Здравый смысл говорил Ельцину, что проще всего переждать непонятные события этого дня на даче в Архангельском, что переезд в Москву крайне опасен, но что-то толкнуло его вперед к немедленным действиям. Борис Николаевич тогда, конечно, не знал, что, прими он это решение на десять минут позже, и история России, а может, и всего мира, сложилась бы совсем иначе…
Ельцин взглянул на часы. Было восемь часов тридцать минут утра 19 августа 1991 года. Борис Николаевич спустился в холл, где его ждали соратники и охрана.
– Мы немедленно выезжаем в Москву, – сказал он.
– А как же американцы? – спросил начальник охраны.
– Пусть посидят пока. Охранять они меня собрались, панима-а-аешь! Мне только америкосов в охране не хватало, вот коммуняки злорадствовать будут, – отмахнулся Ельцин.
Через несколько минут кортеж автомобилей, состоящий из двух бронированных ЗИЛов и двух машин сопровождения, выехал за ворота усадьбы и на высокой скорости помчался в сторону Москвы.
Всю ночь с 18 на 19 августа в Кремле беспрерывно совещались члены Государственного комитета по чрезвычайному положению, как назвали себя семь человек из высшего эшелона власти СССР. Объединенные одной общей, как им казалось – благой целью сохранения Советского Союза – они никак не могли выработать общую тактику действий. Объявивший себя исполняющим обязанности президента вместо Горбачева вице-президент Янаев заметно нервничал: у него дрожали руки, он беспрерывно объявлял перерывы и бегал в туалет. Создав под утро длинный нелепый документ, который назвали «Обращением к советскому народу», заговорщики в одну кучу свалили все: и мнимую болезнь Горбачева, и объявление чрезвычайного положения в стране, и даже обещание выделить по 15 соток земли каждому жителю страны.
Входившие в ГКЧП силовики – министр МВД Пуго, министр обороны Язов и председатель КГБ Крючков – настаивали на немедленных жестких силовых действиях на всей территории страны. По их приказу ночью севастопольский спецполк КГБ окружил дачу Горбачева в Форосе и отключил все виды связи. Москва была буквально наводнена войсками, 60 бойцов спецподразделения «Альфа» блокировали дачу Ельцина в Архангельском. Покинув ночное совещание, силовики тайно решили начать военную часть операции, без разрешения Янаева и прочих членов ГКЧП, и сразу после наведения порядка в стране освободиться от ненужного нерешительного балласта в правительстве. Добравшись до своего кабинета, председатель КГБ Крючков первым делом связался с командиром «Альфы» и дал команду начать штурм дачи Ельцина.
– Поздно, – ровным голосом сказал командир «Альфы» генерал Виктор Карпухин. – Десять минут назад Ельцин вместе с командой промчался мимо нас и укатил в Москву.
– Почему не остановили?! – закричал Крючков, – Немедленно догнать и арестовать!
– Так ведь команды не было. Мы здесь с четырех утра в засаде без дела сидим. А догнать уже не получится. У них ЗИЛы, а у нас ГАЗик да автобусы, – сказал Карпухин.
– Дал Господь подчиненных, – подумал Крючков, – одной автоматной очереди по колесам хватило бы, чтобы остановить кортеж. Просрали время, в буквальном смысле Янаев просрал – просидел в клозете…
Крючков позвонил Язову и попросил остановить и арестовать Ельцина уже в Москве. Но остановить Ельцина не удалось. Через тридцать минут он уже был в Белом доме, где срочно собрал своих сторонников. Началось противостояние, которое длилось три дня. Стороны издавали указы, признавая действия противной стороны незаконными. Позднее историки так и не смогли определить, почему заговорщики из ГКЧП не смогли сохранить власть, ведь достаточно было одного танкового полка, чтобы разогнать сторонников Ельцина и взять штурмом Белый дом, а в Москве стояли целые две танковые дивизии, готовые выполнить любой приказ. Доподлинно известно, что два раза Крючков и Язов отдавали приказы штурмовать Белый дом, и оба раза приказы по разным непонятным причинам не выполнялись.
