– Я люблю тебя…, – шевелил рыжими усами Василий.

И они понимали друг друга.

А, девчонки, все такие одинаковые в белых халатах, смеялись и не замечали, что рядом вершится чудо – ЛЮБОВЬ.

Клара откусывала нитку.

– В больнице не шьют – снова попадешь, – наблюдая, как старательно приглаживает женщина пуговицу на фланелевом халате, заметила Зинаида, – Примета такая есть, – она не сдержалась и, как обычно съязвила, – Я, конечно, сильно сомневаюсь, что ты вернешься сюда и станешь матерью-героиней…

– А я бы вернулась за девочкой! – то ли в шутку, то ли серьезно, воскликнула Анна.

– Ты от первого сначала очухайся, – улыбнулась ей Зинка.

Клара, между тем, укололась и отбросила нитки.

– Какое вам дело, кем я стану!

Зина еще хотела поиграть на ребячьей вспыльчивости Кларки, но Анна показала ей со спины кулак. Пока женщины переглядывались, Клара уткнулась в подушку, пытаясь сдержать громкие и какие-то пустые слезы.

– Кларочка, вот, глупышка, – обняла ее за остренькие плечи Зинка, – Ты что, обиделась на меня? На бабу деревенскую или как это… аграрную? Я ж без умысла, сказала и забыла.

– Невезучая я…, – отстранилась Клара от пухлого плеча Зинаиды.

– Вот, глупости, – пытаясь ее успокоить, проговорила добродушная соседка, – Даже поговорка есть такая: «Рыжим всегда везет!». Тебя солнышко, вон, как щедро отметило, а ты говоришь невезучая…, – проскользили толстые Зинкины пальцы по мокрым щекам женщины, – Молодая еще, неопытная, но…, – Зина сделала многозначительную паузу, – Зато красивая, – она ласково поглядела на Клару и кивнула на вечернее окошко, – Особенно сейчас…

При последних словах родильницы дружно рассмеялись. Клара была взъерошенной, как задиристый воробушек, из ее полурастегнутого халата торчала сорочка с прилипшими цветастыми нитками, последние умудрились прицепиться даже на кончики рыжих, роскошных локонов. С натертыми глазами и распухшим, по-детски веснушчатым носом, она больше походила на капризную, непослушную девчонку, разбившую себе коленку, чем на молодую маму, и только, ее маленький ротик, оставался, по-прежнему, симпатичным. Кларочка поглядела на свое отражение в стекле, и тоже расхохоталась.

– Мамаши! Как же, вам не стыдно! – приоткрыла дверь медсестра Верочка, сердито сдвинув свои брови-ниточки, – Одни неприятности с вашей палатой, а еще взрослые люди, – и она решительно нажала на выключатель.

– Вечерняя психразминка. Все, девочки, спим!

Анна проснулась от стука и вскочила на кровати. Она приложила ладонь ко лбу. Пряди слиплись от пота, кожа ее пылала. В палате было темно, соседки давно спали. Что-то опять хлестнуло по стеклу. Женщина обернулась.

Мелкие дождинки конопатили окно, подвывал тоскливо ветер. Серые, словно огромные птичьи лапы, бились кленовые ветки о раму.

– Холодно, потерпи, дружок… Весна, весна уже…, – она прикрыла глаза, кутаясь в колючее одеяло. Ее существо охватила неудержимая дрожь. Анна чувствовала ее даже сквозь сон, но ничего не могла поделать. Скоро озноб сменился жаром, и сознание женщины начало путаться. В охватившем бреду, Анне грезилось, как, задыхаясь от страха, она куда-то бежит. Страшные чудовища ползли на нее со всех сторон. Женщина напрасно пыталась спастись от жутких призраков, преследовавших ее больной разум, они настигали ее в последний момент и душили…

Анна в беспамятстве забилась на больничной койке, будто пытаясь стряхнуть с себя адово пламя разгорающейся болезни. Срываясь на крик, она громко позвала пылающим ртом:

– Вася! Вася! – и тут же, захлебываясь слезами, отчаянно просила мужа, – Не уходи! Не бросай!

Клара заворочалась первой и в ужасе обнаружила мечущуюся в агонии женщину. Разбуженная Зинка, сообразив, в чем дело, шлепнула свои икристые ноги в тапки и выбежала в коридор.

– Вера Геннадьевна! – позвала она медсестру. – Крушининой плохо!

Верочка устало протерла глаза, выключила настольную лампу.

