Идея отнюдь не пришлась мне по душе, но я моментально сообразил, что смогу наврать с три короба или даже нарушить соглашение и не приходить вовсе; к тому же другой возможности раздобыть деньги у меня не имелось.
– Конечно, мистер Эдис. Без проблем.
Он вручил мне купюру.
– Вы славный мальчик, – произнес он. – Потратьте на вашу подружку эти деньги и взамен получите все удовольствия, что она может предоставить. Когда дойдет до самого главного, вспомните обо мне. Впрочем, понимаю, это вы вряд ли сделаете.
Что касается недостающих пяти фунтов, то я решил, что возьму их из суммы, выданной мне на дорожные расходы; я сознавал, что неделю-другую мне придется отказывать себе во всем и, возможно, немного помухлевать с кассовыми книгами – этим мы все время от времени занимались. Надо сказать, в ту юношескую пору моей жизни разговоры о деньгах были мне ненавистны. Я ненавидел эти разговоры даже сильнее, чем работу, дающую возможность деньги получить. Мадонна отнюдь не казалась мне продажной женщиной; если бы я считал ее таковой, я бы себя презирал. Судя по тому, как она держалась, она тоже не воспринимала меня как источник доходов. Как именно она меня воспринимала, я не мог себе представить и потому пытался не думать об этом вовсе…
Меблированные комнаты, рекомендованные дядей Элайасом, не относились к числу заведений, где посетителям достаточно позвонить в дверной колокольчик, чтобы их впустил швейцар. Для того чтобы проникнуть туда, не будучи постояльцем, следовало приложить немало усилий; оказавшись внутри, приходилось затратить еще больше усилий, чтобы найти нужного вам человека. Именно поэтому я счел за благо встретить Мадонну и с половины десятого принялся прогуливаться по улице взад-вперед. Не перед самым домом, где располагались меблирашки – это могло вызвать ненужные вопросы и осложнения, – а в некотором отдалении. Шагая туда-сюда, я выглядывал ее во все глаза и напрягал уши, пытаясь услышать цоканье легких каблучков по асфальту. Сумерки сгущались, но еще не окончательно стемнело. Прохожих на улице было мало – отчасти потому, что шел мелкий дождь, который не редкость в Мидленде; легкая морось, которую вы едва замечаете, но которая тем не менее способна промочить вас насквозь. Если бы не этот дождь, я наверняка вышел бы из дома еще раньше. Полагаю, излишне упоминать о том, что весь день я метался, как кот на раскаленной крыше. В промежутке между визитами в магазины я уселся на скамейку и под начинающимся дождем впихнул в себя кусок злополучного пирога. Где-то в половине шестого я выпил чашку чая с рогаликом в кафе, в котором был вчера вечером. Ни есть, ни пить совершенно не хотелось. Но я понимал: учитывая то, что мне предстоит, подкрепиться необходимо. Впрочем, надо признать, я даже отдаленно не представлял, что именно мне предстоит. Когда доходит до первого опыта, он всегда непредсказуем, вне зависимости от того, мало или много вам рассказывали желающие просветить ваше невежество. Я изводился бы от волнения, ожидая любую женщину, не говоря уже о моей обожаемой Мадонне.
И вот она появилась, точно в назначенное время или даже чуточку раньше. Одета она была так же, как нынешним утром. Чрезмерно старомодная одежда, которая к тому же была ей велика; ни зонтика, ни плаща, ни шляпы у нее не имелось.
– Вы промокнете насквозь, – пробормотал я.
Она не ответила. Но, как мне показалось, взгляд ее говорил о том, что она рада меня видеть. Если она и напудрилась своей жуткой зеленой пудрой, ее без остатка смыл дождь.
Я думал, она принесет что-нибудь с собой, но в руках у нее не оказалось даже дамской сумочки.
– Входите, – сказал я.
Постояльцам меблированных комнат выдавался ключ от входных дверей (взамен они должны были оставить залог), и, слава богу, мы пересекли холл, никого не встретив. Хотя моя комната находилась на самом верхнем этаже, мы не только ни с кем не столкнулись на лестнице, но даже не слышали звука удаляющихся шагов.
