Что касается команды канонерской лодки «Хивинец», которая должна была выполнить карательные функции, то команда на этой канлодке была весьма отличной от остальных кораблей. Из воспоминаний капитана 1-го ранга Г. К. Графа: «Герои Петрограда были большей частью или «ряженые», или молодые матросы, еще не имевшие никакого представления о флоте. К этой же формации принадлежала и команда «Хивинца», укомплектованная по выбору Смольного. Большевистский переворот и демобилизация застали «Хивинца» в Неве, и матросы с него играли видную роль при первых шагах новой власти. Вот из кого состояли те «матросские» патрули, которые посылались большевиками для производства обысков и арестов, неизменно сопровождавшихся грабежами и насилиями. «Хивинец» был даже непосредственно соединен с Гороховой полевым телефоном, по которому и получал распоряжения. Команда его ни в чем не нуждалась: она получала от Смольного особое денежное довольствие, неограниченный паек и белый хлеб. Но среди них не было ни одного настоящего старого матроса».
Общую координацию действий карательных сил взяла на себя так называемая ревтройка, возглавляемая новым главным комиссаром Балтфлота И. П. Флеровским. В Минной дивизии матросы готовились к нападению и собирались дать отпор, ложились спать не раздеваясь, заявляли: «Кто придет арестовывать Лисаневича, против того у нас готовы пушки». Но дальше грозных лозунгов дело не пошло. Направляя на усмирение мятежа Минной дивизии именно матросов, ревтройка учла матросскую психологию. Драться со своими товарищами-кронштадтцами матросы Минной дивизии оказались явно не готовы.
Пока на эсминцах, как всегда, митинговали, кронштадтцы, изолировав от остального Петрограда Обуховский завод, занялись уже самой Минной дивизией.
Как и ожидалось, несмотря на все громкие заявления, большая часть эсминцев осталась нейтральными, то есть фактически сдавшимися без боя. Возможно, что на решение матросов сдаться повлиял просчет в осадке эсминцев, оказавшейся больше уровня воды в 15 километрах вверх по Неве от Обуховского завода у Ивановских порогов.
В реальности отпор был готов дать лишь стоявший у стенки Невского завода эсминец «Капитан Изыльметьев» во главе со своим командиром, идейным вдохновителем мятежа Г. Н. Лисаневичем. Когда более двухсот вооруженных кронштадтцев на буксирах «Богатырь» и «Вера» подошли к «Изыльметьеву», Лисаневич дал команду: «Прислуга к орудиям!» Матросы быстро расчехлили орудия и навели их на приближавшиеся буксиры. Одновременно на эсминце развели пары для перехода вверх по Неве.
Но на этом все сопротивление, собственно, и закончилось. Ни стрелять по своим товарищам, ни уходить в сторону Ладоги команда «Изыльметьева» не решилась. Да и Г. Н. Лисаневич не дал команды на открытие огня.
По одной из версий, «Изыльметьев» все же хотел уйти вверх по реке, но случайно зацепился винтом за якорную цепь соседнего эсминца и поломал лопасти. Возможно, это было сделано специально. Когда кронштадтцы высадились на палубу «Изыльметьева», они повели себя весьма корректно, фактически разрешив в тот же вечер переодетому в матросскую форму Лисаневичу беспрепятственно покинуть корабль. Вместе с Г. Н. Лисаневичем скрылись (а фактически были просто отпущены) и другие активисты мятежа: матросы П. Г. Земский, П. Смирнов и Ф. У. Засимук. После этого на эсминце были арестованы три офицера и пять матросов с условием, что их накажут максимально мягко.
Забегая вперед, отметим, что матросы эсминца «Капитан Изыльметьев» настолько преданно относились к Лисаневичу, что назначенный на его место командиром Ю. Ф. Раль (будущий вице-адмирал ВМФ СССР), вполне сочувственно относившийся и к Лисаневичу, и к самой команде, смог продержаться на «Изыльметьеве» всего неделю. Матросы его просто не восприняли… Любопытно, что в 1922 году бывший флагман антиленинского мятежа эсминец «Капитан Изыльметьев» был переименован в «Ленин»… Помимо «Изыльметьева», собирались оказать сопротивление кронштадтцам лишь стоявшие около Обуховского завода эсминцы 3-го дивизиона – «Гавриил», «Изяслав» и «Свобода». Корабли отошли от берега, на них также расчехлили орудия, после чего эсминцы поднялись вверх по Неве к селу Рыбацкому, где встали на якорь посередине фарватера. Поначалу готовились к отходу от берега и другие эсминцы, но по разным причинам так и не отошли. Комиссары Совкомбалта предъявили командам эсминцев ультиматум: «Немедленно изъявить покорность советской власти и выдать зачинщиков» либо будет предпринята минная атака. Через несколько минут ультиматум был принят к исполнению. При прибытии на эсминцы кронштадтских матросов команды не оказали им никакого сопротивления.
