Сергей Львович и Илья Ильич переглянулись.
– Сергей Львович, я просил вас найти фотографии Гарика, – обратился Павел Григорьевич к банкиру.
– Да, я помню. Гарик не любит фотографироваться. Он как увидит, что его снимают, так камеру разбивает. Я собрал все, какие смог, фотографии. – Сергей Львович полез в верхний ящик письменного стола, достал из него конверт с фотографиями. – Вот, смотрите… – Сергей Львович начал по одной доставать фотографии и класть на стол. – На этой он отвернулся, когда его фотографировали. Видите… Здесь он спрятался за Бугая. На этой фотографии он наряжен так, что его не узнать.
– Может через Чахохбили на него выйти? – спросил Илья Ильич.
– Его лучше в это не посвящать, – сказал Сергей Львович.
– Просто клоун, – выругался Павел Григорьевич, рассматривая фотографию на столе. – В парике, брови приклеенные.
– Это он на Новый Год, – уточнил Сергей Львович.
– Неврастеник, – вставил Илья Ильич. – Псих… Как начнет дурака валять, так до истерики. Как мы его только терпели?
– На этой фотографии он снова с Бугаем. И снова отвернулся. Бугай хорошо получился. На этой фотографии он загримировался женщиной. Помните заявился как проститутка… Ни одной нормальной фотографии. И остальные фотографии такие же…
– Я возьму все эти фотографии, – решительно сказал Павел Григорьевич.
Сергей Львович собрал со стола фото, сложил в конверт и протянул его Семизадову.
Тот положил конверт с фотографиями в портфель и преисполненный важности поднялся.
– У меня много дел, – сказал он. – Меня ждут в избиркоме, на телевидении. Нужно заехать на работу и сделать несколько важных звонков.
Павел Григорьевич попрощался и вышел. Его у подъезда ждал личный «Мерседес» с табуном лошадиных сил под капотом.
– Сначала на службу, – сказал он водителю.
В приемной перед кабинетом Павла Григорьевича пахло кофе, конфетами, духами, ароматизаторами и еще чем-то приятным. Здесь пахло особой жизнью. Виновница этих запахов Калерия Валериановна Небрыкалова сидела за рабочим столом на месте секретарши и самозабвенно отдавалась труду. В данный момент она рисовала себе новые глаза, губы, щеки, которые вчера бросились на нее со страниц модного журнала и не давали всю ночь спать. Она хотела себе точно такие же. Журнал с открытой страницей с тем самым макияжем, которому она так позавидовала, лежал перед ней, прислоненный к подставке для бумаг, как образец настоящей жизни, высокой моды и эталон подражания. И она, с завистью глядя на это знакомое и невозможно модное лицо, подручными, преимущественно косметическими средствами, создавала себе новое современное и привлекательное лицо. Правда, работать ей над собой не давали. Постоянно заходили какие-то проходимцы, которые отрывали от дела. Они все время что-то спрашивали и просили. Одни хотели записаться на прием, другие получить подпись. Вот и сейчас, трудясь перед зеркалом, она почувствовала всем существом и трепетным телом, что кто-то заходит в приемную.
– Стойте!.. Куда вы? – вскочила со стула секретарша, не отводя обновленных глаз от зеркала в руках и преграждая высокопарной грудью и статным телом, как фигурным шлагбаумом, проход к кабинету. И только секунду спустя, отведя глаза от зеркала, увидела перед собой шефа. – Ах, это вы, Павел Григорьевич? – сладко улыбнулась и залепетала она. – Я думала, вы сегодня не придете.
– Всю ночь работал… Ни сна, ни отдыха… – пробормотал Павел Григорьевич. – И на меня набрасываются в приемной …
– Я думала посторонние… – оправдывалась Калерия Валериановна ангельским голоском.
Она, насколько смогла, втянула грудь в себя, освобождая проход в кабинет, но тут же подхватилась и поплыла впереди шефа к двери. Ее зад так аппетитно оттопыривался, что Павел Григорьевич невольно почему-то представил на нем небольшой поднос с выпивкой и закуской. Это представлялось фривольным и иллюзорным, но будило фантазию шефа. И он даже представил, как Калерия заходит в его кабинет, поворачивается задом, и он видит поднос с выпивкой и закуской.
Калерия открыла обитую кожей дверь и пропустила Семизадова в кабинет.
