«Ты мне дашь все, что надо… Мне казалось, ты умная девочка, но ты просто беспросветно тупая, если считаешь, что меня можно развернуть сейчас… Я знаю, где тебя искать. И я уверен, что уже нашел. Мне плевать, что ты думаешь, но если ты мне сейчас не скажешь, я всю вашу шарагу вверх дном переверну и из самого замшелого угла тебя вытащу, если надо будет. Плевать на контракт, можешь что угодно со мной после этого сделать. Тебе ясно?»
Антон так сжал пальцы, что еще немного — и, казалось, экранное стекло треснет. Но вместо этого заболели суставы… Он сглотнул; во рту было сухо. И ответа не дождался, бросил вдогонку:
«Сука».
========== XVII ==========
21.03. Вторник. Перелом
Ответа Антон не дождался ни через час, ни через два, ни вечером. Впрочем, только вечером он и начал ждать по-настоящему — когда гнев осел на сбитых костяшках пальцев, во вмятинах на боксерской груше и чьих-то ребрах… Когда никчемным спутником стал наполовину пустой стакан, вкус пойла в котором сносно сочетался лишь с горечью, осевшей в глотке.
«Я даю тебе время до утра, — отчаянно угрожал Антон молчащему чату. — Если ты не скажешь мне свое имя и мы не поговорим лицом к лицу по-хорошему, я все равно приду говорить. По-плохому».
Но даже утром следующего дня — он проверил, как только разомкнул глаза, — ничего не было. Попытка написать еще раз не увенчалась успехом. Сообщение висело зудящей занозой, разбухало, нарывало, но ее некому было вытащить. Хозяйка не выходила в сеть, оставив Горячева наедине со страхами, болью и несправедливостью. И погода вторила душевной смуте: не по-весеннему низкие облака громоздкими кучами висели на небе, закрывая собой солнце. Меркла дорога, люди, кроны деревьев. Перестало источать блистательный истошный свет и здание резиденции, что теперь смотрело на Горячева из-под полуприкрытых шторами окон-глазниц.
Он не знал, как доехал до сюда целым, потому что от злости едва вспоминал отжимать педаль газа. Грязь заляпала ухоженный байк и брюки для езды так же обильно, как непрошеная влюбленность — душу и сердце. И в мыслях была одна грязь.
Горячеву никак не становилось легче. В самом горле клокотала никем не успокоенная обида, — а за порогом дома она забурлила лишь сильнее, словно кто-то выкрутил ручку конфорки на максимум. Света внутри дома и впрямь не было. Оказалось, авария на подстанции — боком вышли работе пушкинские зеленые насаждения во время ночного шторма. В лишенном даже окон холле расселись на редкость тихие сотрудницы, высвечивая темноту экранами смартфонов. Антону, впрочем, свет не был нужен для того, за чем он пришел. Правда, дойти до лестницы не успел… Из-за поворота в него неожиданно влетел кто-то высокий и жесткий. Оказалось, Настя.
— Тьфу, Антоний… Ты бы хоть топал погромче, что ли, или отсвечивал чем!
Общаться Горячев сейчас точно не был настроен. Он медленно выдохнул, утрамбовывая эмоции, которые не стоило расплескивать ни на кого другого, и спросил:
— Елена у себя?
— Да не, мы с ней в серверной были, она еще там… Кстати, насчет нее…
Антон не слушал. Он получил ответ и двинулся было в нужную сторону, но Настя на удивление крепко поймала его за одежду, ругнувшись шепотом.
— Да стой ты! Я с тобой разговариваю же… Горячев, блин, ты что-то сделал там?
— Я — нет, — натянул тот улыбку на лицо и снял с себя незваные руки. — Я спешу.
— Да хорош! Мы с ней только что говорили, понимаешь? Она зачем-то спросила меня, могу ли я взломать твою личную переписку, почту, там… Спрашивала про твои «сеансы»… Я сказала ей, что ничего не знаю и не могу сделать, и вообще, у тебя же там анонимность какая-то, я сама не должна ниче…
— Настя, — перебил Антон. В голосе прорезалось давление — а голова уже кругом шла от одних напоминаний. Елена… Сеансы… Анонимность… Горячев хрустнул костяшками. Он бы с радостью вырвал эти слова из каждой глотки и выбросил в ведро. — Я иду к ней. Как раз с этим вопросом. И сам разберусь.
