Важным вопросом для Чили были перспективы рынка труда в контексте его конкурентоспособности по сравнению с рабочей силой азиатских стран, так как, для того чтобы в полной мере пользоваться преимуществами ТТП, Чили и Перу нужно производить больше товаров с добавленной стоимостью, постепенно меняя свою позицию в глобальных производственных цепочках. В высокотехнологичном производстве все большую роль стало играть автоматизированное оборудование, а следовательно, высококвалифицированная рабочая сила. За счет спроса на такого рода персонал чилийский рынок труда может быть не менее привлекателен, чем азиатский, хотя для производства также будет иметь значение фактор транспортных и логистических издержек, которые у Чили выше, чем, например, у Мексики[135].
Как бы то ни было, поддержка идеи участия в ТТП в латиноамериканской тройке стран на этапе переговоров была существенно выше, чем, например, в США. В этих государствах уже в определенной степени сложилось понимание того, что открытость – важнейший драйвер развития. Следует отметить, что протесты имели место в Чили и Перу 4 февраля 2016 г., в день подписания соглашения[136], однако они не носили ожесточенный или массовый характер. Разумеется, и в политической среде находятся противники Партнерства, но политическим дебатам на эту тему далеко до борьбы в вашингтонском Капитолии.
Конечно, для стран Латинской Америки существуют некоторые риски, связанные с негативными последствиями имплементации норм Транстихоокеанского партнерства. Во-первых, общее увеличение торговых потоков в оба направления может быть невыгодно для стран с преимущественно низкотехнологичным или сырьевым экспортом (какими, по сути, являются Чили и Перу). Увеличение экспорта сельскохозяйственной продукции или полезных ископаемых будет сопровождаться увеличением импорта товаров с высокой добавочной стоимостью из стран АТР, что неминуемо нарушит торговый баланс Чили и Перу и помешает развитию национальных высокотехнологичных отраслей, которые нельзя будет стимулировать протекционистскими мерами.
Другой вопрос, вызывающий беспокойство у латиноамериканских стран, связан с соотношением норм ТТП и многочисленных двусторонних торговых соглашений с государствами АТР. Наиболее вероятный сценарий подразумевает постепенную отмену предыдущих договоренностей, условия которых зачастую были более мягкими и благоприятными для стран ЛКА. Например, на Мексике могут отразиться новые правила происхождения товаров, а также неограниченная конкуренция с японской автомобильной промышленностью на американском рынке[137].
Неясными остаются общие для всех стран-участниц аспекты трудового права. Администрация президента Б. Обамы утверждала, что Партнерство является самой прогрессивной торговой сделкой в истории, учитывая ее обширные трудовые и экологические положения [138]. По мнению Белого дома, улучшение условий труда в странах-партнерах является одним из отличительных признаков ТТП – соглашение требует, чтобы государства-члены уважали основополагающие трудовые права, установленные Международной организацией труда, включая право на свободу ассоциации и коллективные переговоры. Оно также предусматривает наличие законов, регулирующих минимальную заработную плату, приемлемые часы работы, безопасность и гигиену труда. Считается, что эти обязательства подчиняются тем же механизмам урегулирования споров, что и коммерческие споры, а это означает, что их нарушение может привести к торговым санкциям. Однако в соглашении не указывается, как будет работать какая-либо из этих мер: так, нигде не прописана минимальная заработная плата. Кроме того, соблюдение этих трудовых норм требует значительных правовых и институциональных реформ в некоторых странах-членах. Чтобы облегчить этот переход, правительство Соединенных Штатов разработало так называемые «планы согласования» с Вьетнамом, Брунеем и Малайзией, в которых перечислены необходимые изменения. В то же время с Мексикой аналогичная программа не обсуждалась, хотя только 1 % мексиканских рабочих является членом независимых профсоюзов, а злоупотребления в сфере труда остаются распространенной практикой[139].
Многообещающим перспективам Партнерства был нанесен серьезный удар вскоре после вступления в должность президента США Дональда Трампа: 23 января 2017 г. Трамп подписал указ о выходе США из соглашения. Даже без учета резкого снижения удельного веса блока решение американского президента поставило перед объединением определенные институциональные трудности – для вступления соглашения в силу требуется одобрение не менее половины участников, которые вместе имеют не менее 85 % ВВП всего блока (при этом 79 % ТТП составляют экономики США и Японии) [140].
Неопределенность дальнейшей судьбы объединения заставляет страны-участницы искать альтернативную интеграционную систему в Тихоокеанском регионе. В правительственных кругах альтернативы ТТП рассматривались еще на саммите Азиатско-Тихоокеанского форума экономического сотрудничества (АТЭС), состоявшегося в конце ноября 2016 г. в Лиме. В 2017 г. с идеей о создании нового соглашения, объединяющего оставшиеся 11 стран Партнерства, выступили Австралия и Новая Зеландия. Китай готов предложить Региональное соглашение о всеобъемлющем экономическом партнерстве (RCEP), которое Пекин лоббирует в АТР. На последнем саммите АТЭС во Вьетнаме в ноябре 2017 г. принимающая сторона заявила о согласовании ключевых аспектов, способных «оживить ТТП», на встрече министров незадолго до этого[141].
Для латиноамериканской тройки выход США из Партнерства не имеет критичных последствий, так как каждая из трех стран имеет двустороннее соглашение о свободной торговле с Вашингтоном. Гораздо более важными последствиями являются как растущая привлекательность Тихоокеанского альянса как одной из альтернатив замороженному ТТП, так и перспектива включения других государств Латинской и Карибской Америки в новое межрегиональное интеграционное соглашение. Прежде всего это касается Колумбии, которая выразила заинтересованность в проекте соглашения еще в 2010 г., но так и не была приглашена к переговорам. Вероятно, сыграл свою роль и тот факт, что Колумбия не является членом АТЭС, в отличие от всех прочих потенциальных участников ТТП. Вероятно, в новом тихоокеанском блоке найдется место и ей, и Панаме, и Коста-Рике, которые также хотели присоединиться к ТТП.
Перечисленные цели, задачи и проблемы во многом и будут определяющими факторами в формировании дальнейшей латиноамериканской экономической политики и ее положении в мировых экономических процессах. Эксперты уверены, что экономический, хозяйственный, производственный рост возобновится, однако темпы не будут столь высоки, как это было в начале XXI в., и будут иметь недостаточно устойчивый характер[142]. Именно такой умеренный характер динамики роста ожидается в ближайшее время, данное положение рассматривается специалистами, как неприемлемое для экономического развития. Один из ведущих экспертов ЭКЛАК следующим образом характеризует сложившуюся ситуацию: «Даже если предположить, что в 2017–2020 гг. среднегодовой темп роста региона составит 3 %, что представляется чрезмерным оптимизмом, средняя динамика за десятилетие не превысит 2 %. Этот результат близок к показателям “потерянного десятилетия” 1980-х годов, когда средний темп роста составил 1,4 %»[143]. Эксперты Всемирного банка так же отмечают возможность экономического роста стран Латинской Америки на уровне 2 % в 2018 г.[144]
