«Вижу, вам уже лучше?» – раздался справа медовый голос с ноткой превосходства.

Я повернула голову. Рядом в кресле развалилась полноватая женщина с книжкой в руках. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто она и что вообще происходит.

Сегодня Марина выглядела гораздо бодрее, чем вчера. В ней появилось злорадное оживление.

«Очень, очень хорошо, что вы уже пришли в себя, – продолжила она. – А я принесла ваши банки из духовки. Думаю, в них все готово. Если будете умницей, сегодня же расшифруем, что они хотят нам сказать. Правильно? Вы же будете умницей?» – и она протерла мое плечо влажной салфеткой, слегка и лишь на секунду скривившись, но тут же вернула лицу покровительственное выражение.

Я закрыла глаза, надеясь, что когда окончательно приду в себя, кошмар закончится.

«Ну спите, спите, – ласково потрепала она меня по голове, пребольно при этом закрутив ухо. – Поговорим, когда вам будет лучше».

Мне снова хотелось провалиться в забытье и не сталкиваться с реальностью.

Утром я проснулась уже без пут, приковывавших меня к кровати. Стоя под горячим душем, с каждой падающей на голову каплей я наливалась злобой, а значит, и силами.

В большом доме меня приняли буднично, видимо ждали, и коридорами повели к хозяйке.

«Проходите, пожалуйста», – передо мной приоткрылась тяжелая черная портьера. Я шагнула в темноту.

Марина сидела в кинозале. На экране – Первый канал, увеличенный до размеров блокбастера. Передача «Давай поженимся».

Телевизионный пульт в руках и осоловелый взгляд на недовольном лице – прямо охранник, заканчивающий суточное дежурство, а не гранд-дама в своей вотчине. Меня благоразумно посадили на ряд ниже хозяйки, – так, что я не могла рассмотреть ее лица и видела только припухшее и нервно оживленное лицо ведущей, очень похожее на Маринино.

– Вы знали, что если я войду в усадьбу, то уже не выйду отсюда? – оглянувшись, отчеканила я, стараясь говорить как можно спокойнее. Она лишь полувопросительно кивнула, что можно было понять и как «да», и как «продолжайте». – Наверняка знали. И тем не менее позволили себе уничтожить всю мою жизнь. По какому праву?

Я не очень-то надеялась на разумный ответ. Но на всякий случай всматривалась в лицо Марины. Та, от кого я требовала объяснений, вместо слов кокетливо пучила сапфировые глазки и учащенно моргала. Годзилла прикидывалась нашкодившим котеночком.

– Нет, чего вы ожидали? – бессмысленно распалялась я. – Что я кинусь вам на шею с криками: «О-о-о! Марина! Вся моя жизнь была дерьмом и только рядом с вами она наконец обретает смысл?»

– М-м-м, интересная мысль, – как будто даже всерьез ответила она.

– Вы правда настолько не в себе, что считаете, будто ваше унылое сальное общество может заменить кому-то весь мир? – на долю секунды повелась я. – Хотя о чем я спрашиваю? Да вы даже не задумывались о моих стремлениях и мечтах. Захотели – и вырвали меня из моей жизни. Растоптали. Подумаешь, какая-то садовница! Не приживется – да и ну ее в компост, – я резко развернулась, перепрыгнула через ряд и отвесила Марине пощечину: – Старая сволочь!

Ко мне подскочил человек из обслуги и утихомирил, впечатав в кресло.

– Вы, я вижу, уже совсем в форме, силы вернулись, это славно, – усмехнулась хозяйка. – Сейчас вы успокоитесь и поймете, какой роскошный подарок я вам преподнесла.

– С каких это пор тюрьма считается подарком?

– Вы – одинокий и никому не нужный человек. А тут можете обрести практически семью, амбициозный проект и подругу в моем лице. Вы должны целовать вот эти руки! Однажды, я уверена, вы так и сделаете, – абсолютно искренне продолжила хозяйка усадьбы.

– Совсем с глузду съехали! – я сбавила громкость и перестала дергаться, так что охранник посчитал возможным отпустить меня, но все еще держался поблизости, готовый каждую секунду подскочить и нейтрализовать.

– Вы сами признались, что у вас нет ни мужа, ни детей, ни родителей, ни богатства. Никого и ничего! – поморщилась Марина. – Так что не заливайте про свою прекрасную потерянную жизнь.