– Кофе? – спросила она.
– Да. И бутерброды. Я сегодня не пообедал. И свяжите меня поскорее с Семируковым или нет, лучше с самим Мордохватовым. Но сначала кофе, – предупредил он.
В кабинете, размеры которого внушали мысль о масштабности хозяина, а высота потолка – о высоте его положения, Павел Григорьевич сел за массивный с изящными гнутыми ножками стол, отделка которого говорила о завидном положении его обладателя, и принялся обдумывать намеченное. Сначала кофе. Потом разговор с Мордохватовым. Обязательно сделать несколько важных звонков заместителям.
Дверь кабинета открылась и в кабинет вплыла Калерия, чуть величаво покачивая бедрами, словно красавица яхта на плаву. С подносом в руках она подошла к столу Павла Григорьевича и поставила перед ним большую чашку с кофе и тарелку с бутербродами. Калерия составила принесенное с подноса и сделала шефу глаза, исключительно, чтобы проверить на нем силу своих чар и волшебство нового макияжа. Семизадов вперился в нее взглядом, не понимая, что собственно от него хотят с такими глазами. И на всякий случай сказал то, что никогда прежде не говорил.
– Спасибо.
У Калерии от этого глаза стали еще больше, выразительнее и интереснее.
– Пожалуйста, – ответила она, обновленным и томным голосом, которым вчера говорила светская львица из нового сериала «Опозоренная и обласканная».
Понимая, что новый макияж и голос действуют неотразимо, Калерия, довольная собой и произведенным впечатлением поплыла из кабинета. ОН хотел ее вернуть, но запах кофе вернул его к реальности, и он стал жадно поедать бутерброды и запивать их кофе. Щеки его слегка вздрагивали, бутерброды с ветчиной исчезали быстрей, чем наступающее насыщение. В заключении он вытер салфеткой губы и бросил ее на тарелку. Пустые тарелка и чашка всем своим видом говорили об исчерпанности и ненужности. Павел Григорьевич нажал кнопку связи с секретаршей и попросил соединить его с Модрохватовым. Через минуту он услышал голос Калерии:
– Павел Григорьевич, Мордохватов на связи.
– Соедините, – попросил Павел Григорьевич и взял трубку второго телефона. – Да… Алле!.. Вали Атасович Мордохватов? Собственной персоной? Рад тебя слышать, дорогой. Как дела?.. Да вот трудимся на благо родины?.. Видел мое выступление по телевизору?.. Понравилось?.. Планы большие, цели великие. Я чего тебе звоню. У меня проблемы. Неликвидность появилась. Я говорю, неликвид замучил. Нужно бы… Дело конфиденциальное, не терпит отлагательства. Ты не мог бы помочь, выделить из твоих бывших кагебэшников. Заказов много?.. Телевизор смотрю. То банкира недосчитаемся, то бизнесмена. Твои стараются? Нет?.. Понимаю… Конкуренция! Мне нужен одноразовый. Ну, так чтобы со списанием. Дело высокого уровня, щекотливое, не каждому могу доверить… Знаю, что твои специалисты с высокой квалификацией. Знаю, что такими не разбрасываются. Знаю… Ты поищи, мне срочно нужно. Жду звонка.
После Мордохватова Семизадов позвонил своему заместителю Семирукову, начальнику предвыборного штаба Оформилову. Сделал еще несколько важных звонков. И в этот момент ему позвонил Мордохватов. Он сообщил, что подобрал для него специалиста по неликвидам. Специалист владеет необходимыми навыками, обеспечивает сто процентную ликвидность и может использоваться, как одноразовый.
– Только учти, он очень тщеславен, – сказал Вали Атасович.
На следующий день Семизадов сидел в кабинете на втором этаже резиденции и кушал фрукты, когда Михеич по телефону доложил, что прибыли от Мордохватова.
– Пусть поднимается, – сказал Павел Григорьевич солидно кашлянул и отодвинул от себя тарелку с наполовину съеденными фруктами.
Через пять минут дверь в его кабинет открылась и к нему боком вошел человек неброской внешности. Невысокий, худой, в черном костюме, в черном галстуке, в черной шляпе и белой рубашке. Глаза маленькие колючие, черные. Взгляд пронзительный, неуловимый. Смотрит странно, как будто в сторону и одновременно на того, кто перед ним.