И я победил.
Он лежит на полу с распоротым животом и без правой руки, и я слышу его последние слова:
— Будь ты проклят во веки веков, Чамен! — тихо, но отчетливо произносит Хойдин. — Если в мире есть справедливость… пускай ни ты, ни Илимандра, ни ваши дети никогда не узнают счастья. Будь проклят твой род, чужак, так же как проклят теперь наш. Да будет твое имя навеки проклято в истории! Пускай это свершится.
А потом мы с Ильмой мчались вдаль, падая во вселенскую бездну. И мы сказали себе: прошлое не омрачит нам будущего. Мы обещали друг другу: весь пережитый нами ужас не помешает нашему счастью.
И мы были счастливы — пускай и не так, как нам хотелось. Сейчас, когда я думаю об этом, я понимаю: если когда-нибудь в жизни я чувствовал себя счастливым — то лишь в те редкие минуты, когда для нас с Ильмой не существовало ничего, кроме друг друга.
Но если всё было так — то зачем мне понадобилась сила?
Я спрашиваю об этом себя, надеясь, что оно ответит.
Но ответа по-прежнему нет.
Ветер. С него всё начинается.
От него невозможно спрятаться. Если даже ты закутаешься в тёплое пальто и прижмёшься к батарее, он всё равно заберётся под кожу и не успокоится до тех пор, пока ты не взвоешь от страха и боли.
Вот и всё. В этой ветви у меня почти не осталось времени.
— Лада, ты чувствуешь?
— А что я должна чувствовать? Голова болит жутко. И холодно чего-то стало. Ты окно не открывал?
— Нет. Пойдём отсюда.
— Куда?
— Куда-нибудь подальше.
— Это что — и есть оно?
— Да. Оно.
— Ну и почему мы должны уходить?
— Чтобы оно не разрушило твою квартиру.
— Квартиру? Только поэтому?
Я не отвечаю, но молчание — тоже ответ. Лада понуро склоняет голову. Следует за мной, словно рабыня за своим хозяином.
И я знаю: если раньше она сомневалась, то теперь — верит. Когда оно близко, ты поверишь в него, кто бы ты ни был. Твой разум может протестовать, но чувствам откроется правда.
Улица. Редкие машины проползают по ней, как ядовитые гусеницы. Людей почти нет. Когда оно рядом, каждому невольно хочется убраться подальше.
Порывы ветра усиливаются. Тогда, в кафе, я ошибся. Но теперь ошибки быть не может.
— Ник, послушай… — вдруг говорит Лада.
Жду продолжения, но она замолкает.
— Что ты хочешь сказать?
— Что ты не сможешь победить его. Ты никогда, никогда, никогда-никогда не сможешь победить его! Оно — это ведь сила, а ты не можешь быть сильнее силы.
— Я и сам знаю, Лада.
— Ты знаешь… Тогда почему не хочешь признать?
Почему? Потому что я всё так же люблю Ильму, почти говорю я, но…
— Потому что ты привык никогда не проигрывать?
Это правда, отзывается вой северного ветра.
— Я знаю, тебе не понравится… но я всё-таки скажу. Мне ведь нечего терять… Я хочу сказать, нам нечего терять. Понимаешь или нет? Ник, забудь её! Признай наконец, что этот бой ты проиграл. И оно от тебя отстанет.
Негодование вздымается из самых сокровенных глубин. Бурлит, вскипает и коротким залпом выплёскивается наружу:
— Никогда!
— Я знала, что ты так скажешь.
Слёзы — лужи бездонной тоски на краю земли.
— Прости меня, Лада, если сможешь. Я не хотел причинить тебе боль… но иначе не получается. Такова цена. Прости.
Я сжимаю её правую ладонь и больше не говорю ни слова.
Призрак окончательной безысходности. Он растёт, заполняет собой воздух и накрывает меня. Нет, не так — нас обоих.
Ветер превращается в бурю. Деревья вне себя от ужаса. Привычный для них мир рушится; они сбрасывают старые, пережившие самих себя ветки. Шум и треск. Где-то неподалёку падает фонарный столб.
Ещё совсем чуть-чуть — и появится чернота. Я уже чувствую её, хотя пока и не вижу.
Непроницаемые волны становятся вокруг стеной безразличия. Нити вытягиваются и вырастают в непреодолимую паутину. Всё это было уже много-много раз.
