Здесь же она лишней себя не ощущала. Навь беспредельна, она примет всех, как сама земля. В жилье человека-зверя Малуша не выглядела ни странной, ни обесчещенной – куда уж страннее, чем сам хозяин! Навь не осуждает и не одобряет, она просто живет по своим законам и делает свое дело, хоронит отжившее и выращивает будущее. Даже князья здесь не властны – здесь правит воля Буры-бабы и этого существа, что дышало рядом с ней в темноте. Только их покровительство и нужно, чтобы жить благополучно. Она спокойно выносит свое дитя, а дальше видно будет.

Но необычность обстановки долго не давала ей заснуть. Иногда она начинала дремать, потом просыпалась, пытаясь выйти из этого чудного сна, но рядом в темноте ровно дышал кто-то незнакомый. Тут же она вспоминала, кто это. Подмывало протянуть руку и осторожно потрогать – зверь ли это, покрытый косматой шкурой, или все же человек? Пожалуй, запах Князя-Медведя ей даже нравился: дух дыма и леса, согретый теплом живого тела, и бодрил ее, и умиротворял. Казалось, так может пахнуть только хороший, добрый человек… Да если бы это был человек!

Под утро она наконец заснула крепко, а проснулась от движения и скрипа двери. Протянула руку – место рядом с ней было пусто, но еще хранило тепло. В избенке было заметно прохладнее, чем вечером: печка за ночь остыла.

Малуша решительно вылезла из-под одеяла, прыгнула к печи, схватила свои чулки и начала натягивать. Они почти высохли – теперь на ногах досохнут. Заглянула в печь, но было слишком темно, чтобы искать растопку. Только заслонка на оконце была отодвинута, впуская свежий холодный воздух и немного утреннего света.

Позади опять заскрипела дверь. Малуша застыла, не отрывая глаз от печи. Так встревожилась, как будто ее саму застали в неподобающем виде или там, где быть ей нельзя. Наверное, сейчас на хозяине шкуры и личины нет – не надевает же он их, чтобы спросонья выйти по нужде! А здесь такое место, где не шутят. Если ей нельзя видеть его лицо, то лучше не давать воли любопытству. Тут не Киев – сгинет она в навьем лесу, искать никто не станет.

Послышался шорох. Потом Князь-Медведь прошел мимо нее и присел у печи. Шкуры на нем не было, но лицо закрывала кожаная личина с изображением медвежьей морды. Очень похожие десятками можно видеть на каждый Карачун, но Малуша едва удержалась, чтобы не отодвинуться. Его лицо – тайна. Любопытство к запретным тайнам сгубило очень многих девиц из преданий, а ее положение и без того шатко.

Князь-Медведь, не поворачиваясь к ней, стал закладывать в печку полешки и щепу, потом размял в ладони трут, взял в горсть вместе с пучком тонких полосок бересты, положил на них кремень, резко и сильно постучал огнивом – полетели искры, затлели на комке трута, на бересте вспыхнуло пламя. Князь-Медведь положил горящий комок под растопку. Устье печи живо оделось густыми пламенными отблесками; повеяло теплом, дым повалил наружу и потянулся в оконце под кровлей. Вполглаза наблюдая за его ловкими, уверенными движениями, Малуша еще раз убеждалась: это человек, ничего звериного в нем нет. Разве мог бы зверь так по-хозяйски ладить с огнем в домашней печи?

Пламенный отблеск упал на его лицо, осветил бурую кожу личины с нарисованными углем жуткими клыками…

– Вот, осталось, – когда Малуша умылась, Князь-Медведь вручил ей подсохший ломоть хлеба и кусок копченого темного мяса. Похоже, лосятина. – Ешь.

– А тебе?

– А я пойду на раздобытки. Ну что, – Князь-Медведь остановился перед ней, уперев руки в бока. – Проводить тебя до тропы?

– Н-нет, – Малуша чуть отползла по лавке.

– Остаешься?

– Я не… не знаю. Дозволь еще поразмыслить?

– Ну, поразмысли.

Князь-Медведь взял с ларя в углу у двери свою шкуру, повернулся к Малуше спиной и сменил кожаную личину на шкуру. Глянув на его спину под кожухом, она заметила довольно длинные, плохо расчесанные волосы, но тут же все скрылось под шкурой.

Потом он взял с того же ларя берестяной короб.

