безнаказанно этих вещей пропускать не будем. Если нас не послушают, мы свое слово сдержим»660. Следовательно, Брежнев вполне прибегал и к такому средству, как исключение из партии, но при этом обстоятельно разъяснял, что это – только крайняя мера. Так он поступил и с руководством Унгенского района в сентябре 1950 г.: секретарь райкома и председатель райисполкома были вызваны на бюро ЦК, чтобы там держать ответ. Брежнев говорил, волнуясь: «Возникает вопрос – можем ли мы самообольщаться бюро ЦК партии своими собственными решениями и довольствоваться тем, что мы принимаем бумагу и якобы это улучшает положение дел в районе. Я бы просил членoв бюро это дело взвесить». Бюро сместило председателя райисполкома, но секретарю райкома предоставило последний шанс: «Я внес такую формулировку, которая определит освобождение тов. Голощаповa с работы. Давайте решать этот вопрос с учетом того, что тов. Голощапов заявляет, что он исправит положение дел…»661 Брежнев обязал секретаря провести в октябре 1950 г. пленум, на котором обсудить ошибки и выработать меры по их устранению. Следовательно, подвергшиеся критике секретари райкомов и председатели райисполкомов ни в коем случае не были осуждены, Брежнев позволил убедить себя в том, что они заслужили еще один шанс. Он предоставлял этот шанс и ответственным работникам из Страшенского района, хотя ему, очевидно, было трудно владеть собой: «У меня впечатление такое. Выговором особенно не поправишь дело в районе. Картина очень тяжелая. Нельзя шутить такими вещами. Там руководит не райком партии, a кто-то другой, a райкома партии по существу там нет… Вот 60 % колхозников рассыпались, значит колхоз развалился, общественные богатства растаскиваются, колхозное животноводство используется колхозниками для своих личных нужд»662. Но этим дело не ограничивалось: «Есть и искривления – массовые штрафы, налагаемые на колхозников, избивают колхозников, нарушения революционной законности в районе»663. Следовательно, Брежнев хотел как сохранения колхозов, так и достойного обращения с колхозниками. Брежнев и члены бюро открыто обсуждали вопрос о том, какие выводы следовало сделать, да и обвинявшийся секретарь райкома Кирьяк осмелился высказать свое мнение. Он воспринимал наказание как слишком строгое, хотя и отделался «строгим выговором с предупреждением». Но Брежнев не дал сбить себя с толку: «Я вас не случайно предупреждаю об отношении к нашему решению, помните, что вы можете потерять самое дорогое для вас – партийный билет. Где Вы учились такому воспитанию своей организации, массовые штрафы по 2–3 дня… Вы распустили район, вас можно судить за это»664. Возможно, есть различия в нюансах, но речи Брежнева всегда оставляют впечатление, что его волновало дело, а не наказание и что он был по-настоящему возмущен, если его коллеги позволяли себе злоупотребление властью или халатное отношение к работе. Обращает на себя внимание и то, что он всякий раз объективно обосновывал свои решения и требовал, чтобы людям в соответствующем районе объясняли решения ЦК до тех пор, пока не сделают их понятными.