О водовороте событий повествует боевое донесение, написанное лаконичным языком отчета по горячим следам замполитом Билкуном, на первый взгляд разбросанные записи капитана Рябова, услышавшего в полдень хриплый голос истребителя Василия Савоськина: "Умри сам, но нашего любимца - "ила" оберегай!" - и увидевшего, как шатало от усталости командира эскадрильи Вишнякова после четвертого вылета, как он прильнул к траве, чтобы минутку передохнуть...

Оживают записи в штабных документах, в наградных листах, переговоры авиационных командиров по телеграфному аппарату.

Вот донесение подполковника Билкуна: "Начальнику политотдела 315-й иад.

Доношу, что полк 13.7.43 г. производил прикрытие своих войск в районе Сонин Луг, Евтехово, Ржавец. В этом районе были встречи с воздушным противником, где летчиками полка в воздушных боях сбит 31 вражеский самолет. (В донесении перечислены имена, в том числе капитана Геннадия Трубенко, который уничтожил четыре истребителя, сержанта Михаила Голика и старшего лейтенанта Стефана Ивлева, одержавших по две победы. Шестой по счету фашистский самолет сбил Алексей Александрович Гончаров. Он стоил коммунисту жизни.) ...До всего личного состава доведена сводка Совинформбюро и сообщено о продвижении наших войск на участке, где выполняет боевые задачи наш полк (правый фланг 63-й армии). Во время боевой работы на имя командира полка и на мое имя получено письмо летчикам от родителей капитана Вишнякова в ответ на наше письмо, в котором сообщалось о боевых делах сына - Ивана Алексеевича Вишнякова.

Когда летный состав, в том числе и командир эскадрильи Вишняков, прибыл с боевого задания, подполковник Орляхин зачитал это письмо.

Эскадрилья капитана Вишнякова сбила десять вражеских самолетов, из которых лично Вишняков - два.

Всему летному составу и механикам сообщили, что командующий воздушной армией генерал-лейтенант Науменко объявил им благодарность за отличную работу".

А вот свидетельство участника событий И. А. Вишнякова:

"Атмосфера, царившая на аэродроме, заставляла делать порой невозможное. Подумать только, вылет следовал за вылетом, самолеты возвращались поврежденные, бывали вмятины и пробоины, а наши друзья механики и техники держались крепко, как ни в чем не бывало. Только выдавали усталые глаза и невесть откуда взявшиеся морщинки на щеках. Здорово работали всегда, а в эти дни как-то особенно, можно сказать, вдохновенно и инженеры Кириллов, Песков, Смогловский, и техники Бородюк, Николаев, Шаповалов, Филатов, Ильин, Богачев, Дьячков - все, все! Готовы были костьми лечь, но своевременно выпустить самолет в воздух.

И сердцем своим всегда находились рядом с летчиками. Наверное, не думали так о себе, как о нас. Павел Бородюк всегда проводит в бой ободряющим взглядом и жестом. Тогда легко на душе, твердо знаешь: все будет в порядке. И действительно, ни одного ЧП в воздухе, машина всегда безотказна. Прилетишь - он ждет тебя на стоянке с неизменными вопросами:

- Как работал мотор на взлете? На вертикальных фигурах? Во время перегрузок в воздушном бою? Сколько раз я жал ему руку, говоря:

- Спасибо, друже!

Или техник Николай Антипов. Нет марки самолета, которой он не знал бы как свои пять пальцев. Даже Ме-109ф (были у нас в полку две машины). Антипов преподал и мне науку обхождения с этим хищным зверем. Приручили, "выдрессировали", потом использовали для тренировочно-показательных воздушных боев. Летчики ближе узнали его уязвимые места, точнее били по ним, еще больше уверовали в превосходство Ла-5.

А инженер эскадрильи Владимир Петрович Дымченко! Не уйдет со стоянки до поздней ночи, а то и до утра, пока не введет в строй самолет, поврежденный в воздушном бою. Чудесные люди, преданные своему делу!

Свою роль играла приверженность и любовь технического состава к Ла-5. Небезосновательно. Славная машина! Все летчики считали ее превосходной: скорость, замечательные маневренные качества, вооружение. Бывали случаи, когда на двигателе не работало несколько цилиндров, и все же удавалось привести самолет на свой аэродром.