Наконец, 21 августа ГКЧП бесславно прекратил свое существование. Танки покинули Москву. Ельцин праздновал победу. На огромном митинге 22 августа на Краснопресненской набережной Борис Николаевич ликовал. Многотысячная толпа скандировала: «Ельцин! Ельцин! Россия!». В порыве восторга, не обращая внимания на протесты охраны, Ельцин сбежал с трибуны и «пошел в народ». Он пожимал десятки рук, обнимался с демонстрантами. В какой-то миг, обнимая очередного парня из толпы, он не почувствовал, как тот ловким профессиональным движением проник во внутренний карман пиджака президента. Бумажник в одну секунду перекочевал в карман куртки уличного воришки, и парень тут же смешался с демонстрантами и исчез. Выбравшись из толпы, он открыл дорогое кожаное портмоне с личным вензелем Ельцина. Его ждало разочарование. Кроме разноцветных визиток и каких-то записок, в бумажнике лежал всего один доллар США. Других денег не было вообще.
Борис Николаевич давно уже жил в том мире, в котором наличные деньги не требовались. Он и без них имел все, что было необходимо, кроме неограниченной власти. А в тот день он получил и ту самую, давно желанную, власть. Воришка переложил Доллар в свой карман и выкинул бумажник в мусорный бак от греха подальше…
Рожденный в далекой Америке, Магический Доллар начал свое увлекательное путешествие по огромной незнакомой стране с названием Россия…
Все эти четыре долгих дня Майкл Фиш с двумя своими товарищами просидел в бункере в подвале дачи Ельцина. В первые же минуты он связался по спутниковому телефону с директором ЦРУ Стивеном Гроссом. Спутниковый телефон был вершиной технической мысли того времени и обеспечивал связь в любой точке мира. Майкл коротко доложил ситуацию. То, что он услышал в ответ, никак не вязалось с обликом всегда выдержанного шефа. Поток английской брани шеф то и дело перемешивал с русским матом, как известно, самым сочным в мире. Для Стивена Гросса – доктора российской и советской литературы – это не составляло труда.
Майкл Фиш тоже знал значение этих истинно русских слов с детства. Ведь он на самом деле был потомком эмигрантов из России. И хотя родился в Америке, но воспитывался бабушкой-украинкой. Бабушка после революции молодой девушкой навсегда эмигрировала из прекрасной Одессы в США. Там она вышла замуж за эмигранта-еврея Александра Фишмана, который в Америке стал Алексом Фишем. Русско-украинскую культуру и воспоминания о прекрасном городе на Черном море бабушка бережно пронесла через многие годы своей американской жизни и передала ее своему единственному внуку.
Отец Майкла Фиша был кадровым военным, воевал во Второй мировой и ушел в отставку в чине полковника. Быть может, это и позволило Майклу поступить в элитное подразделение США «Дельта». Служба в «Дельте» была первой ступенькой в ожидаемой карьере Майкла. По мнению всех, его ждало блестящее будущее, но нелепый промах в России мог поставить точку во всей карьере.
Директор ЦРУ таких ошибок не прощал.
Майкл отключил спутниковый телефон и поднял трубку красного телефонного аппарата с гербом СССР вместо диска, одиноко стоящего на письменном столе кабинета.
– Мне срочно нужен господин Ельцин! – рявкнул он в телефон.
– Бориса Николаевича нету, отъехали они, – ответил милый женский голос с украинским акцентом.
– Тогда соедините меня с американским посольством, – потребовал Фиш.
– Какое посольство, у нас в стране революция, вы шо, не слыхали? – удивился девичий голос, – Послушайте, у вас тама за дверями внутри кабинета есть туалет и душ. И кухня есть, и кладовка, и все есть: и колбаска, и сало, и водка. Там и огурчики в банках, и помидорки. Отдыхайте, дорогие гости, угощайтесь. Нам – не жалко, – сказал девичий голос, и его обладательница отключила связь.
