Следовательно, демонстрируя до сих пор свой дружеский, предупредительный стиль, Брежнев просто ломился в открытую дверь. Искренние слова председателя Днепропетровского совета дают редкую возможность познакомиться с душевным состоянием партийных работников и управленцев в условиях позднего сталинизма: они страдали от окриков, угроз и унижений, которые, в конечном счете, были только выражением беспомощности и страха первого секретаря обкома перед требованиями Сталина. Но в то время как одни, вроде Найденова, от беспомощности использовали угрозы, секретарям парторганизаций, подобно Брежневу, удавалось не передавать дальше давление из Москвы и Киева в виде угроз, а с помощью дружеского, но твердого предостережения и требования сформировать чувство «мы», которое хорошо мотивировало кадры возможно лучше справиться с заданием. Иными словами, отказ от сталинских методов был единственной возможностью обрести шанс хотя бы приблизиться к выполнению сталинских плановых заданий и показателей. Секретарь Днепропетровского горкома Соболев вспоминает: «Леонид Ильич требовал от нас, первых секретарей городских и районных комитетов, уважительного и внимательного отношения к кадрам, мы не должны были допускать ни грубости, ни равнодушия. Нам следовало по мере возможности убеждать, по-товарищески критиковать, строить наши отношения с сотрудниками на основе коммунистического доверия, быть примером для окружающих. Сам он всегда именно так и относился к кадрам»559. Поэтому подлинным вызовом для Брежнева в Днепропетровске, было, видимо, не катастрофическое положение в сельском хозяйстве, все еще страдавшем от засухи 1946 г., или восстановление промышленности, а положение в местных партийных организациях. В полном соответствии со своим стилем он начал новый этап деятельности поездкой по всем сельским районам Днепропетровской области и, как представляется, был действительно потрясен состоянием парторганизаций, о чем он 1 марта 1948 г. и сообщал пленуму обкома снова в словах, шедших от сердца: «Очень серьезный недостаток, я должен сказать свое личное мнение, большая запущенность в отдельных звеньях аппарата. Это непорядок, если завотделом обкома приезжает в район, заявляет, что он будет действовать как член бюро и заявляет, что будет исключать из партии и т. д. Разве это хороший тон? Дело не только в личности этого товарища, a надо глубже смотреть – значит есть такой стиль. Или такие шуточные разговоры, когда поздравляют с выговором и прочие вещи, o которых рассказывалось в кулуарах. Я считаю, что это элементы известной распущенности и нам очень серьезно следует подтянуть аппарат»560. Брежневу пришлось прямо-таки втолковывать своим товарищам по партии, что он рассматривал сталинскую заповедь «критики и самокритики» не как инструмент для того, чтобы карать других и щадить самого себя, а считал ее средством, позволяющим вместе оценить и улучшить выполненную работу. Иными словами, имело место, очевидно, большое разочарование ввиду расхождения между требованиями и наличествующими средствами, с одной стороны, и угрозами наказаний и возможностями действовать – с другой. Проявляя, очевидно, непоколебимый оптимизм, пусть даже казенный, Брежнев пытался довести до понимания партработников в Днепропетровске, что критика и самокритика не были фарсом, а действительно могли бы явиться инструментом мобилизации. По свидетельству очевидца, присутствовавшего на этом пленуме, Брежнев объявил перерыв, чтобы секретари парторганизаций в это время заново написали свои речи и добавили критических замечаний, воспринимаемых достаточно всерьез. При этом он парафразировал слова Сталина: «Если Вы хотите погубить хорошего товарища, перестаньте его критиковать»561. На собрании экспертов по сельскому хозяйству первый секретарь обкома требовал: «Критика как воздух нужна, без критики мы не могли бы двигаться, и в партии критика является основной движущей силой»562. Брежнев не только требовал, чтобы его коллеги оживили критику и самокритику. Он призвал почти 100 только что избранных членов обкома по-новому осмыслить свою работу. Недостаточно, по его словам, присутствовать на пленумах, они должны ездить по всей области, посещать райкомы и горкомы, ставить вопросы, всматриваться, передавать свои наблюдения и помогать: «Я бы хотел просить, чтобы каждый член пленума ставил перед собой вопрос: a какое участие я внес, какую лепту я внес в этот пленум, что я могу по вопросу этому сказать, какие у меня есть наблюдения по этому поводу, помог я сегодня пленуму или не помог»563.