Никаких эмоций: каждое действие отработано. Потянуться в пустоту — и поймать на крючок золотую рыбку. Девственная энергия, не принадлежащая никому: только она, и никакая другая. Взять столько, сколько смогу взять. Тащить на себя, потом — выплеснуть изо всех что есть сил.
Точно так же, как десятки раз раньше.
— Ник! У тебя есть тень!
Нарушение первозданной структуры… что?
— Ник, слышишь? Я вижу! У тебя есть тень!
Невозможность, бессмыслица. Почти нет времени.
Ничего не видно. Чернота уже кругом. Пора начи…
Тень? Но я и есть тень. Ведь верно?
— Картина! Я же хотела… ты сказал, что мне можно…
— Я не могу! — зачем я трачу силы? Ведь всё случится именно так, а не иначе.
— Ты не должен… скажи ему! Тень, я видела твою тень!
Ярко-оранжевые нити. Светло-зелёные и ослепительно-жёлтые. Больше, ещё больше! Сконцентрировать здесь и здесь. Опорные точки… одна… другая… Толчок: сместиться сюда. Ещё немного времени. Чёрно-коричневый рот глотает останки продуктов цивилизации. Не вижу — только чувствую. Но не её. Нет, не её!
Тень?
— Не может… я — тень!
— Нет! Неправда! Не ты, и не оно. Я видела… а-а, боже!!!
Нет, оно не сделает…
Белое — почти внутри меня. Чуть-чуть выше. Я не дам!
Скажи ему: не ты, и не оно.
Не может быть. Это ложь. Ещё одна химера.
Но в Книге сказано: если хотя бы двое поверят в одну и ту же ложь, однажды она может стать правдой.
Я ещё могу успеть.
Грубые нити, корявые линии. Хватаю одну за другой, спешу, разворачиваю клубок. Скорее, ближе к центру!
Вгрызаюсь в безобразные корни древа хаоса. Короткий, резкий импульс:
«Отпусти меня».
Ничего в ответ.
«Мне не нужна твоя сила. Не нужно твое могущество. Не нужны три его атрибута».
Убивающий смех тишины. Ничего.
Ты ведь знаешь: не это оно хочет услышать.
Тень.
«Я — не твоя тень».
Пусто. Секунды падают, разбиваются на осколки, просачиваются сквозь решето и уносятся в небытие.
Не то — ты знаешь. Знаешь, знаешь, знаешь: только одно!
Но ведь это будет ложь! Если знаю я — то знает и оно.
Отравленная стрела в сердце: но если это — ложь, то она ничего не значит. Ты можешь произнести её, и ничего не изменится.
Ничего? Картина. Тень!
Будь, что будет.
Белое с чёрным — направленный взрыв. Брызги летят, выворачиваются наизнанку и испаряются. Последнее предательство:
«Я не хочу её видеть. Я больше никогда не хочу её видеть».
Ты врёшь, человек. Сам знаешь, что врёшь.
Но — «у тебя есть тень». У меня…
«Я проиграл. Она больше не нужна мне».
Ещё одна порция обмана. Неужели этого мало? Краткий миг единения с бурлящей, клокочущей массой — и:
«Хорошо, пусть так. Я больше не люблю Илимандру. Я… я никогда не любил её!»
Невозможно стать сильнее силы, говорит Книга. Поэтому нужно стать мудрее. Или, может быть, хитрее?
Только ведь и это — неправда! Вот, ты видишь: оно молчит.
Молчит, верно. Но чернота медленно отступает и обваливается назад в межмировое ничто.
Помни: однажды ложь может стать правдой.
Я повесил картину на стену вместо зеркала.
На ней — столетний дуб, полный сил и желания поделиться ими с каждым проходящим. Его довольные ветви усеяны жизнерадостными листьями, что тянутся к свету. Здесь нет места унынию и печали.
Солнечные лучи наперегонки рвутся в моё окно. Они с опаской прикасаются ко мне, ласково щекочут кожу. Они веселы, как дети на школьной перемене; они не беспокоятся о предстоящей смерти — ведь они не знают, что она всегда наступает.
Там, на картине, я тоже ни о чём не беспокоюсь. Я стою под дубом, и взор мой наполнен неведомыми мечтаниями. Может быть, я мечтаю о новой любви. А может быть, о покое.
И ещё там у меня есть тень. Она оставляет чёткий отпечаток на стволе могучего дерева.
Тень на дереве: совсем как в жизни.
Вечером мы снова увидимся с Ладой. Я предложил ей жить вместе, но она пока боится, и я её понимаю.