Лица хакерши Антон не рассмотрел — мрак смазывал черты, да и желания не было. Вырвался, ушел. Только тьму Горячев перед собой и видел: холодную, пустую, высасывающую всякие силы. Но он привык к такой. За месяцы, которые оставался ослепленным — привык. А потому, сопровождаемый лишь блеклым светом, отбрасываемым ярким экранчиком, проскользнул, так никем и не замеченный, по знакомому пути. Горячев чувствовал себя то ли вором, то ли убийцей. В сущности, просто грабителем, который пришел отнять то, чего не смог получить добровольно.
Серверная и впрямь оказалась открыта. Тесную комнатку наполнял зуд аппаратуры, которая продолжала работать (наверняка от аварийного генератора) даже тогда, когда весь коттедж оказался обесточен. Перемигивались светодиоды на рядах системных блоков — будто машины общались на одним им известном языке. А в углу возле монитора, что-то напряженно копируя и закрывая, стояла Богданова… Безупречная, как и всегда, в своей строгой юбке и пиджаке. Едва ли Горячев мог различить цвета в черноте, разорванной голубовато-зеленым отсветом. Но он знал, что этот пиджак — бордовый. Елена резко обернулась и чуть не вскрикнула, когда он подошел почти вплотную, но усилием воли подавила порыв.
— Антон, твою мать! Зачем ты так делаешь? — ругалась Богданова, разглядывая лицо Горячева. — Ты что-то хотел? Сейчас не лучшее время, видишь, в какой мы ситуации…
— Да, давай еще этой ситуацией прикройся, — усмехнулся Антон, но совсем недобро. Никогда Елена не смотрела на него ни влюбленно, ни обеспокоенно… И теперь, казалось, только боялась. Горячева наизнанку выворачивало от мысли, что у нее хватает сил даже теперь делать вид, будто между ними ничего не происходит. — Чего я хотел? Хочешь знать, чего я хотел?
Ответ ему был не нужен. Антон схватил Елену за правую руку, сразу же пережимая сухожилие и выворачивая запястье так, чтобы нельзя было безболезненно вырваться. Низкий прием — использовать свои навыки борьбы против беззащитной женщины, чтобы зажать ее в угол… Но Горячев не знал, что еще ему делать. В своем рыцарстве он уже потерпел поражение.
— Я же с самого начала думал, что это ты… Эти перчатки, а потом — ну, конечно, — это ебучее кольцо…
К перчаткам он бы тоже подобрал какой-нибудь унизительный эпитет — тонкая лайка плотно обхватывала ладонь, да еще и на запястье фиксировалась пуговицами. Задача Антона оказалась сложнее, чем он рассчитывал. Но Богданова не вырывалась, нет. Только окаменела, ощетинилась.
— Отпусти меня, Антон. Я тебе не девочка из твоего двора, слышишь? Отпусти, иначе я тоже покажу зубы, и мы посмотрим, кто из нас сильнее. Какого хрена ты несешь? Совсем поехал головой со своими… — она не договорила, оборвав мысль.
— Заткнись!
С треском отлетели пуговицы, звонко ударившись об один из металлических корпусов. А Горячев, как хищник — когтями, пальцами забрался под край перчатки и впервые рванул на себя.
— Ты, конечно, сучка… Что, свадьба скоро?! — он рассмеялся. — Стремно стало или наконец совесть замучила? Нет, я и раньше знал, что вы, бабы — просто мрази мелочные… Но ты, блядь, все рекорды побила…
— Антон! — Елена округлила глаза и забилась, вырывая руку. Без толку. Горячев поймал, перехватил удобнее. Стол за ними пошатнулся, когда Богданова ударилась о него бедром, а Антон — коленом. — Прекрати, идиот! Да что я тебе сделала?! Что? Я не понимаю тебя, о чем ты? Антон, пожалуйста! Это за цветы? За что это? Я же тебе сразу сказала про свадьбу! Я тебе ничего не обещала!
— Да… Да прекрати ты… Обещала ты достаточно. Только пиздела больше!
И наконец перчатка отошла от кончиков пальцев, Антон захватил ее в кулак — и потянул… Сердце изнутри ломало ребра. Он так ждал этого момента — но как же блядски больно и мерзко становилось от того, чем все обернулось. С хлопком Горячев швырнул перчатку на тот же самый компьютерный стол. Он все сжимал запястье Богдановой, все смотрел ей в глаза. Одно хотел там увидеть — вину. Может быть, слезы. Все что угодно — лишь бы знать, что хоть капля ее сожаления была правдива.
