— Ее взгляд не мог оскорбить Ва-Рана, — ворковала желтая Яр-Мала. — Она же еще ребенок, совсем незрелый. Разве можно ставить ей в вину ее детский страх?

— Она достаточно созрела, чтобы размножаться! — отрезал серокрылый следователь. — Ее психическая атака нанесла Ва-Рану сильную травму. Он еще долго не сможет завести себе подругу.

— Я могу объяснить уважаемому Ва-Рану, что человеческое существо, испугавшееся его и представившее его себе в таком неприличном виде, не самка, а только глупый детеныш, — упорствовала Яр-Мала.

«Какая она милая!» — растроганно подумала Машка.

— Она может иметь детей! — Ра-Таст повысил голос. — Следовательно, она человеческая женщина, а не детеныш. Восприятие этой извращенной самки стало причиной расстройства Великого Посла. Этого достаточно для наказания!

— Растик... — примирительно проворковала желтая жрица, — мы оба прекрасно знаем, что Ва-Ран не вполне нормален в сексуальном смысле. Обе его предыдущие жены только-только вошли во взрослое состояние, причем со второй женой это утверждение могло быть оспорено, настолько она была незрела.

— Ты хочешь рисковать нашей миссией? — прокудахтал Ра-Таст. — Хранитель Яйца благоволит к Ва-Рану, считает его скорлупой своего сердца. Если самка может завести детенышей, значит, она достаточно провела времени на земле, чтобы считаться взрослой. Я сказал.

— Тебе не жаль ее? — спросила Яр-Мала.

— Я не имею отношения к астолльскому отделению клуба любителей животных, — любезно проинформировал ее следователь. — Состояние Посла критическое, нам следует заняться подготовкой публичного обряда. Исцеление должно наступить.

— Должно, — со вздохом подтвердила желтая жрица Таароа.

«Ну ладно, — сказала себе Машка. — Вы у меня дождетесь! Я этого вашего посла вонючего так исцелю, мало не покажется!» Правда, конкретного плана действий у Машки пока не было, но ведь план дело наживное. Главное в таком деле — желание. Желание у Машки было, и очень сильное.

По узким коридорам Башни гуляли сквозняки. Откуда-то тянуло горелым маслом. Яр-Мала двигалась быстро. Казалось, ее вовсе не интересует, идет ли за ней пленница, однако, когда Машка попыталась слинять в боковой коридор, желтая жрица издала негодующий клекот.

«Похоже, у нее, как у Дегрена, глаза на затылке», — грустно подумала Машка.

Перед тем как ступить на лестницу, ведущую в подземелье, совка замедлила шаг, да так резко, что Машка чуть в нее не врезалась.

— Постоим немного, — велела Яр-Мала голосом, лишенным всякого намека на эмоции.

Машке было все равно, и она покорно остановилась. На стене перед ними висел портрет, на котором был в полный рост изображен совец со строгим черно-белым оперением и в старомодной шляпе пирожком. Если бы не клюв и перья, он был бы точной копией начальника Машкиного жэка. От нечего делать она принялась внимательно его разглядывать. В руках совец держал полураскрытую папку с документами, что делало его еще более похожим на обыкновенного бюрократа. Однако совка смотрела на него с благоговением.

— Попроси его о прощении, — нарушила она наконец молчание. — Тиу строг, но справедлив. Я думаю, он пожалеет тебя. Ты ведь и вправду еще совсем маленькая.

— Ничего я не маленькая! — обиделась Машка. — У меня опыта побольше, чем у некоторых взрослых, избалованных хорошей жизнью! То есть, если так надо, я, конечно, попрошу прощения... Язык не отвалится.

— Не языком, — терпеливо сказала Яр-Мала. — У бога прощения нужно просить сердцем. У вас ведь есть сердце, верно?

— А это бог? — удивилась Машка. — Что-то не похож...

— Это Тиу, бог-брат, наш создатель, — с изрядным священным трепетом в голосе поведала птица. — Ты нечаянно оскорбила одного из близких ему совцов. Если ты попросишь, он обязательно заступится за тебя.

Совец в шляпе не производил впечатления существа, способного на сострадание и всепрощение. У него был такой вид, словно все Машкины проступки, прошлые, будущие и даже те, которые она только мечтала совершить, записаны на одном из листочков в его папке. Но, считая, что попытка — не пытка, Машка сосредоточилась и постаралась почувствовать себя виноватой.

