Чувство унижения охватывает Марин, пока они стоят на крыльце, ожидая, что им откроют дверь. Марин твердит себе, что она поступала правильно, тщательно оберегая свои детские тайны. Как можно требовать уважения от других, когда на тебе лежит тень позора? Поборов себя, она встречает Роберта, открывающего им дверь, нерешительной улыбкой.

— Радж, Марин, входите! — он впускает их в дом и приглашает в кабинет, где можно уединиться.

Мишель обнимает Марин:

— Роберт сказал, что Радж говорил по телефону очень серьезно. Что-то случилось?

По дороге Марин и Радж не обсуждали, как вести себя и что говорить. Вместо этого Марин высматривала Полярную звезду на темнеющем горизонте. Полагаясь на интуицию, она надеялась, что кривая вывезет ее сама собой.

— Спасибо, что приняли нас.

— Ну о чем ты говоришь!

Они усаживаются. Роберт и Мишель садятся на стулья, а Марин и Радж располагаются на противоположных концах дивана. Глядя на мужа, Марин старается вспомнить, когда они в последний раз сидели рядом или вступали в физический контакт, за исключением редких сексуальных актов.

— Мы получили тревожную информацию о Джии, — произносит Радж и тут же умолкает.

— Эмбер не рассказывала о ней ничего необычного? — вступает в разговор Марин. Она пристально смотрит на Роберта и Мишель. — Ничего такого, что могло бы вызвать беспокойство?

Абрамсы обмениваются взглядами, от которых у Марин бегут мурашки по коже. Ее пульс бьется неровно.

— Что?.. Пожалуйста, расскажите нам! — просит она, стараясь сдержать трепет в голосе.

— Джия с Эмбер теперь не так близки, как раньше, — говорит Мишель почти извиняющимся тоном. — Мы даже не знаем, что сказать. Эмбер говорила, что они больше не проводят столько времени вместе.

Этого Марин не ожидает услышать. Она могла бы признать, что учебе Джия всегда уделяла больше внимания, чем развлечениям. Но Марин была уверена, что дочь продолжает общаться с прежними подружками, а Эмбер — одна из самых близких.

— Не понимаю. Они что, поссорились?

— Этого Эмбер не говорила. Просто сказала, что они больше не дружат.

Марин мысленно ищет причину, какое-то разумное объяснение. Она знает, что девочки в этом возрасте склонны сбиваться в компании и решать по произвольным признакам, кто достоин быть с ними рядом, а кто нет. В старших классах саму Марин не допускали в популярные круги. Она говорила с акцентом и носила одежду, купленную в «Гудвилле», стало быть, годилась только на роль отверженной. Когда отец заставил ее заниматься летом дополнительно, чтобы она могла окончить школу на год раньше, Марин обрадовалась. Это позволило ей быстрее поступить в университет, который оказался гораздо более приветливым по отношению к ней и более демократичным, чем школа.

— А что, Джия не упоминала об этом? — спрашивает Роберт, вглядываясь в их лица.

— Нет, — отвечает Радж с беспокойством. — Эмбер еще что-нибудь рассказывала?

— К сожалению, нет, — Мишель, похоже, старается подобрать верные слова. — Не хочется допытываться, но, может быть, скажете, что происходит? Мы знаем Джию с детского садика. Если мы в силах чем-нибудь помочь…

Не давая Мишель продолжить, Марин прерывает ее:

— С ней все в порядке, спасибо вам. Спасибо за то, что уделили нам время.

Марин встает, и Радж следует ее примеру.

— Если вам понадобится помощь, — говорит Роберт, провожая их к выходу, — только скажите.

Радж садится на водительское сиденье, а Марин устраивается рядом. Они уже готовы тронуться с места, и тут из дома выбегает Эмбер. Она стоит на ступеньках крыльца, под светом фонаря, и смотрит на них.

Увидев ее, Марин тут же расстегивает ремень безопасности и открывает дверцу.

— Подожди минуту, — говорит она Раджу повелительным тоном. Она быстро взбегает по ступенькам и подходит к девочке.

— Эмбер, привет, моя дорогая! Как поживаешь?

— Спасибо, хорошо, — Эмбер меньше ростом остальных девочек в классе. Ее волосы заплетены в косичку, и, хотя некоторые девочки уже вовсю пользуются косметикой, она не накрашена. — Мама сказала, что вы приехали поговорить о Джии.