Оказавшись в комнате, она опустилась на кровать и бросила выразительный взгляд на дверь. Вспомнив утренний разговор, я поспешно повернул ключ в замке. Кстати, я сделал бы это в любом случае. В заведениях подобного рода у постояльцев входит в привычку всегда запирать дверь на ключ. Свет я не стал включать. Комната была слишком убогой, и мне не хотелось, чтобы Мадонна разглядывала ее при ярком освещении.
– Вы наверняка промокли насквозь, – сказал я. Путь от ярмарки до меблированных комнат был недалек, но, как я уже сказал, эта мелкая морось обладает способностью мгновенно пропитывать влагой все и вся.
Мадонна встала и сняла свой черный мешковатый жакет. Я взял его у нее из рук и повесил на ручку двери. Не то чтобы с жакета капало, но он действительно промок, и, когда она встала, я заметил влажное пятно на покрывале. Она по-прежнему не произносила ни слова. По всей вероятности, у нее не было ни малейшего желания разговаривать.
Ее белая блузка тоже промокла. Я заметил это, несмотря на царивший в комнате сумрак. На плечах ткань потемнела и прилипла к телу на одном плече сильнее, на другом меньше. Теперь, когда она сняла жакет, блузка выглядела еще более просторной и бесформенной, чем прежде. К тому же рукава у нее были слишком длинны и теперь, без жакета, наполовину закрывали ладони девушки. Мысленно я представил женщину, которой эта блузка подходила бы по размеру, – высокую и полную, совершенно не в моем вкусе.
– Вам лучше это снять, – с усилием выдавил я из себя.
Полагаю, что природное чутье непременно приходит на помощь даже новичкам, и ему лишь нужно дать возможность проявиться. Мадонна дала мне такую возможность, по крайней мере, я чувствовал, что это так. Благодаря ей я провел несколько невыразимо сладостных минут; прежде я и представить себе не мог, что в жизни бывают подобные минуты.
По-прежнему не говоря ни слова, она сняла блузку и повесила ее на спинку единственного в комнате стула.
Еще в кафе я разглядел, что под блузкой у нее надето что-то черное, но лишь сейчас понял – это то самое облегающее блестящее платье, которое было на ней во время шоу, платье, которое делало ее похожей на француженку.
Мадонна сняла юбку, и я положил ее на сиденье стула. Теперь девушка стояла передо мной в своем черном открытом платье, в туфлях на высоченных каблуках. Выглядела она так, словно ей предстояло выйти на сцену, но именно это меня разочаровало.
Она стояла, готовая выполнять мои желания.
Я заметил, что платье тоже промокло, по крайней мере местами, но предложить ей снять его у меня не хватило смелости.
Наконец Мадонна открыла рот.
– С чего ты хочешь начать? – спросила она.
Голос ее был так прекрасен, вопрос, который она задала, – так искусителен, что внутренние мои тормоза мгновенно сдали и я сжал ее в объятиях. Никогда прежде я не обнимал женщину, так что можете себе представить, что́ я в этот момент испытал.
Она никак не откликнулась на мои прикосновения, и я решил, что сделал что-то не так. Учитывая мою абсолютную неопытность, в этом не было ничего удивительного.
Но помимо моих действий, не так пошло еще кое-что. Как я уже сказал, я впервые держал в объятиях полуобнаженную женщину, хотя сам был полностью одет. Так вот, коснувшись ее тела, я внезапно ощутил разочарование. Это было настоящим шоком, тяжелым шоком, неизбежным всякий раз, когда фантазии уступают место реальности. Внезапно все происходящее стало напоминать дурной сон.
Разжав руки, я отступил на шаг и пробормотал:
– Простите.
Она улыбнулась своей ласковой улыбкой.
– Как тебе будет угодно.
Она держалась очень мило, но все мои чувства к ней внезапно улетучились. Вы сами знаете, порой сущий пустяк способен остудить пыл нашего желания, впрочем, если подобное происходит, значит, это не такой уж пустяк. Не исключено, столь резкое охлаждение было следствием моей абсолютной неподготовленности. Вы уже поняли, по части отношений с женщинами я был до крайности отсталым молодым человеком, и, возможно, причина, по которой все внезапно разладилось, заключалась именно в этом.
