Школа жизни... Она за частоколом деревни на маорийской земле. Своеобразная это, непохожая на другие части страны земля. Мощные гейзеры бьют из-под седых камней, деревья протянули к небу голые ветви, опаленные жарким подземным дыханием. Тропинка петляет по голым черным камням среди надписей: "Опасно для жизни", "Держитесь подальше". Неосторожный шаг - и сваришься в кипящем котле или утонешь в булькающей грязи. Солнце скрыто здесь за облаками пара.

Тропинка упирается в будку, и, расставшись с долларом, вступаешь на жилую территорию поселка. Первое, что видишь,- образцовый жилой маорийский дом. В нем, правда, не живут. Иногда устраивают застолье в честь самых именитых туристов. В нескольких шагах еще более импозантный дом для собраний, украшенный колоритной маорийской резьбой. Дальше - россыпь деревянных домишек без резьбы и национальных украшений. У обитателей их иные заботы. И там и тут туристы щелкают фотоаппаратами. Щелкают издалека. Приблизиться вплотную к жилью мешают надписи "Частная собственность", "Не входить!". Поглядел на фасад и хватит, за кулисы не лезь. Реальную жизнь, однако, не спрячешь за ширмой запретительных надписей.

- Сэр, бросьте монету, я нырну за ней с моста! - Парнишка лет десяти, почти голый, дрожит от холода. Видно, давно не бросали монет в теплую воду реки. Или вина лежит на таких же малышах-конкурентах, что плавают там, внизу, у подгнивших опор моста.

Школа жизни, где она начинается для маори? Тут, под этим мостом? Или там, в мастерской у входа в деревню, где резчик Джон Таяпа передает секреты профессии детям? Но в ученики берут не больше четверых в год. Остальные идут на бойни, в чернорабочие, на бензозаправочные станции.

Конечно, объективная картина не может быть написана исключительно темными красками. Иначе как быть с той самой корзинкой, которую вместе с детства несут белые и маори? В столице я видел маори в одеянии епископа, попадались маори журналисты, лидеры лейбористской партии, учителя. В Роторуа мне довелось познакомиться с таким маори. Его звали Морис Валден. Он был заместителем управляющего мотеля "Тревел Лодж". Морис крутился на работе с шести утра до позднего вечера. В одиннадцать, когда туристы расходились по номерам, он устало брел в ресторан, с тем чтобы первый раз поесть не давясь. Я подсел к нему, он приветливо меня встретил. Русский человек и сегодня не так уж частый гость в Новой Зеландии - далеко и дорого. Разговорились. Ему 32 года. Окончил с отличием историческое отделение Оклендского университета. Пять лет читал лекции студентам по социологии и антропологии. Потом подался сюда.

- Что заставило сделать такой неожиданный пируэт?

- Больше платят. Мне нужны были деньги, а им - маори. Маори с университетским образованием на руководящей работе. Как своего рода символ той самой корзинки.

Морис не политик, политика его не интересует. Но как социолог и историк он констатирует: "Вслед за Соединенными Штатами расовая проблема становится актуальной и в Новой Зеландии".

Недолго довелось пробыть в Роторуа, хотя желание диктовало: ну задержись на несколько дней в этом чудесном уголке земли! Может быть, не попадешь сюда больше никогда в жизни. С желанием в противоречие вступали рассудок и утвержденная программа. Разум говорил: ты только первый год в Австралии. Успеешь, и не раз, побывать в Новой Зеландии в очередной командировке. Дел-то всего - запросить согласие редакции и пересечь Тасманово море на самолете. Программа внушала: будь пунктуален, от результатов первой поездки зависят новая виза и лояльность местных властей. Знать бы тогда, что скоро, очень скоро мне придется покинуть и Новую Зеландию, и Австралию, с тем чтобы не возвратиться туда уже никогда.

Последний пункт утвержденной программы обязывал посетить перед возвращением в Веллингтон сельскохозяйственную ферму на северном острове страны. Опять ферма - к чему? Ведь недавно побывал на ферме в Австралии. Не перебор ли с сельским хозяйством? В Веллингтоне считали - нет. Сельское хозяйство - становой хребет экономики страны. Тот, кто не познакомился с ним, не вправе вообще судить, и тем более писать, о Новой Зеландии. Да и для нас, особенно в "демократические" времена, весьма интересен опыт этой страны. Итак, вперед - в гости к фермеру Джо, которого давно уже по команде из Веллингтона мучают иностранцы.