Я лично даже в поэзию ударился, выступив под настроением боевого успеха со стихами о Ла-5, посвященными конструктору С. А. Лавочкину. Стихи, правда, не ахти какие, но мне запомнились надолго. Было там такое четверостишие:

В словах все это выскажешь едва ли,

Лишь виражами можно описать,

Как он хорош на гордой вертикали,

Ваш скоростной, маневренный Ла-5!

Была и песня, созданная коллективно участниками самодеятельности. Мы с удовольствием слушали и пели ее:

Моторы "юнкерсов" гудят,

И нам приказ опять:

Лететь врагу наперехват

На "лавочкиных-пять".

В любом бою мы не из тех,

Чтоб бросить своего,

У нас закон - один за всех

И все за одного.

Этому закону следовали все летчики. Хотя бы командир звена Алексей Нестеренко. Именно к Алексею в первую очередь относились строки песни: "У нас закон - один за всех и все за одного". Летчики его звена знали, что за командиром они, как за каменной стеной. Со своей стороны берегли его пуще глаза.

Во время сопровождения штурмовиков Нестеренко коршуном набрасывался на фашистских истребителей, когда те угрожали "илам", атаковал вместе с ними цели, устремлялся на зенитки. Возможно, он излишне горячился и рисковал, возможно, это не всегда вызывалось необходимостью, но таков уж был Нестеренко.

Безотказность, постоянная готовность и мгновенная реакция в воздухе, понимание приказа с полуслова, с намека отличали моего славного друга.

Летчика Александра Самкова, ведомого, привелось видеть в деле каждый день, близко узнать и проникнуться к нему почтением, именно почтением. Возможно, от частого применения потускнели слова "щит командира". Мне хочется, чтобы они продолжали сверкать, сохраняя свое фронтовое звучание в нашей среде, как символ благородства и рыцарства, подлинной коммунистической нравственности".

* * *

К исходу 13 июля 3-я и 63-я армии прорвали оборону противника на глубину 15 километров. В последующие дни напряженней становилась борьба в воздухе, потому что усилилось сопротивление фашистской авиации. Гитлеровское командование бросало резервы на те участки, где немецкая оборона давала трещины. Советские войска усиливали натиск.

Тесно становилось в небе. Бой следовал за боем. Агитатор политотдела дивизии капитан Рябов записал по горячим следам событий: "Возвратился из боевого вылета подполковник Орляхин. Его моментально окружили летчики. Давно не бывал он таким возбужденным и довольным. Незапланированная летно-тактическая конференция в разгаре. Летчики ловят каждое слово командира - самое авторитетное и самое нужное в эти минуты... ...Стажер лейтенант Серегин догонял ФВ-190, готовясь к атаке, и в этот момент заметил, как три немецких истребителя навалились на самолет Самкова. Подбитый, он тянул из последних сил на свой аэродром. Лейтенант бросился на выручку и спас друга. Самков приземлился, когда уже была потеряна надежда на его возвращение. Воины ликовали. Суровый Орляхин - и тот прослезился, обнимая однополчанина. А летчик Яценко не возвращался. Переживал весь полк. Каким же счастьем засветились глаза людей, когда в темнеющем небе загудел мотор и самолет стал заходить на посадку.

...Боевые листки за 14 июля. Это уже в 431-м полку. Немногословные. Рассказ о подвиге умещается в одну строчку: "Воюй так, как воюет Давидян", "Будь бесстрашным в бою, как Оздоев". Минуту-две, не больше, постоят однополчане у щита возле КП, пробегут глазами сообщение. Кто одобрительно улыбнется, кто скажет доброе слово.

...Зарулил самолет полковника Литвинова. С чем прилетел командир дивизии? Он идет на стоянки, к летчикам. Короткая беседа, Нет, просто обмен несколькими фразами.

- Пехота хвалит - от Колпакчи есть радиограмма. Новую линию фронта вычертили? Не ошибетесь?

- Лейтенант Давидян!

- Я - Давидян.

- От имени Президиума Верховного Совета СССР летчик четыреста тридцать первого истребительного авиационного полка лейтенант Давидян награждается орденом Красного Знамени за бой его четверки с шестью гитлеровцами. За то, что сберегли штурмовиков. За два лично сбитых самолета. Одним словом, за то, что вы, товарищ Давидян, дрались на крайнем пределе человеческих сил и победили.