Издано с разрешения автора и Stilton Literary Agency

В оформлении обложки использована иллюстрация Александра Адарюкова по лицензии shutterstock.com

Все права защищены.

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Cover design by Linda Huang and Oliver Munday

Copyright © Erling Kagge 2019

Translation copyright © Becky L. Crook, 2019

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2021

Однажды моя бабушка больше не смогла ходить. В тот день она умерла. Физически она еще какое-то время продолжала жить, но ее новые коленные суставы, когда-то заменившие старые в результате хирургической операции, совсем износились и больше не выдерживали тяжести ее тела. Силы, еще остававшиеся в мышцах, иссякли буквально за несколько дней, проведенных ею в постели. Пищеварительная система начала давать сбои. Сердцебиение замедлилось, пульс стал неровным. Легкие бабушки поглощали все меньше и меньше кислорода, и в конце концов бедняжка начала задыхаться.

Тогда у меня уже были две дочери. И в то время, когда их прабабушка постепенно возвращалась в позу эмбриона, моя младшая, Сольвейг, почувствовала, что пора учиться ходить. Подняв ручки над головой и крепко сжав мои пальцы, она ухитрилась протопать через всю нашу гостиную. Но стоило малышке разжать пальчики и попытаться сделать несколько шагов самостоятельно, как она тут же ощутила разницу между тем, что значит стоять и сидеть; что такое высоко, а что – низко. А однажды, споткнувшись и сильно ударившись лбом о край стола, дочка узнала, что одни предметы твердые, а другие мягкие. Казалось, будто какая-то часть ее личности проявлялась сильнее, когда она шла. Наблюдая за ребенком, который учится ходить, начинаешь думать, что радость познания и мастерство – самые могущественные вещи в мире. Тем не менее обучение ходьбе может оказаться самым опасным опытом в нашей жизни.

Научившись вытягивать ручки для поддержания равновесия, Сольвейг быстро овладела мастерством хождения по гостиной. Подстегиваемая страхом падения, девочка начала делать коротенькие, словно стаккато, шажки. Наблюдая за ее первыми попытками, я был немало удивлен, увидев, как малышка на ходу раздвигает пальчики ног, будто пытаясь ухватиться ими за пол. «Ноге ребенка еще не ведомо, что она нога», – писал чилийский поэт Пабло Неруда в самом начале своего стихотворения To the Foot from Its Child («Дитя – своей ножке»), ей хочется быть то бабочкой, то яблоком.

Вдруг прямо на моих глазах шаги Сольвейг стали увереннее, и малышка через открытую дверь террасы устремилась в сад. Теперь ее босые ножки ощутили нечто гораздо большее, чем пол комнаты: они соприкоснулись с поверхностью земли – с травой, камешками, а затем и с асфальтом.

С каждым новым более твердым шагом все четче проявлялась какая-то очередная черта характера дочки. Создавалось впечатление, что радость исследования окружающего мира и овладение навыком хождения – это главное на свете. Способность передвигаться, ставя одну ногу перед другой, познавая мир и преодолевая препятствия, присуща нам от природы. Но, приходя в этот мир, мы не начинаем путешествие в страну открытий, а, наоборот, постепенно завершаем его.

Моя бабушка (я называл ее бабулей) родилась в Лиллехаммере за девяносто три года до рождения Сольвейг; в те времена все ее семейство в основном полагалось на собственные ноги как главное средство перемещения из одного места в другое. Конечно, если бы бабуле захотелось (или пришлось) путешествовать на очень большое расстояние, она могла бы сесть на поезд, но у нее было не много причин покидать родной городок. Даже наоборот, огромный мир пришел к ней сам. За годы юности, проведенной в одном из районов тогдашней губернии Оппланн, она стала свидетельницей массового производства автомобилей, велосипедов и самолетов. Бабуля рассказывала, как однажды ее отец, мой прадедушка, взял ее с собой в поездку к самому большому озеру в Норвегии, Мьёса, чтобы вместе впервые увидеть самолет. Она вспоминала об этом с таким восторгом, что казалось, будто все это произошло вчера. Небеса внезапно перестали быть царством исключительно птиц и ангелов.

Гомо сапиенс ходили всегда. С тех давних пор, как они впервые отправились в путь из Восточной Африки более семидесяти тысяч лет назад, история нашего биологического вида определялась прямохождением. Передвижение на двух ногах заложило фундамент для всего, чем мы стали сегодня. Наши далекие предки пересекли Аравию, затем продолжили путь к Гималаям, протянувшимся на восток через всю Азию; далее по замерзшему Берингову проливу добрались до обеих Америк и направили свои стопы на юг, в сторону Австралии. А другие отправились на запад, в земли, которые потом назвали Европой, и в конце концов достигли моей родной Норвегии.

Первобытные люди преодолевали огромные расстояния пешком, чтобы по-новому охотиться на огромных неизведанных территориях, приобретать новый опыт и извлекать из него полезные уроки. Их мозг развивался быстрее, чем у любого другого живого существа из населявших тогда планету. Сначала мы научились ходить, потом разводить огонь и готовить пищу, а затем и говорить.

Надо сказать, человеческие языки весьма наглядно отображают гипотезу о том, что жизнь – это наша общая долгая прогулка. Например, на санскрите – одном из старейших языков в мире, зародившемся на территории Индии, – прошедшее время обозначается словом gata, буквально «то, что мы прошли», а будущее – anãgata, «то, что мы еще не проходили». Слово gata, с точки зрения лингвистики, перекликается с норвежским словом gått, означающим «ходил». А настоящее на санскрите обозначается словом pratyutpanna, которое переводится как «то, что находится прямо перед нами».

Я понятия не имею, сколько походов уже совершил. Они были короткими и длинными. Из деревень в города. Дни и ночи напролет.

Я уходил от возлюбленных и приходил к друзьям.

Я бродил по глухим лесам и высоким горам, по снежным равнинам и каменным джунглям огромных городов. Порой в пути я скучал, а порой меня охватывала эйфория, нередко я просто пытался уйти от проблем.

Я ходил и в печали и в радости. Но, где бы я ни оказался – неважно, по какой причине, – я продолжал идти.

Я дошел пешком до самого края света – в буквальном смысле.

И хотя все мои прогулки и походы были разными, сегодня, оглядываясь назад, я понимаю, что у них один общий знаменатель – внутреннее безмолвие. Ходьба и безмолвие – неразлучные спутники. Безмолвие абстрактно в той же мере, в какой ходьба конкретна.

До появления семьи я никогда не задумывался над тем, почему ходить так важно. Но дети требовали ответа на вопрос, почему мы должны идти пешком, если ехать намного быстрее? Да и взрослые часто недоумевали, какой смысл перемещаться из одного места в другое медленно, когда есть более эффективные способы?