– У меня вон в той стороне, – он указал рукой, – клеть поставная. Залезть туда, найди лосятины копченой, а здесь крупа, – он кивнул на ларь. – Похлебку свари. Сумеешь?

– Я ключницей у княгини была! – Малуша возмутилась. – Такое умею сготовить, чтоб тебе и во сне не снилось!

– Ну, хозяйничай, – Князь-Медведь хмыкнул. – Только сама не вздумай бежать, – предостерег он, уже взявшись за дверь. – Заплутаешь, волки задерут. Отсюда тропы заговоренные, узлами завязанные, без моей воли никто отсюда хода в белый свет не отыщет. От избы далеко не отходи. А увидишь волков рядом – на двери засов.

– Ты скоро воротишься? – Малуше стало не себе от мысли, что придется одной сидеть в этом месте и ждать волков.

Но Князь-Медведь вышел, ничего не ответив.

Когда дверь за хозяином закрылась, Малуша еще какое-то время сидела неподвижно. Но снаружи не доносилось ни звука, лишь щелкала та неведомая птица. Наконец Малуша поднялась, чувствуя себя неожиданной хозяйкой этой странной избушки; чувство было немного тревожное, но где-то и приятное. Внутри самой истобки Малуша осмотрелась быстро: печка из камней, обмазанных глиной, несколько горшков возле нее, еще немного простой посуды на полках. Рядом с печью лежанка, где они спали, напротив стол и лавки, ларь у двери и другой ларь подальше. Каменные жернова в лохани. И все. В ближнем ларе лежали припасы: мешок лука, мешок чеснока, берестяной туесок крупной серой соли – немалое сокровище для глухого леса. В другом туесу еще оставалась крупно помолотая мука – для похлебки. Был мешок пшена.

Когда печь была вытоплена и в избушке стало очень тепло, Малуша надела кожух и обулась. Потом осторожно приоткрыла дверь и выбралась наружу. Быстро закрыла за собой дверь, чтобы не выпускать тепло, и постояла, вдыхая свежий морозный воздух и оглядывая поляну. Еще виднелись ее вчерашние следы, частью перекрытые сегодняшними следами Князь-Медведя. Затем она выбралась на поляну и оглянулась: а вдруг избушка исчезла? Но нет, та стояла на месте. Глядя по сторонам, Малуша двинулась по узкой тропке туда, куда указал Князь-Медведь.

Клеть поставная обнаружилась совсем рядом, шагах в десяти. Небольшой сруб был укреплен на шести обрубленных стволах-подпорах и поднял на высоту больше человеческого роста. Внизу лежала лесенка из крепких жердей. Приставив ее к двери, Малуша стала осторожно подниматься. Лазить в поставные клети ей еще не случалось – кладовые для припасов во владениях княгини выглядели совсем иначе, на дворе за тыном не было нужды поднимать их повыше от зверей.

На верхней ступеньке Малуша обеими руками вцепилась в деревянную ручку и навалилась на нее, благодаря чему почти упала внутрь, как вчера в саму медведеву избу. Клеть оказалась битком набита: закрытые бочонки, иные из которых отчетливо пахли медом или соленой рыбой, короба копченого мяса и вяленой рыбы. Малуша по привычке проверила припасы: бочонки исправные, гнилью и плесенью нигде не тянет, ни мышей, ни жучка. Осмотрела мясо и рыбу: провялено хорошо, не портится.

Чуть ли не впервые в жизни оказавшись так высоко над землей, Малуша ощущала себя кем-то вроде колдуньи, что превращается в птицу. Не хотелось спускаться – казалось, сейчас произойдет что-то чудесное, ведь не даром она взобралась в этот дом между землей и небом! Как княжеская дочь из предания, что от рождения жила на высоком дубу, чтобы до срока никто не видел ее красоты. Но тут же привычка хозяйничать взяла верх, и Малуша одернула себя: она сюда не мечтать влезла, а припасов взять.

Выбрав кусок копченого мяса, она осторожно спустилась вниз. Хозяйство у Князя-Медведя было небольшое: ни скотины, ни птицы он не держит, живет тем, что дают лес и река. А что в лесу не родится, то ему люди приносят. Даже если она и впрямь останется здесь жить, голодать ей у Князя-Медведя не придется.

Хозяин вернулся заполдень, когда у Малуши уже был готов горшок каши с порезанным луком и покрошенной копченой лосятиной. Князь-Медведь опустил на ларь заплечный короб и кивнул: