Филуцэ со своим буфетом, естественно, подогревал веселье. Буфетную стойку брали штурмом. Музыканты превзошли самих себя. И только один человек грустил. Парень, который раньше не знал, что это такое, - Митря.

Он сидел, заложив руку за пояс, желтый как воск. Недавно вышел из больницы. Вина ему пить нельзя. Танцевать тоже. Как говорится, веселись одними глазами, если можешь!

Я был в ответе за то, чтобы все чувствовали себя непринужденно и весело, забыли о бедах и заботах. Подошел к Митре:

- Все пройдет, Митря... И твоя рана... Ну ее!..

Он вымученно улыбнулся. Старики потеснились, уступили ему место на лавке. Стали расспрашивать в сотый раз, как было дело. Митря, морщась, сотый раз рассказывал. Очень просто... пулю заело в затворе автомата. Она слегка заржавела. Толкнул, не вошла. Хотел вытащить, не выходит. Тогда пнул ногой. Выстрел. Что было потом, не помнит. Очнулся в госпитале.

- Да-а, - вздыхали мужики.

- Суждено было такое...

Стало душно. Посреди зала остановился высокий, торжественный математик.

- Почтенное собрание, дорогие гости! Ощупайте свои карманы, прикиньте возможности. Сейчас выберем королеву бала.

- Кто больше заплатит, тот и выберет. Устроим аукцион...

- Деньги на бочку!

Оглядываюсь, встречаю взгляд Мокану. У меня ни гроша за душой.

- Что-нибудь наторговали?

- Будьте спокойны, товарищ директор! - шмыгнул Филуцэ своим острым носом. Азарт распалил его, сделал похожим на хищную птицу. - Товарищ директор... Мы их всех купим с потрохами.

Да, за ним надо смотреть в оба. Как бы мне не пришлось всю зиму отрабатывать за сегодняшнюю королеву бала! Сумма стремительно росла. Я мог рассчитывать на немногое. В качестве премии ЦК комсомола мне предоставили право выбора - поездку по стране или тысячу двести рублей наличными. Пожалуй, эти деньги можно пожертвовать. Будь что будет. Зато в кассе станет больше денег - на одежду и обувь для сирот. В конце концов я тоже получил премию благодаря школьникам и комсомольцам, занявшим первенство в районе: они собирали орехи и фрукты для ленинградских детей, переживших блокаду.

Но сумма продолжала расти. Значительно превзошла мою премию. Накрылась и зарплата следующего месяца. Нелегко мне было тягаться с теленештскими математиками: зарабатывают они - будь здоров!

Когда я увидел, что на королеву бала израсходована и ноябрьская зарплата, стало как-то все равно. На чашу весов Филуцэ я бросил все, что мог и не мог. Мгновенно вспыхнули шумные аплодисменты. Меня стали качать, подбрасывать... Потом поставили на ноги в центре зала.

- Танец с королевой! С королевой!

Я стоял в растерянности. Где же все-таки раздобуду такую уйму денег?.. Но было поздно.

- Выбирайте королеву! Народу не терпится... Королеву!

Нина Андреевна переминалась с ноги на ногу. Вздохнула. Она знала, кого я выберу.

Зато как беззаботна была Вика! Но когда я остановился перед ней с поклоном, залилась румянцем.

Митря пожал мне руку выше локтя. Одобрил.

Со всех сторон нас забрасывали разноцветными, мелко нарезанными бумажками. Прокопий Иванович посыпал нас семенами конопли.

Евлампий, предвидевший, что я стану большим человеком, вместе со своими оркестрантами лез из кожи вон. И после каждого танца не забывал затянуться.

- Во сколько обошлось? - шепотом спросила Вика.

- Тысячи три... не больше.

- Дорого... Не надо было...

На заре танцоры устали. Сонливость, как горький лук, пощипывала глаза. Народу поубавилось. Мы, местные учителя, разрывались на части. Уезжали друзья, коллеги, знакомые. Их следовало проводить. Над школой всходило утро. Сквозь открытое окно учительской слышалось, как бродит вино в бочке Михаила Пинтяка. Ветром доносило кисловато-хмельной запах.

- Товарищ директор, попробуем?

- В буфете кончилось?

- Выпили... Если бы...

Филуцэ, припадая на одну ногу - "сажая чеснок", по выражению деда, подошел к окну, выпрыгнул. Через минуту мы уже видели, как он перемахивает через забор к Михаилу. Туманная дымка предзимнего рассвета размыла очертания его лица с профилем хищной птицы. Но что он делает, видно было хорошо. Заглянул в летнюю кухню соседа и вот уже приближается к бочке. В руках держит два кувшина. Несколько минут его не видно. Вдруг он неожиданно вырастает с кувшинами у подоконника.

- Отменное вино у этого Пинтяка.

- Распробовал? - удивился Прокопий Иванович.

- Кто же покупает, не пробуя?

- Это верно.

Клубится поздняя осень. На рассвете выпадает иней. Холодно. Школьный двор плавает в клубах молочно-белого тумана.

- Хороший был вечер... Давайте, товарищи, выпьем по стакану! - сказал Филуцэ. Подкрутил фитиль лампы. - Если сами о себе не позаботимся, кто же это сделает?

- Будем здоровы, и пусть в лихое время нам будет не хуже, чем сегодня! - сказал Прокопий Иванович.

Стаканы сошлись в круге, потом придвинулись ко мне.

- За короля бала! - провозгласил Филуцэ.

- И за королеву!.. - прибавил Прокопий Иванович.

- И за девушку с мельницы! - сказал я.

- Которая не жалеет дегтя... - Филуцэ локтем подтолкнул Прокопия Ивановича.

- Что же, подведем итог... Хотя я с ног валюсь от усталости, потянулся математик. Он был высок, худощав, быстро уставал.

Филуцэ разложил на столе пачки денег. Больше всего было красных тридцатирублевок. Тридцатка - стоимость литра вина.

- Доброго вам подсчета! Меня примете в долю?

Мы оцепенели. На подоконнике учительской, подтянувшись на руках, появился Гица Могылдя.

- Спасибо за приглашение... Как видите, я сдержал слово... пришел!.. - Он легко спрыгнул на пол, держа автомат наизготове.

- Вы дурно шутите, почтенный.

- С кем имею честь?

- С нашим математиком! - подскочил Прокопий Иванович.

- Математики спят в такую пору.

- Издеваться можете над своими знакомыми.

- Хорошая у тебя школа, Фрунзэ.

- Хорошая...

- Высокая!

- Ничего...

- Отец твой здесь председателем?

- Здесь.

- Передай, что ненароком и его могу осенить крестным знамением.

Он шагнул к столу с деньгами и стал рассовывать купюры по карманам.

3

Война просеивает людей, как дедово решето - пшеницу.

Трусы, уклоняющиеся от фронта, ударились в бега. Чахли в своих укрытиях - даже барсучий жир не помогал. Высыхали, желтели, словно выжатые, высосанные влажной холодной землей. Поскольку исход войны уже был предрешен, за ними не очень гонялись. Но зато с особым старанием вылавливали военных преступников, бывших убийц, как у нас называют предателей. Кто бы мог подумать, что одним из них станет сын чулукского мельника Гица Могылдя, чернявый, как навозный жук, невзрачный парнишка. В 1941 году Гица убивал комсомольцев дубинкой. В Чулуке работы для оккупантов не осталось: Гица добровольно, сам перебил всех советских активистов.