— Неужели ты не понимаешь, моя глупенькая, — спросил он, — что стоило мне лишь прикоснуться к тебе, как я сразу захотел бы обнять тебя, поцеловать, как уже целовал однажды. Для меня было мучительной агонией видеть тебя такой прекрасной и сознавать, что ты не можешь принадлежать мне.

Его пальцы до боли стиснули ее плечи.

— Как ты могла возвести этот непонятный, нелепый барьер между нами? Я ночи напролет ходил по спальне, повторяя: «Джессика Тансфилд? Джессика Тансфилд?» до тех пор, пока эти слова не врезались в мое сердце. Я думал, что эта женщина играла какую-то роль в моем прошлом, тем не менее моя память была пуста. Эта женщина стояла, словно гневный ангел с пылающим факелом, между мной и моей единственной надеждой на счастье. Кларинда, как ты могла быть настолько глупой, что поверила ей?

— Простите… меня… пожалуйста… простите… меня.

Ее глаза были подняты к нему, губы слегка приоткрыты, и сквозь них вырывалось учащенное дыхание. Девушка выглядела так обворожительно прекрасно, что лорд Мельбурн издал слабый звук, наполовину стон, наполовину победный клич, и ураганом смел ее, сокрушив в своих объятиях.

Его губы прижались к ее, и он поцеловал Кларинду — страстно, безумно, с отчаянием человека, который считал, что потерял единственную вещь в целом свете, имевшую для него ценность.

Когда наконец он поднял голову, то увидел ее лицо, залитое румянцем и источающее такое сияние, подобное которому он еще никогда не видел.

— Я люблю тебя, — хрипло произнес он. — О Боже, как я люблю тебя! И подумать только, всего лишь вчера вечером после того, как мы расстались, я решил, что должен ехать за границу.

— За границу! — воскликнула она. — Но почему?

— Потому что я больше не мог находиться с тобою рядом и не обнимать тебя вот так, не целовать, не просить тебя выйти за меня замуж, — ответил он. — Неужели ты не можешь понять, Кларинда, что я пережил, желая тебя, думая, что моя любовь безответна, веря, что ты говорила правду, бросая мне в лицо: «Ненавижу!»

— Не думаю, что продолжала ненавидеть тебя после того, как мы встретились. А потом я полюбила тебя… Я полюбила тебя… так сильно, что мне… мне было даже страшно.

— И все-таки ты хранила верность этой вздорной, тщеславной подруге с большим воображением?

— Я думала… что ты не любишь меня, — ответила Кларинда. — Думала, что стала одной из тех женщин, которые пришли к выводу, что ты… неотразим, но с которыми тебе было… скучно.

Поежившись, она посмотрела ему в лицо.

— Боюсь, что… я тоже могу наскучить тебе, — сказала она.

Он так сильно стиснул свои объятия, что девушка вскрикнула от боли.

— Даже не думай об этом, — пылко воскликнул он. — Совершенно невозможно, чтобы мы когда-нибудь надоели друг другу, и я скажу тебе почему.

Он поцеловал ее в лоб.

— Во-первых, моя дорогая, потому что ты потрясающая — хотя бабушка и считает это достойным крайнего сожаления — ума палата. И я знаю, что мы сможем говорить, спорить, возможно, даже ссориться временами, до конца нашей жизни.

Он поцеловал ее глаза.

— Во-вторых, моя обожаемая, ты уже наметила программу действий, которые займут у меня годы. Ибо я собираюсь заняться политикой, и если ты пожалуешься, что у тебя станет слишком много обязанностей, как у жены политического деятеля, вся вина за это будет полностью твоя.

Не успела она ответить, как он поцеловал ее в губы и произнес, вплотную прижимаясь к ней:

— И наконец, моя любимая, я обожаю тебя так, как я никого никогда не обожал. Я никогда не знал, что такое любовь. Никогда не испытывал ни к одной женщине того, что испытываю к тебе. Думаю, в сердце каждого мужчины есть алтарь, предназначенный для его женщины-идеала. Ты заняла этот алтарь, Кларинда, и ты в нем останешься. Ты — моя любовь, смысл жизни, мое вдохновение и, самое главное, моя жена!

Он снова начал искать ее губы, и его поцелуи были нежными и благоговейными. Затем он спросил:

— Ты именно этого хочешь от меня, Кларинда?

— Ты же знаешь это, — прошептала она. — Ты же знаешь, что все, что мне нужно — это твоя любовь… потому что, Кавалер, я люблю… тебя, чтобы не случилось со всем миром… моя любовь останется… и больше я ни о чем не думаю. Только знаю… мое сердце принадлежит тебе… и я хочу выйти за тебя замуж… чтобы принадлежать… тебе.

— Когда мы сможем пожениться? — спросил лорд Мельбурн. — Сегодня вечером?

— Р… разве мы… с… сможем? — выдавила Кларинда.

— Очень просто, — ответил он. — Еще сегодня утром бабушка сказала мне кое-что, что позволило родиться надежде, что ты ненавидишь меня не так сильно, как я опасался. Поэтому перед тем, как покинуть Лондон, я получил Особое разрешение.

— О, как это… замечательно! — выдохнула Кларинда.

— Тогда мы женимся сегодня же вечером в нашей часовне? — спросил он.

— Я хочу больше всего на свете… стать твоей женой, — ответила Кларинда, — и… быть… в безопасности.

— Ты всегда будешь в безопасности в моих объятиях, — сказал он. — Больше не будет страхов, ужасов ночью или днем. Ты будешь рядом со мной, и если какой-нибудь мужчина лишь посмотрит в твою сторону, клянусь, я убью его! Ты моя, слышишь? Моя!

Его объятия сомкнулись вокруг нее, и он властно и пылко поцеловал девушку. Весь мир, казалось, наполнился солнечным светом и дивной музыкой, унесшей их в собственный рай. Они превратились в одно целое, объединенные любовью, которая, знала Кларинда, навсегда останется с ними.

Когда лорд Мельбурн поднял голову, он увидел ее глаза, переполненные чувством, которое он пробудил в ней, а в их глубине — пламя, отзывавшееся такому же пламени в его взгляде.

— О, дорогой, — в волнении выдохнула она, учащенно дыша. — Это не очень оригинально… но я нахожу тебя… неотразимым.

— Какая удача! — ответил он голосом, полным страсти, но девушка уловила в нем намек на смех. — Ведь я, моя самая любимая, обожаемая прелесть, я тоже нахожу тебя совершенно неотразимой!