- Все это так, - прервал Невельского великий князь, подойдя к нему вплотную и с какой-то снисходительностью глядя сверху вниз на тщедушную фигурку, - все это так... я все это знаю и сочувствую, но чем я-то могу помочь?
- Я прошу вас, ваше высочество, во-первых, как я уже сказал, помочь мне получить в командование транспорт "Байкал" и, во-вторых, поддержать мое ходатайство перед светлейшим князем Меньшиковым о поручении мне, после сдачи груза в Петропавловске, обследовать побережье южнее Охотска, войти в устье Амура, пересечь по сухому пути перешеек между Сахалином и материком и дойти до Татарского залива.
- Второе уже сделано без вас, - возразил великий князь. - И повторяю, достаточно авторитетно: имена Крузенштерна, Лаперуза и Бротона сами говорят за себя.
Невельской, однако, не сдавался.
- Ваше высочество, нет таких морских авторитетов, которые бы не ошибались. Вам самим прекрасно известны ошибки таких светил, как Колумб, Васко да Гама, Магеллан, Кук - всех не перечесть. Чем лучше их Лаперуз, Бротон и Крузенштерн? Ведь ни один из них перешейка не пересек ни вдоль, ни поперек, а без этого, согласитесь, какие бы то ни было доводы являются только более или менее убедительными предположениями... То же самое надо сказать и об устье Амура: надо пройти промерами весь лиман вдоль и поперек: непроходимый для судов в одном месте, он может оказаться легкопроходимым в другом, еще не обследованном. А утверждать, что самый Амур мелководен и что устье его загромождено песками, преждевременно. Только после действительно тщательного исследования с чистой совестью можно будет отказаться от южного порта или порта в устье Амура, от плавания по Амуру и защиты Приамурья... И вам, ваше высочество, лучше меня известно, что откладывать задуманное мною надолго нельзя: вряд ли мы получим еще раз отсрочку!
- К крайнему моему сожалению, Геннадий Иванович, я вынужден ответить вам решительным отказом, - твердо произнес великий князь и, видимо взволновавшись и сам, опять зашагал по каюте, потом стал спиной к Невельскому и молча долго смотрел в широкое окно на оживленную гавань.
Невельской, дрожа от обиды, бурно переживал решительный отказ от удовлетворения его первой в жизни и, как ему казалось, небольшой просьбы и тоже молчал, тщетно стараясь сложить упрямившуюся, развернутую на столе карту...
- Геннадий Иванович, - неожиданно и как будто вдруг решившись на какой-то опасный шаг, повернулся к нему великий князь, - ведь это первая ваша ко мне просьба, не правда ли?
- Да, ваше высочество, первая и...
- И последняя, хотите сказать?.. Вам тяжело, я это вижу и до сих пор колебался, что предпринять, так как вы вправе были ожидать от меня другого ответа, но дело в том, что вы знаете далеко не все... - он остановился.
Невельской быстро вскинул вверх голову и уже не спускал глаз с лица великого князя. Чего же он еще не знает об Амуре?
- Я решился вам сообщить, совершенно секретно, что творилось в последнее время, скрывалось и скрывается даже и от меня... Знаете ли вы, что императору недавно был сделан министром иностранных дел доклад, поддержанный министрами - военным и финансов, о том, что даже простая разведка на Амуре, даже один намек на какие-то действия со стороны России может вызвать неудовольствие европейских государств, особенно Англии?.. Ну вот... И что, несмотря на это, император решил послать для исследования Амура и вопроса о Сахалине экспедицию во главе с Путятиным...
- Я знаю, что она отменена, - сказал Невельской.
- И тем не менее экспедиция состоялась!
- Нет, об этом я ничего не слышал, - смущенно ответил Невельской. Лицо его покрылось красными пятнами.
- Ну так вот, Геннадий Иванович, - понизил голос великий князь, повторяю, что я решил посвятить вас в эту государственную тайну, разглашение которой может повредить не только вам, но и мне, запомните это.
Невельской поклонился.
