— В самом деле? — осведомляется Зак, притворяясь заинтересованным. — Где же вы были?

— В Нью-Йорке, — я пытаюсь дотянуться до бокала раньше Триши. Она оказывается проворнее и приканчивает его в два глотка. На глаза у нее наворачиваются слезы. Я даже рада, что Трише больно. Может быть, она прекратит свои выходки и расскажет, что у нее произошло. — Это действительно огромный город, представляете?

Если Зак и уловил мой сарказм, он этого не показывает:

— Я был там недолго по работе. Я занимаюсь продажами.

Я собираюсь сказать, что не спрашивала об этом, но это лишь привело бы к продолжению бесполезного разговора. Вместо этого я беру кошелек и расплачиваюсь за два напитка, которые он только что взял для нас. Свой нетронутый бокал я подвигаю к нему:

— Выпейте за меня. Счастливо оставаться, — взяв Тришу за руку, я тяну ее прочь. — А я лучше отведу сестру домой.

— Я не хочу домой, — стонет Триша. Она смотрит на меня затуманенным взглядом. — Эрик…

— Эрик? — переспрашивает Зак.

— Эрик — ее муж, отсюда и кольцо у нее на пальце. Вы его видели, когда усаживались рядом. По-видимому, он только что ушел от нее, поэтому она и старается утопить горе в вине. Это не имеет к вам никакого отношения. Но вот что имеет: ни моя сестра, ни я сегодня вечером не будем спать с вами. Она — потому что напилась в стельку и ее всю ночь будет тошнить, а я — потому что совершенно не заинтересована в вас. Без обид.

Слава небесам, Зак наконец-то понимает мой тонкий намек и поворачивается на стуле к соседке с другой стороны. Я украдкой слежу за ним. Вздохнув, я крепко беру Тришу за локоть. Ее сопротивление оказывается на удивление сильным. Собрав наше барахло, я с трудом довожу сестру до машины, и мы едем к ее дому.

— Ты знаешь, он не вернется, — Триша опускает голову, в ее глазах блестят слезы. — Он упаковал вещи.

— Почему он ушел? — я выезжаю на шоссе, ведущее к холмам Саратоги, где живет Триша. — Сдается, вы, ребята, оба виноваты, — Триша не отвечает, и я отвожу взгляд от дороги, чтобы посмотреть на нее. Она уставилась в пространство, глядя в ветровое стекло. — Эй, послушай! — я слегка сжимаю ее руку: — Поговори со мной. Что случилось?

— Ты хочешь детей? — спрашивает она.

— Детей? — такого вопроса я не ожидала. Я никогда не позволяла себе мечтать о детях. Мне нравились детишки, с которыми приходилось встречаться за годы моих скитаний. Я поняла, что во всем мире дети имеют одно общее свойство — они хотят жить весело. Меня удивляло, как далеко они готовы зайти ради игры или возможности над кем-нибудь подшутить. В Конго я видела юношей и девушек, которых готовили к боевым действиям. Они обращались с огнестрельным оружием, как с картонными мечами, и смеялись, забыв, что именно держат в руках. — Я не знаю.

— Ты не знаешь? — передразнивает меня Триша. — Все знают, — говорит она, держась за ручку двери, хотя я еду медленнее дозволенной скорости. — Дети — источник счастья, счастья с начала и до конца, — под воздействием алкоголя она говорит громче обычного, но внезапно ее тон понижается: — Но сперва нужно обзавестись мужем. Или женой, — она оглядывает меня с головы до ног: — Тебе весело?

— Нет, — отвечаю я тихо. — Мне не весело.

— Я вот о чем думаю: никогда не видела рядом с тобой мужчины, — она погружается в раздумья, явно пытаясь вспомнить, приводила ли я хотя бы раз домой парня и упоминала ли о свиданиях. — Вау! — говорит она. — Ты что, девственница?

В индийских семьях секс не обсуждается. На само это слово, как если бы оно было грязным, наложено табу. Узнав, что у меня начались месячные, мама огорченно опустила голову и тихонько сказала, что должна сказать об этом папе. Я не понимала, зачем говорить ему о том, что происходит в моем теле. Мы с сестрами следовали маминому примеру и никогда не употребляли слова «секс». И у нас не было причин обсуждать его смысл и вообще поднимать эту тему, поскольку нам не разрешали встречаться с мальчиками.