— Да, — Марин старается скрыть беспокойство. — Я понятия не имела, что вы больше не дружите.

— Ага, — говорит Эмбер, пожимая плечами. Марин все еще видит ее малышкой, которая когда-то приходила к ним в гости с ночевкой, а посреди ночи начинала звать маму. Лучшая подруга ее Джии, с которой дочь собиралась дружить всю жизнь. — Полный отстой.

Марин кивает, не зная, как продолжить разговор. Ее устойчивый мир рухнул: теперь все кажется ей незнакомым.

— Последнее время Джия сама не своя. Я думала, ты что-нибудь об этом знаешь, — произносит Марин, не желая открывать слишком много.

— Она попала в беду? — спрашивает Эмбер, широко раскрыв глаза.

— Надеюсь, что нет, — отвечает Марин. Нервы у нее натянуты до предела. — Так почему вы больше не дружите?

Эмбер явно не хочется говорить правду. Она отводит глаза и смотрит на деревья, раскачивающиеся на ветру. Она все еще в школьной форме и, раздумывая, перебирает складки юбки.

— Тот парень, с которым Джия встречается…

— Джия встречается с мальчиком? — Марин отступает назад, пытаясь скрыть потрясение. Она умолкает и смотрит в пространство поверх головы Эмбер. — Кто он такой?

— Я плохо его знаю. Он новенький, — Эмбер опускает голову. Марин уверена, что она увиливает от ответа. — Наверное, поэтому мы больше и не дружим.

Поблагодарив ее, Марин направляется к автомобилю. Радж сначала дает задний ход, потом выезжает на главную улицу и только тогда спрашивает:

— Что она сказала?

— Ничего особенного, — лжет Марин. Упругая лоза опутывает ее, связывает ей руки и ноги, парализует волю. Когда она делает вдох, стараясь обрести силы, чтобы освободиться, лоза стягивает ей горло, прекращая доступ кислорода. Что же, когда жизнь построена на лжи, одна лишняя ложь уже не имеет значения. — Просто просила передать Джии привет.

Рани

Большую часть своего времени она теперь проводит в одиночестве, хотя никогда и не думала, что ей это понравится. Когда в семье несколько детей, забываешь, что такое личное время. Для некоторых пар благословенен тот момент, когда их дети покидают родной дом и начинают свою собственную жизнь. Можно больше времени проводить с супругом, можно вновь разжечь романтические чувства, которые с годами угасли. Для Рани ее личное время — одиночество. Оставшись вдвоем с Брентом, она грезила об уходе из дома. Неважно, куда и как, лишь бы уйти.

Рани часто размышляла, счастливее ли Соня вдали от дома, чем когда жила с ними. Сколько раз она поднимала телефонную трубку лишь для того, чтобы положить ее обратно. Всякий раз мужество покидало ее. Она знала, что не имеет права просить совета у дочери, которую предала. У дочери, которая сбежала, потому что Рани не сумела обеспечить ей спокойную жизнь.

Со дня своей свадьбы Рани молилась дважды в день. Каждое утро она повторяла стихотворную мантру, молитву о прощении, защите и смирении. Потом она молилась уже своими словами. Особенно истово Рани молила о помощи в том, как наставлять дочерей, о прощении за свою пассивность, о том, чтобы муж был к ней добр. Ночью, лежа рядом с Брентом и прислушиваясь к его дыханию, она молила лишь об одном: чтобы она и ее дочери сумели выжить и увидеть завтрашний день.

Когда она была девочкой, ее семья отправилась в паломничество в Палитану — комплекс из восьмисот шестидесяти трех храмов на горе Шатрунджайя. Они целый день добирались к храмам, находившимся на высоте семи тысяч футов над уровнем моря. Люди со всего света пришли поклониться святыне, так как верили, что это место силы, где человек торжествует над врагами. Паломники оставляли в храмах золото и серебро и просили о ниспослании им здоровья, удачной женитьбы и долголетия.

В родном городе Рани и ее родители, братья и сестры сели на поезд. Приехали они поздним вечером, остановились у друзей, спали все вместе в одной комнате на полу. Рани свернулась клубочком рядом с одним из братьев, чтобы было потеплее. На следующее утро мать разбудила их еще затемно. Они упаковали лепешки и «чивду» — смесь пряных рисовых хлопьев, чечевицы и орехов — для путешествия. Позднее Рани была потрясена, увидев, что в Америке чивда продается в бакалейных магазинах и называется «Горячей смесью».