– Досмеялись, – недовольно пробурчала она сонным голосом, – Сейчас Зинаиде Прокопьевне позвоню.

Врач пришла через час. Анна лежала тихо, смирно: подействовал укол, сделанный медсестрой и мокрое полотенце, наложенное перепуганными женщинами. Зинаида Прокопьевна смахнула его, приложила взамен свои холодные пальцы.

– Температура, Вера Геннадьевна?

Верочка засуетилась, и еще раз обо всем по порядку доложила.

– Вчера-то, все было хорошо…, – бросая робкие взгляды на медсестру, виновато бубнила Зинка.

Клара также была напугана. Запрокинув рыжие ресницы, из-под которых блестела стеклянная голубизна, она вертела градусник между пальцами.

Не обращая на них внимания, врач не спеша закончила осмотр.

– Так, – наконец, приняла она решение и, обращаясь к медсестре, сделала несколько назначений. Она уже хрустнула своим крахмальным халатом, чтобы уйти, как, вдруг, неожиданно сильно рассердилась, – Безобразие! Почему в палате посторонние вещи!?

Верочка съежилась и покосилась на окошко. В самом его уголке, за белой ситцевой шторой, прятались три безобидных, и казалось, тоже напуганных цветка. Это женщины уговорили добродушную старушку, Настасью Петровну, контрабандой пронести их в палату.

– Не знаю…, – пролепетала ни о чем не подозревавшая Верочка.

– Немедленно убрать цветы! – Зинаида Прокопьевна пыталась говорить тише обычного, но ее могучий голос громыхал и действовал магически, – Вы, Вера Геннадьевна, будете наказаны за нарушение больничного режима!

– Но я-то здесь причем? Я понятия не имела об этих тюльпанах! – пыталась оправдаться расстроенная Верочка.

– Вот, за это, за то, что не имели, и будете наказаны. Да, если каждый, милочка…, – неожиданно перешла Зинаида Прокопьевна на фамильярный тон, – Будет носить, что ему вздумается…, – хотела она прочитать нотацию, но раздумала, махнув костлявой рукой, – Вот, пример на лицо! И еще неизвестно нет ли на них, какой другой инфекции и палочек! Я вас тогда под суд отдам! – заведующая окончательно рассердилась, бледное лицо ее, скомкалось в беспросветные морщины, – Нет, это все-таки безобразие…, – сказала она напоследок и вышла, оставив после себя прохладный воздушный след.

Щеки Веры покраснели, стали похожи на спелый пепин, пухлые губки задрожали, она почти, что выбежала из палаты. Было стыдно и обидно.

– Зимой опять повеяло, – передернула плечами Клара.

– Да, – призадумалась Зинка, – Серьезная женщина....

– Да, какая она женщина! Эта старуха просто завидует! Ее то, наверное, никогда никто не любил, – Клара от досады карябала свою коленку. Ей, вдруг, стало жалко медсестру, Анну и цветы, на которых она была уверена, не было никакой заразы.

Зинка вздохнула:

– Ой, какая ты еще глупая, девочка. Любят всех.

– Тогда откуда старые девы берутся? – искренне удивилась Клара.

– Да, видно этой грамоте тебя учили плохо, – Зинка посмотрела на нее лучисто-серыми глазами, по-матерински добрыми, – Потому, что чувство это должно быть взаимным! Ну, вот даже взять тебя…

Клара насторожилась.

– Ты уверенна, что тебя любят? Ну, хотя бы муж?

– Не удачный пример… Я могу хоть завтра замену найти! – вздернула курносый нос Кларка.

– Это ты, – так же спокойно рассуждала Зина, – А вот, докторша еще из-за парты со своим другом простилась, его в первом же бою… Но за все эти годы не нашла она видно замены, хотя желающих было много…

– На что же она надеялась? – уже с жалостью спросила Кларка. В этот день это чувство в ней доминировало.

– Ни на что, просто любила, наверное…

Кларочке принесли сына. Рыженький, в маму, он посапывал курносым носиком, и даже пару раз чихнул.

– Ой, ты, Боже мой, – тоненьким голоском пропела детская сестра, – Скажи, еще, что мы тебя простудили. На-ка, мамань, держи свое сокровище! Ну, вылитый мамка! – улыбнулась сестричка, – Счастливым будет!

Клара подпрыгнула на кровати и замерла. Ей опять протянули ребенка, она отчаянно замотала головой, пятясь назад.