Команды ушедших вверх по реке «Гавриила», «Изяслава» и «Свободы» в это время были приведены в полную боевую готовность. Но после долгих дискуссий матросы постановили открыть огонь только в том случае, если по ним первыми начнут стрелять с берега. Но с берега по эсминцам не стреляли, зато прислали парламентеров-агитаторов. Когда те прибыли, по установившейся традиции, на эсминцах тут же собрали митинги. Агитаторы обрисовали командам их незавидное положение. Рассказали, что большинство кораблей дивизии уже отказались от участия в мятеже, флагман неповиновения «Изыльметьев» захвачен, а Лисаневич бежал. Кроме этого, агитаторы объявили ошеломленным матросам и о только что состоявшемся расстреле А. М. Щастного. При этом парламентеры обещали в случае прекращения сопротивления полное прощение командам, за исключением нескольких зачинщиков. В ответных речах матросы эсминцев заявили, что «не желают, чтобы их постигла участь «Изыльметьева» и не желают висеть на реях». В это время к эсминцам подошла и канонерская лодка «Хивинец» с комиссарами Совкомбалта и 120 вооруженными кронштадтцами. После этого команды эсминцев приняли резолюцию о том, что они не намерены впредь делать каких-либо выступлений против советской власти, и выдали по одному «матросу-контрреволюционеру».
Писатель В. Б. Шкловский в своей книге воспоминаний «Сентиментальное путешествие» писал: «При разоружении оказалось, что присланная команда не может вынуть затвора из пушек, не умеет: они начали колотить казенную часть орудия кувалдами. Значит, это не были матросы-специалисты; большевики не нашли их достаточно надежными для посылки». Думается, в данном случае В. Б. Шкловский ошибается. Дело было вовсе не в отсутствии среди кронштадтцев корабельных артиллеристов, а в том, что прибывшие с линкоров матросы не знали, как обращаться именно со 102-мм пушками, которых не было на линкорах, где на вооружении состояли более крупнокалиберные 305-, 203- и 120-мм орудия.
* * *
Одновременно с наведением порядка в Минной дивизии происходило и усмирение рабочих Обуховского завода. Из машинописной рукописи ЦГА: «В Смольном комиссар завода Иванов (И. П. Иванов – большевик, в 1918 году комиссар Обуховского завода. – В.Ш.) и председатель заводоуправления заявили, что ход событий вынуждает закрыть завод и объявить район на военном положении. Зиновьев на это не решался. Договорились на том, что Иванов поедет на Путиловский завод и выяснит настроение рабочих, поскольку возможна забастовка путиловцев в случае закрытия Обуховского завода. Секретарь завкома Путиловского завода Огородников сообщил Иванову, что у них на электростанции выступали обуховцы с призывом присоединиться, если Обуховский завод решится на выступление. В электростанции, как передавал Огородников, часть высказалась за выступление, но, в общем, завод на стороне советской власти.
– Значит, если мы закроем завод, вы рабочих от выступления удержите? – спросил Иванов.
– Да, удержим, на это можете рассчитывать, – ответил Огородников.
После того как вернувшись в свой район, Иванов среди большевиков, занимавших руководящие посты, рассказал о переговорах на Путиловском заводе, решили закрыть завод, не согласуя со Смольным, если в течение суток положение на заводе не изменится к лучшему.
К лучшему положение не изменилось. Утром 22 июня завод снова собрался на митинг, куда по телефону вызвали Иванова для объяснения. Все выступление Иванова свелось к заявлению – или приступайте немедленно к работе, или завод будет закрыт. После того, как комиссар сошел с трибуны, выступил матрос и кричал – вот каким языком разговаривают с нами комиссары…