— Нет, Триша, я не девственница, — я отгоняю от себя неприятное чувство, страх снова завладевает мной. Мой секрет не раскроют, успокаиваю я себя. — Но мы говорим не обо мне. Почему Эрик ушел?

— Из-за детей, — отвечает она, к счастью, забыв о моей половой жизни. — Он хочет детей.

— А ты разве не хочешь? — я все еще помню, как она играла со своими Барби и Кеном. Каждый вечер она устраивала им свадьбу, а потом у них появлялись дети. Единственный вид счастья, который ей был знаком.

— Нет, — говорит она, вздрогнув. Она обхватывает себя руками и усаживается поглубже. — Я не могу их иметь.

— У тебя проблемы? — вот уж чего я не ожидала. Когда ты видишь перед собой совершенное существо, трудно представить себе, что какое-то несовершенство может омрачить его жизнь.

— Нет, — спокойно отвечает Триша и затихает. Я проверяю, не уснула ли она, но ее глаза широко открыты и устремлены в пространство. — Это он думал, что у нас есть проблемы.

Наш разговор идет по кругу и ни к чему не приводит.

— Да что произошло, Триша? Говори, в конце концов!

В детстве мы с ней играли в прятки, но она всякий раз меняла правила игры. Иногда я должна была сосчитать до десяти, прежде чем начать искать ее, а иногда до пятнадцати. Но правило, которое бесило меня больше всего, было таким: если я находила ее слишком быстро, то считалась проигравшей. Она заявляла, что игра не состоялась. Как будто это я выбирала для нее место, где ее легко было отыскать. Мы начинали снова, я считала, а она пряталась. Пока я не стала постарше, до меня не доходило, что одно правило никогда не менялось: как бы быстро она ни находила меня, она выигрывала.

— Я поставила спираль, — наконец признается Триша. Она слишком пьяна, чтобы осознать, что говорит. — Чтобы не забеременеть.

Мы подъехали к ее дому, но я не выключаю двигатель. Прожекторы освещают дом — по чьим-то понятиям, настоящий дворец. Двор безукоризненно чист, и низкий белый заборчик ограждает сад тюльпанов. Дверь украшена надписью «Добро пожаловать» и бронзовым молотком, готовым возвестить о приходе гостей.

— Он хочет, чтобы тебе вынули спираль? — спрашиваю я, стараясь понять ее.

— Ты не можешь изменить того, чего не знаешь, — говорит Триша, глядя на свой дом. — Соня, все это время я лгала ему. А потом он узнал правду и ушел.

Марин

За пять шагов до школы Марин в неуверенности останавливается. Сегодня настоящий весенний день — теплый, с легким ветерком. Погода внушает обманчивое чувство безопасности: наслаждаясь красотой, трудно представить себе, что может случиться что-то плохое. Детство Марин доказало обратное. Тем не менее она всегда обманывала себя, покупалась на ложные посулы. Теперь она знает правду: не только тьма приносит мучения. Дневной свет изобретает свои формы ада.

Марин не позволяет страху взять над собой верх. Она с решительным видом входит в здание школы. Марин помнит урок, выученный в детстве: стоит лишь натянуть подходящую маску, и люди тебе поверят. Сама она никогда ходила в школьный медпункт, даже когда у нее сильно болел живот: ведь первый же осмотр выявил бы синяки.

— Марин? — Карин встречает ее в своем кабинете. — Я удивлена, что вы здесь.

— Джия забыла дома учебник по естествознанию, — говорит Марин. На самом деле она вытащила учебник из рюкзака дочери за несколько минут до ее ухода в школу. Это единственное, что смогла придумать Марин для реализации своего плана. — Поскольку урок естествознания у нее после ланча, я решила занести его сама.

— Разумеется, — Карин протягивает руку. — Спасибо, я передам его ей.

— Нет, лучше я сама, можно? Заодно и повидаемся, — вновь правдоподобно лжет Марин.

Карин оглядывается вокруг, чтобы удостовериться, что в кабинете нет других родителей.

— Почему бы нам не побеседовать здесь? — она закрывает дверь в кабинет. — Я сама собиралась звонить, но решила дать вам время выяснить, что и как.

— Мы ценим ваше внимание, — говорит Марин, не собираясь открывать карты. — Как вы понимаете, для нас это был удар, — она произносит слова профессионально четко и уверенно.