– Зато у вас муж и богатство. И вижу, вы счастливы до истерики. Что-то без меня, такой разнесчастной, прямо жизни вам нет в ваших кущах!

– Вам здесь будет очень хорошо. Вы создадите свой самый лучший сад. Настоящий рай. И сами не захотите отсюда уходить. Профессионал вы, в конце концов, или где? Или только в фейсбуках писать умеете? – кажется, это я уже слышала. Ага, ага.

– Жирная скотина! Гореть тебе в аду!

– Заканчивайте уже с оскорблениями, заклинило вас, что ли? – Марина вздрогнула и встала. Кажется, сильнее всего ее обидело слово «жирная». – Приступайте к работе. Вам тут не дом отдыха. Думаете, с вами бесконечно будут цацкаться?

Она вышла из зала. А я осталась сидеть и смотреть на матримониальный фарс по Первому каналу.

Флора. Три горошины

Ситуация выглядела безвыходной. Но раскисать я не собиралась – уже случалось попадать в переделки и похуже. Жизнь научила меня никогда не опускать лапки и бороться за себя до конца. Однажды, лет пятнадцать назад, положение мое уже было так отчаянно, что я даже собиралась покончить с собой. Однако, как видите, жива.

Сейчас, когда мне хотелось рыдать, воспоминания о давних событиях придавали сил и внушали надежду, что все еще может как-нибудь чудесным образом разрешиться.

Это произошло в 1997 году, в самом начале моей карьеры ландшафтного дизайнера… Я как раз вернулась со встречи с первыми в моей жизни заказчиками. Вошла в свою комнату на двенадцатом этаже. Ну как «в свою»? Кроме меня в ней жили еще три провинциальные девчонки, и принадлежала она столичному пединституту, где я оканчивала второй курс, готовясь в преподавательницы русского языка и литературы. Я метнулась в свой угол, отгороженный книжным шкафом и занавесками.

Подошла к окну и открыла створку. Взобралась на письменный стол, стоявший рядом. Столешница пошатывалась, как бы поторапливая: прыгай скорее. Я «зависла»: всерьез обдумывала, с какой же ноги лучше шагать в небытие – с левой или с правой? День погожий, апрельский, но какой-то лихорадочный, безрадостный. Солнечный свет, резкий, как от прожектора, слепил глаза. Снег лишь местами плешивел на коричневых, в месиво изъезженных газонах. Люди в черных куртках и пальто бежали по улице с потертыми полиэтиленовыми пакетами в руках – хмурые, озабоченные, напряженные, они сталкивались друг с другом и неловко перепрыгивали через грязные лужи. День этот был ужасен. Совершенно очевидно, что дальше может стать только хуже. Подходящий день, чтобы умереть.

Я вглядывалась в унылый, изрытый ямами асфальт, представляя, в каком именно месте упадет и гаденько разлепешится мое тело. И тут обнаружила, что под окном совершилась ужаснейшая банальность – столкнулись два автомобиля. К ним уже примчалась скорая, суетились люди в белых и голубых одеждах. И я ощутила, что сцена безвозвратно испорчена этим чужим несчастьем. Прыгать из окна на стоящую внизу скорую – это уж чересчур позерский поступок. Самоубийство должно быть личным «праздником», и главный герой на этот день полагается один.

Я отвела взгляд от пропасти и лишь теперь увидела на подоконнике лоток из-под маргарина и в нем три зеленых росточка. Третий! Пробился! Это было настоящим чудом. Третий росточек заставил меня спрыгнуть с окна, разрыдаться и истерически захохотать, сквозь слезы глядя на тщедушный стебель…

Подождите записывать меня в сумасшедшие. Сейчас я объясню, почему какой-то там проросший горошек заставил меня трепетать от счастья. Все дело в том, что теперь их, проросших, в горшочке было именно три!

Они попали ко мне случайно. «Волшебный горох» – было написано на конверте, внутри которого веселой погремушкой болтались три горошинки. Его мне вручили на рынке как комплимент за покупку зелени. Еще на конверте было написано: «Загадай желание и посади эти горошинки. Если все три взойдут, твое желание сбудется». Конечно, я понимала – это лишь рекламная шуточка, но… у меня было желание! И не одно! Прямо скажем, единственное, что у меня тогда имелось, – это желания. А еще зачаточное образование и первая всепоглощающая платоническая влюбленность. Ни денег, ни жилья, ни работы, ни мужика, ни перспектив.