В результате тщательного сравнительного анализа Эрланд Норденшельд пришел к выводу, что кости и окаменелая кожа принадлежали уже известному Glossotherium darwini, ископаемые останки которого была найдены в пампасах, и который был описан Ричардом Оуэном. Не имея точных доказательств того, что кости, на которых строил свою теорию профессор Амегино, были найдены также в пещере Эберхардта, шведский ученый предложил отказаться от названия Neomilodon listae, которое, как он считал, дублирует название Glossoterium darwiny.

Это был жестокий удар для профессора Амегино, который, казалось, был одержим желанием присвоить свое имя как можно большему числу животных. Впрочем, число описанных им существ, особенно ископаемых, было по-истине огромно. Но мысль о том, что кто-то собирается оспаривать его заслуги в открытии всемирно известного милодона, была ему просто невыносима. Я не удивлюсь, если подтвердится, что именно заявление господина Эрланда Норденшельда (к которому вскоре присоединился Рудольф Хаутхаль) заставило Флорентино Амегино поторопиться с ответной публикацией, в которой он уточнял необычное происхождение «своих» косточек. Замечу попутно, что в статье он утверждал, что получил их от человека, обратившегося к нему за разъяснениями насчет их происхождения, тогда как на самом же деле косточки прислал его брат, который и сообщил ему об их принадлежности к загадочному зверю.

После шведов к поискам приступили аргентинские ученые во главе с геологом Рудольфом Хаутхалем, который в апреле 1899 году буквально прочесал фиорд Последняя надежда. На этот раз были сделаны потрясающие открытия.

Пещера, где Эберхардт нашел кожу, а также скелет человека, была отгорожена от внешнего мира завалом из крупных камней, и пробраться в нее можно было лишь через узкий лаз сбоку. Пещера представляла собой вытянутую залу, метров 50 длиной, но в конце ее еще один завал отгораживал глухую комнату. Попасть в нее можно было только с помощью лестницы.

В зале грунт представлял собой слой пыли и щебня толщиной от 230 сантиметров до метра, а посередине находилась насыпь, в которой легко было обнаружить остатки от приготовления пищи: раковины моллюсков, обломки костей гуанако и оленя. Под щебнем, ближе к внутреннему завалу, были обнаружены хорошо сохранившиеся экскременты травоядного животного. Ближе к центральной насыпи вскрыто значительное скопление измельченной соломы.

Под слоем же сухого навоза и остатками «фуража» исследователи нашли многочисленные дробленные кости предполагаемого неомилодона, иначе говоря, глоссотериума, вперемешку с костями животного семейства лошадиных и крупного неизвестного хищника.

И, наконец, недалеко от места, где был найден первый кусок кожи, исследователи обнаружили еще один, размеры которого составляли 1,12 метра на 91 сантиметр.

Особенности местоположения и строение жилища, останки скелета, идентичного тому, что нашел Эберхардт с компаньонами, следы приготовления пищи, искусственные заграждения, залежи навоза и соломы свидетельствовали о том, что гигантский ленивец содержался живьем в этой обжитой людьми пещере.

«Люди, живущие в этой пещере, — заключил доктор Хаутхаль, — использовали заднюю ее часть в качестве стойла для своих домашних животных».

Можно ли поверить в истинное одомашнивание этих лесных животных? Более правомерно было бы предположить, что милодонов отлавливали на воле, а затем помещали в заточение, чтобы таким способом заготавливать впрок свежее мясо. Ибо толщина навозного слоя свидетельствовала о том, что подобная практика повторялась неоднократно (величина навозных масс говорила об огромных размерах животного, сравнимых с размерами слона). Скорее всего, индейцам было несложно загонять безобидного нрава ленивцев в пещеры, как это делают со слонами с помощью сплошной изгороди африканцы.

Как известно, ничто так не препятствует вымиранию вида, как его одомашнивание. Но если неполнозубые гиганты были приручены индейцами, то есть научились размножаться в неволе, то почему же они не дожили до наших дней? Что заставило их исчезнуть? Пожалуй, еще не было такого случая, чтобы одомашненное животное вдруг вымерло; тем более, что его сохранение было так важно для людей, живущих в жарком климате с постоянной угрозой голода.

