У меня есть время рассмотреть все это. Питер Мэн, управляющей фермой, не может оторваться от срочных дел, и поэтому приезжего журналиста помещают в приемной, куда не доносятся звуки радио. Подойдя к окну, я рассматриваю черепичные крыши поселка, стадо коров и отару бурых овец. Тишина, покой, будто время остановилось.

И вдруг в гостиную не входит - врывается Питер Мэн. Большой, стремительный, он обрушивает на меня град вопросов:

- Вы действительно из России недавно? Холодно там? Ведь у вас сейчас должна быть настоящая снежная зима!

Отдаем дань австралийской вежливости, беседуем коротко о климате, холодной Сибири, а потом хозяин дарит мне три из своих восьми высокооплачиваемых рабочих часов. Видимо, сделать это попросили по телефону сотрудники министерства иностранных дел из Канберры. Именно они организовали этот визит. Питер рассказывает об истории его старейшей в Австралии фермы, превратившейся со временем в акционерную компанию "Розелекта". Создана 200 лет назад, когда на корабле с английскими поселенцами прибыл ее основатель Джон Макартур.

- Джону было легко,- замечает Питер.- Приехал, получил бесплатно две тысячи гектаров земли. Разводи овец, продавай шерсть. Старая добрая Англия целиком скупала австралийский настриг. Джону до конца жизни улыбалось мягкое теплое шерстяное счастье. Сейчас нам намного труднее,- признается Питер.- Причин несколько. Это широкое внедрение синтетики и, как результат, резкое снижение на международном рынке спроса и цен на шерсть. Затем вступление Англии в Общий рынок и связанная с ним отмена преимуществ для экспорта продукции австралийского сельского хозяйства и животноводства на Британские острова.

Я смотрю на этого приятного в общении толстяка и думаю: нет, не преувеличивает Питер Мэн. И все же он и в его лице 26 акционеров "Розелекты" выстояли, несмотря на трудности жизни. И даже смогли приумножить наследство Джона Макартура. Рецепт выживания простой - максимум изворотливости, инициативы, отсутствие боязни эксперимента и отхода от практики, проверенной годами. У создателя фермы было 2 тысячи гектаров земли, у ее нынешних владельцев - целых 6 тысяч. И не в одном районе, а в трех, удаленных друг от друга на сотни миль.

- Почему такая разбросанность, почему не концентрация собственности в географическом смысле слова? Разве не удобнее, когда все рядом?

Питер снисходительно улыбается. Вот, мол, сразу видно - журналист, не деловой человек, раз задает подобные вопросы.

- Засуха,- объясняет он.- Что вы будете делать со скотом, если на 6 тысячах гектаров сгорит трава? Пустите его под нож или разоритесь на закупке кормов? А так гарантия от сюрпризов природы: в одном месте горит трава, в другом засухой и не пахнет. Скот погружают на мощные специальные тягачи с платформами, и через сутки он уже пасется на зеленых лугах. Эдакие стада-кочевники, где нет пастухов, собак и дорожной пыли. Их заменили грузовые машины. И они быстро перебрасывают по автострадам куда-нибудь в тропики или в горы четыре тысячи коров "Розелекты".

Почему коров, а не овец? Ведь Джон Макартур был пионером разведения овец 200 лет назад. Овцы были у "Розелекты" до последнего времени. И сейчас они есть. Только их не многие тысячи, как прежде, а сотни. Они прямые потомки тех, что привез сюда Джон на английском корабле.

Владельцы "Розелекты" связаны не одними родственными узами, их объединяет сегодня общая погоня за прибылью, а не ностальгия и приверженность к старым методам ведения хозяйства. Экспериментируют они широко и смело. Снизился спрос на шерсть? Овец под нож. На части пастбищ разбивается фруктовый сад, другая часть отдается под выгон крупного рогатого скота. Говядина и масло до сих пор пользуются широким спросом на международном рынке. Впрочем, и фруктовые соки тоже. То, и другое, и третье в изобилии сегодня представлено даже на полках московских супермаркетов.

Мы засиделись. Питер приглашает размяться, взглянуть на гордость "Розелекты" - механизированную молочную ферму, передовой молокозавод конца XX века. Он вышагивает рядом, убеждая с высоты двухметрового роста в преимуществах сельского образа жизни.