Шестьдесят четыре года прожил Джо на фермах страны. Долго работал на холодном юге и теперь убежден, что субтропики севера, где ему удалось приобрести в Матамате 140 гектаров лугов, и есть та самая библейская обетованная земля.

- Нет, ты должен увидеть всю красоту с вершины холма,- говорит он и ведет меня к трактору.

Поворот ключа - и мы не спеша едем вверх по дороге, протоптанной овцами. Джо за рулем, а я с его десятилетним сынишкой на платформе прицепа. С вершины холма Матамата предстает изумрудом в оправе из синих далеких гор и зеленых хвойных лесов. Голубое небо в кучевых облаках, просторы лугов, ниспадающих с холмов в долину к веселым ручьям, и вкрапленные в зелень травы белые пятна овечьих отар. Мы долго молчим, покоренные величием и красотой окружающей природы.

Джо нарушает молчание первым. Ему не терпится поделиться с приезжим из далекой страны журналистом итогом своей нелегкой фермерской жизни.

- Я оставляю детям крепкое хозяйство: две тысячи овец и, что важнее всего, хорошо налаженное дело.

Четко отрегулированный механизм рабочих процессов, видимо, в действительности основной фактор успехов Джо. Рядом есть фермы покрупнее, но только хозяйство Джо считается образцовым и только сюда начальство из Управления по сельскому хозяйству посылает иностранных туристов. Даже специалисту есть чему поучиться у Джо. Там, где, казалось бы, необходим целый штат, он управляется вдвоем с женой. А работы пропасть: ухаживать за овцами, чинить километры проволочных заборов, содержать в порядке технику и постройки, подсевать траву. Кроме того, заботы о доме и большой семье семеро детей!

- Скажу по секрету,- доверительно наклоняется ко мне Джо,- без техники еще можно справиться, без любви к земле - нет. Земля платит тебе той же монетой, что и ты ей. Деньги заменили многим фермерам подлинные жизненные ценности,- продолжает мой собеседник.- Хотя я тоже считаю центы, в труде меня интересует не одна меркантильная сторона.

Откуда такие слова у человека, окончившего лишь начальную школу? Он типичный новозеландский фермер - огромного роста, с большими руками и грубыми чертами лица: крупный нос, небритый квадратный подбородок и желтые редкие зубы в полуулыбке. Нет впечатления старческой дряблости, хотя лицо изрезано сеткой глубоких морщин. Действительно, откуда эти слова? Ответ разве что в глазах Джо. Глубоко посаженные, они оценивающе смотрят на собеседника из-под толстых стекол очков, выдавая недюжинный природный ум. Нет, этот человек и впрямь занят не одним подсчетом доходов от фермы. Он старается проникнуть в суть вещей и явлений, по-своему раскрыть смысл жизни, особенно сейчас, когда в свои шестьдесят с лишним лет начинаешь подводить ее первые итоги.

На размышления остаются бессонные ночи. Рассвет стирает беспокойные думы заботами рабочего дня. Утром письмо от дочери из города. Уволили с работы - нет справки об окончании средней школы. Пришли счета за удобрения и напоминание об очередном взносе за купленный в рассрочку трактор. А тут еще "Нью-Зиланд геральд" сообщает: цены на товары широкого потребления подскочили за год на десять процентов. Кроме одежды, подорожали и другие необходимые фермеру вещи инструменты, бензин.

Джо убежден, что инфляция - самый страшный враг фермера. Из-за нее "худеют" полученные кредиты, а добиться новых все труднее. Джо хитрит, постоянно изворачивается, чтобы выстоять в борьбе с ростом цен. К примеру, недавно заявил налоговым органам, что больше не хозяин своих 140 гектаров земли. Продал, мол, их семейному тресту "Сункел и сыновья", а сам занимает теперь пост президента треста с заработной платой 200 долларов в месяц.