Как бы то ни было, одомашненные или нет, гигантские ленивцы жили бок о бок с людьми, которые кормили их травой, листьями и кореньями. И все эти новые сведения расходились с описанием жизни ужасного йемиша теуэльче.

Коллега доктора Рудольфа Хаутхаля, доктор Сантьяго Рот, рассмотрел с палеонтологической точки зрения находки в пещере Эберхардта.

Он установил, что «бронированная» кожа и кости гигантского травоядного идентичны тем останкам милодона, которые были найдены в пампасах и описаны в 1879 году Рейнхардтом под именем Grypotherium darwini. Но, понимая, что полного тождества констатировать нет оснований, он предложил назвать новое животное Grypotherium domesticum.

Это новое крещение вызвало обсуждение у ряда ученых, особенно у Смита Вудварда. Он сделал замечание, что имя Grypotherium обозначает то же животное, что и Glossotherium, описанное Р. Оуэном в 1840 году, и что это последнее название, уже предложенное однажды Эрландом Норденшельдом, и есть верное имя травоядного из пещеры Эберхардта. На что профессор Рот ответил, что имена Grypotherium и Glossotherium не синонимичны и принадлежат двум различным милодонам.

В действительности же профессор Рот был одержим той же идеей, что и его соперник Амегино: присвоить знаменитому зверю свое имя.

Но если сенсационного «домашнего» ленивца следовало называть Grypotherium, а не Glossotherium, то почему он не соглашался оставить за ним специфического имени listae, данного зверю Амегино?

Чтобы избежать этого имени, профессор Рот воспользовался двусмысленным толкованием версии Амегино. Из двух вариантов возможен один, — утверждал он, — либо Амегино основывает описание животного на коже и костях, найденных в пещере Эберхардта, либо на костяках, присланных его братом Карлосом. В первом случае следует отказаться от имени Neomylodon, потому что оно является синонимом Gripotherium. Во втором случае название Neomylodon незаконно, так как речь идет о йемише — крупном хищнике. Поскольку в версии Амегино до сих пор нет точности, самое лучшее — отказаться от названия Neomylodon listae.

Одно было бесспорно: животное, останки которого нашли в Фиорде, не отличается анатомически от Grypotherium из пампасов, как показало глубокое изучение. Поэтому Рудольф Хаутхаль предложил в конце концов название Grypotherium darwini, разновидность domesticum.

Профессор Амегино не мог согласиться с таким решением. В новой статье он написал, что необходимо вычеркнуть из зоологической классификации название Grypotherium. Впрочем, Лукас Краглевиш, детально рассмотрев этот спор в 1934 году, пришел к выводу, что, согласно принятым правилам установления имени, единственно название Mylodon darwini будет справедливо для гигантского ленивца из Фиорда. По этому вопросу он поддержал профессора Амегино.

Чтобы сохранить какой-то порядок в этой запутанной истории, профессор Сантьяго Рот решил поместить название йемиш в ранг научных обозначений и отнести его к тому крупному хищнику, обломок бедренной кости которого выкопали из грунта в пещере Эберхардта. «Это животное, — писал он, — во много напоминает описание, данное Амегино своему неомилодону, и, даже если оно ему не соответствует, я предлагаю оставить за ним имя listae вместе Neomylodon, которое не является адекватным названию йемиш.»

Ленивец ай-ай

По поводу упомянутого обломка бедренной кости осторожно напомним, что доктор Смит Вудвард чуть было не отнес ее к ископаемому медведю (Arctotherium), но в конце концов Эрланд Норденшельд определил, что кость принадлежала крупному ягуару, разнообразные останки которого также были найдены в гроте Эберхардта. Как бы то ни было, профессор Рот был твердо убежден, что это «его» йемиш лежит в основе легенды теуэльче. «Вполне возможно, — пояснял он, — что в недалекие времена он обитал по берегам озер и рек в предгорьях Анд и был „науэльчским тигром“, от которого пошло название озера Науэль-Хуапи.»