- Сколько времени вы тратите в городе, чтобы добраться до работы? Минимум пару часов туда и обратно, дышите бензиновым перегаром, портите желудки в столовых, треплете нервы в начальственных кабинетах. Я же избавлен от ваших бетонных джунглей, здесь под ногами земля без асфальтовой брони, воздух наполнен медовым запахом трав; каждый день я обедаю дома, вижу жену, детей, говорю с ними и днем и вечером.

Преимущества сельской жизни и впрямь достойно представлены внешним видом управляющего - атлет с румяными щеками, на вид моложе своих 40 лет. Только все ли тут так отлично законсервировались? Похоже, нет. Возле фермы вижу двух работников: грубая морщинистая кожа обветренных лиц. Морщины - не легкая сетка, а глубокие складки, избороздившие лицо. Питер говорит, что им тоже под сорок. Какой контраст с ним! Кто же или что сделало их старше? Ветер, палящее солнце или нелегкие труд и жизнь?

В помещении убеждаешься, здесь самый настоящий конвейер с однообразием и скоростью фордовской ленты. Мой гид не намерен это скрывать. "Ротолакта" - молочный завод - построена по принципу конвейера. Труд здесь монотонный, операции одни и те же, повторяются непрерывно.

Сотни коров собираются у "Ротолакты" в специальных загонах три раза в день. Коровы идут сюда, как на праздник. Усвоили - на "Ротолакте" их ожидает особенно вкусный корм. Круглая платформа завода напоминает карусель в детском парке. Только значительно больше. Ее площадка разделена на полсотни индивидуальных загонов. Стоит первой корове войти в загон, как за ней опускается шлагбаум, а платформа автоматически начинает вращаться, подгоняя следующий бокс к стоящей в очереди новой корове.

За десять минут обрабатывается пятьдесят коров, за час -триста. Стоит корове ступить на платформу, как к ней подходит рабочий. Он обязан вымыть ее за 12 секунд. За девять часов ему предстоит вымыть две тысячи семьсот коров. Второй рабочий берет образцы молока, проверяет, не поранено ли вымя. Следующие двое операторов прилаживают доильный аппарат. Когда корова подоена, его снимают двое других рабочих. Тем временем автокормушка и шлагбаум поднимаются вверх, и корова сходит с платформы. Ее привлекает зелень лугов в конце коридора и яркое солнце. Молоко же перекачивается по трубам в железнодорожные цистерны. По пути оно фильтруется и охлаждается чуть ли не до ноля.

- Наша система разработана с учетом особенностей животного. Корова любит монотонность, повторение одних и тех же операций. Любые перемены не в ее вкусе,- говорит Питер.

- Ну а люди?

- Люди не любят "Ротолакту",- признается мистер Мэн.- Многие не выносят однообразия операций и уходят от нас. Так осложняется и без того очень острая проблема рабочей силы.

- Проблема рабочей силы, откуда она? - спрашиваю я.- Ведь в стране существует безработица.

Оказывается, перебраться в деревню городскому жителю непросто. Он врос корнями в улицы своего города, привык к родному заводу, обзавелся знакомыми и друзьями. Его не оставляет надежда: фортуна вновь улыбнется. С каждым годом экономика страны развивается все быстрее. Тем более что богатое государство не бросает его на произвол судьбы. Сначала пособие по безработице, потом другой спасательный круг - благотворительность, различного рода пожертвования и выплаты. Бесплатно раздается одежда, созданы бесплатные столовые, ночлежки.

И второй барьер на пути миграции рабочей силы в деревню - величина заработной платы. В Сиднее, Мельбурне рабочий получает в два раза больше, чем тот, кто стоит на вращающемся круге "Ротолакты".

- И все же, я думаю,- говорит гид,- на деньги счастья не купишь. Любимая работа сама по себе прибавка к заработной плате. Есть немало людей, что предпочитают работу в поле машиностроительным и металлургическим цехам. Возьмите меня, я бы тоже мог зарабатывать куда больше где-нибудь на строительстве электростанций, но предпочитаю жить здесь.