О деталях позиционных войн и арьергардных боев, происходивших в Днепропетровской парторганизации, можно только догадываться и обнаружить между строк протоколов заседаний. Так, многие делегаты февральского пленума 1948 г. высказали необычно много критики в адрес отчетного доклада Брежнева, который он должен был представить на следующей партконференции. Почти ни одного параграфа они не оставили в таком виде, как его представил Брежнев. Брежнев со всем согласился, принял все пожелания о внесении изменений и поставил все пункты на открытое голосование564. Кроме того, критика, уже прозвучавшая в адрес Брежнева на партийной конференции в конце февраля 1948 г., перешла рамки обычного. Он реагировал на нее такими словами: «Многое из того, что было сказано в адрес бюро и областного комитета партии и его секретарей, в значительной мере относится ко мне лично как секретарю обкома партии. Я бы сказал, что голос конференции, критика делегатов прозвучала как призыв к вновь избранному областному комитету партии поднять партийную работу на новый более высокий уровень»565. Последующее обсуждение кандидатур 71 члена и 23 кандидатов в члены обкома происходило необычно оживленно и с использованием откровенных и резких слов, которые отчасти привели к выдвижению альтернативных кандидатур. Брежнев по одному оглашал имена кандидатов, и присутствовавшие в полной мере воспользовались этим, приводя аргументы, почему тот или иной был непригоден для выдвижения и его следовало вычеркнуть из списка. Отчасти критика оказалась столь уничтожающей, что Брежнев, который вел прения, оказался вынужденным вмешаться и взять под защиту кандидатов, которых он сам хотел сохранить. Когда прозвучало требование вычеркнуть из списка секретаря по пропаганде Дунаева, так как он не понимает критики, адресованной ему, Брежнев защитил его: «Он, безусловно, как секретарь виноват, его правильно здесь критиковали и правильная дана оценка его работе. Но сказать, что он не заслуживает нашего доверия, будучи членом партии с 1925 г., если мне память не изменяет. Я думаю, что вряд ли так нужно воспитывать»566. Делегаты оставались со своими аргументами в рамках заданного дискурса и обращали внимание на недостатки, невыполнение плана и отсутствие понимания критики и самокритики. Правда, из стенограмм не видно, имели ли они в виду спасти собственные сетевые структуры или главным образом избавиться от «маленьких Сталиных» и деспотов. Насколько велико было недовольство, можно понять из результатов выборов: во времена, когда привычным было полное единогласие, оказалось необычным, что некоторые кандидаты получили только, например, 392 из 413 голосов567. Годом позже, в январе 1949 г., успокоение, казалось, все еще не наступило. Конфликт заключался в том, что были кандидаты, на которых опирался Брежнев, но которых, очевидно, не принимали партийные низы. И это давало себя знать еще сильнее, чем год назад, когда Брежнев только несколько месяцев находился в должности. Таких случаев было немного, но необычность ситуации заключалась в том, что вообще имело место резкое столкновение вокруг некоторых кандидатур. В частности, речь шла о секретаре обкома Л. Е. Лукиче, ответственном за восстановление промышленности. После оживленных прений о приемлемости его кандидатуры Брежнев произнес решающее слово: «Действительно, на участке, которым руководит тов. Лукич, я в своем докладе об этом говорил, и выступающие товарищи отмечали наибольшее количество недостатков. Но это и очень тяжелый участок, вряд ли можно говорить, что от одного Лукичa абсолютно все зависит. Я считаю, что бюро тут во многом повинно. Некоторые вопросы бюро, очевидно, не могло решить до конца. Поэтому такое обвинение, что вот видите, промышленность не восстановлена, и в этом виноват именно Лукич, я считаю, ему нельзя предъявить»568. Своим вмешательством Брежнев спас кандидатуру Лукича, но уже в ходе выборов был наказан тремя голосами против569. Во время этих выборов в обком никто не получил больше трех голосов против, столкновения в Днепропетровском горкоме были несравнимо жестче570, о чем свидетельствует количество голосов против. Здесь Брежнев в феврале 1948 г., когда проработал только три месяца, получил два голоса против, в то время как другие получили до 19 голосов против571. Несмотря на необычно острую критику, с которой Брежневу пришлось смириться, он оценивал ее как «совершенно оправданную»572. В этом смысле он остался верен своему обещанию не прибегать к угрозам, предупреждениям и исключениям из партии, а считать критику продуктивной. Правда, в его «мемуарах» говорится: «Тяжело воспринимал, да иначе, наверное, и быть не может. Критика не шоколад, чтобы ее любить»573.