— Я ненарочно, — шмыгнув носом жалобно, сказала она. — Извините, я не знала, что совцы такие нервные. И вообще, я привыкла думать для себя, а не для окружающих. Кто же знал, что он такой параноик, что читает чужие мысли, даже когда спит?

Портрет безмолвствовал, как Машка и ожидала.

— По-моему, Тиу не принял твои извинения, — вздохнув, сказала Яр-Мала. — Какие-то они не слишком униженные.

— Вот еще! — фыркнула Машка. — Буду я унижаться перед каким-то портретом, разбежались! У людей, знаете ли, гордость есть.

— В этом-то ваша основная проблема, — отозвалась совка. — Идем. Я покажу тебе наши темницы. Надеюсь, в загоне тебе будет уютно.

Машка тоже на это надеялась, хотя и не рассчитывала. Они спустились по лестнице и, миновав охрану с сонными лисицами, вошли в длинный коридор.

— Это твой загон, — Яр-Мала толкнула дверцу, лишенную какого бы то ни было замка. — Тебе здесь непременно понравится.

Машка скептически хмыкнула и пробормотала, слегка перефразировав своего любимого литературного героя Гека Финна:

— Надеюсь, мне понравится сидеть на горячей сковороде, если я посижу на ней подольше.

— Здесь слишком жарко для тебя? — обеспокоилась жрица Таароа. — Я велю принести холод. Прости, я никогда раньше не держала дома людей, да и в Башне они не слишком частые гости.

— Здесь нормально. — Машка вздохнула. — Тесновато, конечно, и грязновато, но в целом ничуть не хуже обыкновенного московского «обезьянника». Видимо, требовать полагающегося мне по закону защитника тоже бесполезно?

— Твой защитник — я, — терпеливо пояснила Яр-Мала. — А закон здесь воплощен в Ра-Тасте.

— А, ну тогда, конечно... — скептически отозвалась Машка. — С таким законом не поспоришь.

— Веди себя тихо, не беспокой охрану, — велела Яр-Мала, выходя из загончика. — Чуть позже тебе принесут еды.

Машка кивнула. Потом прошлась по своей камере и, тщательно обследовав тонкий матрас в углу на предмет нежелательных кровососущих соседей, устроилась на нем, скрестив ноги. Было слышно, как возится лиса с ненормально пониженной температурой тела возле выхода из коридора. Похоже, сейчас в тюремном блоке содержалась одна Машка — все остальные двери в коридоре были открыты. Охранник с лицом филина на свою сторожевую лису не обращал никакого внимания: она и сама, видимо, прекрасно знала, что ей нужно делать в случае Машкиного побега.

Время близилось к ужину, а Машка так и не пообедала. Живот подводило все основательнее. Ничто не смущало Машкин желудок — ни неуютность загона, ни отсутствие стола. Немедленно вспомнилась Айшма и ее булочка. Подъедание заначки Машку приободрило, хотя всего одна булочка для растущего организма — это безнадежно мало. «Начинать стоит с малого, — оптимистично подумала Машка. — Вот и Яр-Мала говорила, что меня здесь кормить будут. Стоит только немного подождать, и мне обязательно притащат чего-нибудь вкусненького!» Словно в ответ на ее попытки позитивно мыслить скрипнула дверь и в загончик бочком протиснулся серо-коричневый, сильно линялый совец неопределенного пола. На его голове красовался хохолок, массивный клюв и маленькие глазки наводили на мысль о принадлежности гостя к мужскому полу. Однако узкие ступни, выглядывающие из-под подола длинной выцветшей юбки, противоречили этому. На правом запястье тускло поблескивал браслет из десяти тонких цепочек, а в руках посетитель держал объемистую миску.

— Ваш ужин, — торжественно объявил он. Голос у него оказался определенно мужской: грубый, низкий и прокуренный.

— Что это? — поинтересовалась Машка, — Вы уверены, что люди это едят?

Еда в миске выглядела чрезвычайно подозрительно. Конечно, она не пыталась сбежать и даже не шевелилась, но это вовсе не гарантировало ее съедобности.

— Тушеные листья готоба. Они очень питательны и совершенно безвредны для людей, — пожав плечами, ответил гость. — Не хотите, я унесу. У меня семья большая, мне пригодится.