- Секретная экспедиция под видом занесенных бурей рыбаков, отнюдь не русских, а какой то неизвестной национальности, под каким-то несуществующим разноцветным флагом, поручена была контр-адмиралу Врангелю, как главе правления Российско-Американской компании, втайне от членов его правления! Возглавил экспедицию корпуса штурманов поручик Гаврилов, знаете такого?
- Да, ваше высочество, слышал: дельный и опытный офицер, но больной, как я слышал на днях...
- Так вот, команда его маленького брига, кстати сказать, моего имени "Константин", набранная умышленно главным образом из алеутов и американских креолов, даже не должна была знать, где находится ее бриг... Я не видал рапорта Гаврилова Врангелю о результатах разведки, но знаю точно содержание резолюции императора на представленном ему докладе: "Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить; лиц, посылавшихся к Амуру, наградить". Теперь посудите сами, к чему повела бы попытка с моей стороны поддержать вас перед государем в вашем благородном и бескорыстном порыве, хотя я ему весьма сочувствую и разделяю... За ваше назначение на "Байкал" я ручаюсь. Это в моих силах. И если вы еще однажды придете и скажете: желаю на "Байкал", то быть сему. Но подумайте: целесообразно ли это? После всего мною вам сказанного. Подумайте и приходите.
Невельской вышел в лихорадочном ознобе, с затуманенным сознанием. Взбудораженные мысли не находили выхода, а между тем необходимо было выбирать: успокоиться ли под крылышком расположенного к нему царского сына и в недалеком будущем неограниченного владыки флота, создать семейный очаг и уют и благоденствовать... или бороться до конца? "Надо поступать, - говорил он себе, - как все, по тщательно взвешенному расчету..."
Но что-то властное, более сильное и более упорное, чем бесстрастная логика, бунтовало в душе, заставляло повторять: "Нет, нет! Жизнь проходит. Мне тридцать три года. И ничего до сих пор мною не сделано... Надо не отступать от задуманного".
3. ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА
- Тебе придется, Невельской, вместе с "Байкалом" состоять в распоряжении сибирского генерал-губернатора. Генерал Муравьев сейчас в Петербурге. Воспользуйся случаем, представься ему, - приказал Невельскому начальник главного морского штаба светлейший князь Меньшиков.
Как фактический и полновластный хозяин морского министерства, адмиралтейства и флота, он позволял себе говорить "ты" молодым офицерам.
Геннадий Иванович не заставил себя ждать и в тот же день, горя от нетерпения узнать, кто он, этот генерал-губернатор, с которым придется иметь дело, направился к Муравьеву.
- Я командир строящегося на верфи Бергстрема и Сулемана, в Гельсингфорсе, транспорта "Байкал" в двести пятьдесят тонн, - объяснял Невельской. - Транспорт предназначен для службы в Охотске и должен доставить для Охотского и Петропавловского портов различные комиссариатские, кораблестроительные и артиллерийские запасы и материалы. Выход "Байкала" в море предположен осенью будущего года.
Открытый взгляд Геннадия Ивановича располагал к себе, а прошлая его служба внушала к нему доверие. Муравьев же никогда не упускал случая мысленно прикинуть, нельзя ли приспособить понравившегося человека, как исполнителя, к какому-нибудь особо нужному делу. Он сразу заинтересовался Невельским.
- Скажите, если не секрет, что заставило вас отказаться от блестящей карьеры у великого князя и ринуться в опасную неизвестность на восток?
Геннадий Иванович чуть не вскрикнул от радости: заданный вопрос давал ему возможность сразу приступить к своему давно вынашиваемому проекту. Он рассказал горячо и толково о лелеемой мечте и о своих надеждах осуществить, наконец, ее. Тут, в свою очередь, заволновался Муравьев. Ему судьба Амура тоже казалась важной. Но, скрывая свои чувства, он почти холодно спросил:
- Вы подобрали уже команду для вашего транспорта?
- Да, ваше превосходительство, мне повезло: попались, как на подбор, прекрасные, молодые, полные сил и желания служить, хорошо подготовленные, энергичные офицеры.
