Как-то в субботу утром, когда Каверли брился, он услышал голос Бетси резкий и громкий от раздражения - и спустился в пижаме вниз узнать, в чем дело. Бетси ругала новую служанку, приходившую убирать комнаты.
- Просто не знаю, куда мы идем, - говорила Бетси. - Просто не знаю. Вы небось думаете, что я буду вам платить большие деньги просто за то, чтобы вы сидели нога на ногу, курили мои сигареты и смотрели мой телевизор? Бетси обернулась к Каверли. - Она едва говорит по-английски и понятия не имеет, как обращаться о пылесосом. Понятия не имеет! А ты? Посмотри на себя. Уже девять часов, а ты все в пижаме! Не иначе как собираешься весь день без дела слоняться по дому. Мне все это до смерти надоело! Слышишь, отведи ее наверх и покажи ей, как обращаться с пылесосом. Отправляйтесь. Оба. Идите наверх и хоть для разнообразия сделайте что-нибудь полезное.
У уборщицы, темноволосой женщины с оливковым цветом кожи, глаза были мокры от слез. Каверли взял пылесос и понес его вверх по лестнице, восхищаясь широким задом незнакомки. Они мгновенно прониклись друг к другу симпатией, как обиженные дети. Каверли вставил вилку в розетку, включил мотор, по, когда он улыбнулся уборщице, мысли его приняли другой оборот.
- Теперь направим его туда, - услышала Бетси его слова. - Правильно. Вот так. Надо, чтобы он добрался до углов, до самых углов. Медленно, медленно, медленно. Взад и вперед, взад и вперед. Не так быстро...
Стоя внизу, Бетси сердито подумала, что Каверли наконец-то нашел для себя подходящую работу на субботние утра и что хотя бы одна комната будет чистой. Она пошла в ванную, где ей явилось видение - не столько видение эмансипации ее пола, сколько видение порабощения мужчин.
В мечтах Бетси предстал не шаблонный ход событий - женщина-президент и сенат, тоже состоящий на добрую половину из женщин. В ее видении большую часть всей работы по-прежнему исполняли мужчины, но в их обязанности входили также хлопоты по дому и покупки. Бетси улыбнулась, вообразив себе мужчину, склонившегося над гладильной доской, мужчину, вытирающего пыль со стола, мужчину, поливающего соусом жаркое. В ее видении все памятники в честь великих мужей сбрасывали с пьедесталов и волокли на свалку. Генералы верхом на конях, священники в сутанах, законодатели во фраках, летчики, исследователи, изобретатели, поэты и философы заменены ласкающими взор изображениями женщин. Женщинам даруется полная сексуальная свобода, и они вступают в связь с незнакомыми мужчинами с такой легкостью, с какой покупают сумочки, а вернувшись вечером домой, бесстыдно описывают своим порабощенным мужьям (которые в это время посыпают петрушкой тушащееся мясо) наиболее яркие моменты своих любовных похождений. В своем воображении Бетси не заходила настолько далеко, чтобы выдумать законодательство, действительно ограничивающее права мужчин, но мужчины виделись ей такими запуганными, жалкими и угнетенными, что смешно было бы принимать их всерьез.
Любовная песня Каверли Уопшота стала теперь хвастливой буффонадой, и в то время, о котором я пишу, он приобрел злосчастную привычку разговаривать как китайская гадалка.
- Время все излечивает, - без конца повторял он. - Быть бедным лучше, чем красть.
В дополнение к привычке хрустеть суставами он приобрел еще более назойливую привычку нервически прочищать горло. Он то и дело издавал гортанью какой-то задумчивый, извиняющийся, жалобный и нерешительный звук. "Грргрум", - говорил он сам себе, перетирая тарелки. "Аррум, аррум, гррумф", - говорил он, как бы деликатно выражая этими звуками свое недовольство. Каверли принадлежал к тому сорту людей, кто на конференциях по внешней информации, где он тоже иногда бывал, всегда бросал карточку со своей фамилией (Алло, я Каверли Уопшот!) в корзину для бумаг вместе с белой гвоздикой, которую обычно давали делегатам. Похоже, он не мог отделаться от ощущения, что живет в маленьком городке, где каждый должен знать, кто он такой. И конечно же, не было ничего более далекого от истины, чем это убеждение. А Бетси принадлежала к числу женщин, которые, подобно героиням старинных легенд, умеют превращаться из ведьмы в красавицу и снова в ведьму с такой быстротой, что Каверли только диву давался.
Как какой-нибудь восточный деспот, Каверли был склонен произвольно перетасовывать факты своей истории. Он весело и бодро решал, что того, что было, на самом деле не было, хотя никогда не заходил слишком далеко и не настаивал, будто то, чего не было, на самом деле было. Утверждение, будто того, что было, на самом деле не было, служило столь же постоянным припевом к его любовной песне, как лирические стансы, воспевающие чувственное блаженство. Бетси жаловалась на свою судьбу, или, как сказал бы Каверли, Бетси не жаловалась на свою судьбу. Раньше она была несчастна в Ремзене и хотела, чтобы их перевели в Канаверал; она прямо видела, как сидит там на белом пляже, считает бурные валы и строит глазки матросу со спасательной станции. Если бы когда-нибудь кому-нибудь вздумалось нарисовать Бетси, ему следовало бы поместить ее на фоне ландшафта северной Джорджии, где прошло ее таинственное детство. Там были бы изображены тощие свиньи, засохшая сирень, каркасный дом, давно уже не крашенный, и расстилающиеся до самого горизонта акры наносного краснозема, который при малейшем дожде становится блестящим и гладким и легко смывается. В этой части штата пахотного слоя почвы было недостаточно, даже банку с дождевыми червями и ту не наполнишь. Каверли мельком видел этот ландшафт из окна вагона, а о прошлом Бетси знал только то, что у нее была сестра по имени Кэролайн.
- Я так разочаровалась в этой девчонке Кэролайн, - говорила Бетси. Это была моя единственная, единственная сестра, мне так хотелось по-настоящему подружиться с пей, но она меня разочаровала. Когда я работала в магазине стандартных цен, я отдавала все свое жалованье ей на приданое; но стоило ей выйти замуж, как она взяла да уехала из Бембриджа к ни разу мне не написала и вообще никак не сообщила, как ей живется.
Затем Кэролайн вдруг начала писать Бетси, и в чувствах Бетси по отношению к ее сестре произошел внезапный bouleversement [переворот (франц.)]. Каверли обрадовался этому, так как ничто, если не считать телевизора, не скрашивало одиночества Бетси в Талифере, а сам он был бессилен установить с жителями поселка более тесные отношения. В конце концов Кэролайн, которая развелась с мужем, была приглашена приехать погостить.
