Пальцы. Плечи. Глаза. Губы. В обрамлении размытых треугольников, как в фоторамках — разрозненные образы. Осколки. Выбирай любой. Собирай мозаику. Чьи-то ладони совсем рядом — Антон отодвинул их, не желая сегодня обращать никакого внимания на навязчивый символ. Темные волосы с сочными розовыми бликами — нашел. Белая юбка… Белая майка… Бело-серебряные искры на коктейльном платье — совсем рядом. Антон видел узкую красивую спину в глубоком вырезе, но не лицо. Подошел ближе. Только руку протянуть — и уже можно трогать так, как трогать невежливо, хотя бы не познакомившись. Еще один запрет — и первая неяркая вспышка возбуждения вдруг ослепила, обострила чувства.
«Пускай это будешь ты», — загадал Антон и вынырнул из-за плеча сверкающей незнакомки, страстно желая получить ее образ целиком. Победить — или продолжить поиски. Его встретили два очерченных черным — конечно, не углем, но так было похоже — темных глаза, томные полные губы и четкие линии макияжа. Антон видел, как молодая женщина замедлилась в танце, окидывая всю его фигуру оценивающим взглядом; таким острым и тонким, словно лезвие ножа для резки бумаги. И вот, когда ее подруги только навострили когти и выписывали бедрами витиеватые фигуры прямо за спиной, брюнетка сделала уверенный шаг навстречу к Горячеву. Ее ручки не касались его, но вот тело, словно намагниченное, оказывалось постоянно в недопустимой близости. Антон быстро подстроился под ее ритм — он едва ли контролировал свое тело, живущее само по себе, пластичное и свободное как никогда. Бедра напротив бедер. Полная грудь — почти вплотную к его груди. Никакого личного пространства. Никаких рамок и границ. Антону показывали, что его хотят и он нравится, как в мире животных, самым понятным языком — невербальным; а он отвечал. Языком жестов, тела и реакций. И в какой-то момент, прижавшись мягкими губами прямо к Горячевскому уху, незнакомка полила в мозг едва различимые в оре музыки фразы:
— А ты хорошенький! Пойдем, угощу? — и, взяв его за руку, потянула через толпу, через гомон и шум, через светодиодные вспышки прямо к бару, к мягкому перезвону бокалов, к улыбающимся людям и, конечно же, к месту парковки всех жаждущих чего-то большего в эту ночь. Она заказала два напитка и, аппетитно изогнувшись так, что стали видны плавная линия бедра да острая коленка, с готовностью подставила лицо под взор Антона и розовые блики. На барный табурет она не забиралась. Во-первых, не позволило бы платье. Во-вторых, возможно, это было следующим ее оружием, новым прицельным выстрелом, как, например, тонкая цепочка, свисающая с шеи и теряющаяся в ложбинке между грудей, или хитрый бальзам для губ, который скрывал их обветренность или зацелованность кем-то. Брюнетка вновь наклонилась к Антону, чтобы спросить: — Что-то здесь ищешь?
«Тебя», — подумал Горячев, но успел смолчать: его опыт показывал, что это слово произносят, как правило, не столько сопливые романтики, сколько маньяки. А он — он был заряженным молодостью и музыкой, голодным и пьяным мальчишкой в эту ночь, но точно не сталкером. Расфокусированный взгляд ползал по образу незнакомки, почти призрачному, фантастическому… Сверкающая, властная — в эту ночь она напоминала ему Снежную Королеву, которая должна увезти с собой одного наглого бессердечного Кая. И тот ухмылялся, когда наконец находил ее глаза.
— Ту, которая хорошо танцует, — обозначил Антон. — Кажется, нашел.
Он потянулся было к стакану на барной стойке, как вдруг услышал вопрос бармена: «Поджечь?» Бросив беглый взгляд в ту сторону, Горячев понял, что в черно-розовом безумии выделяется только один почти заглушенный отблеск — на просвет от белых ламп в рабочей зоне. Зеленый. Абсент, конечно же. Антон неуверенно кивнул — он не хотел рисковать с неразбавленным напитком после косяка, а так у него был шанс выжечь градус и не ставить над собой слишком смелых экспериментов. Вспыхнуло голубое пламя — и вот уже его порция дополнилась перевернутым бокалом с соломинкой. Горячев наклонился, медленно вдохнул пары, сделал небольшой глоток теплого, жгучего, приторно сладкого зелья… Его бросило сперва в жар, потом в холод, затем обратно… Под кожей проползла дрожь, спустилась и собралась где-то между бедер. Что за характер был у его находки!
— Я Антон, — представился он, облизнувшись и утерев губы тыльной стороной ладони. Женщина медленно улыбнулась, натягивая эмоцию на столпы собственных мыслей. Одна из них была пьяная и разрешила задержаться взгляду на чужих губах непозволительно долго. Другая — расчетливая и смелая; она отклонилась назад, чтобы посмотреть на чужие наручные часы. И когда все ее устроило, наконец, представилась:
— Эля, — улыбнулась брюнетка, заправив за ухо прядь гладких волос. — А я ищу того, кто хорошенький, — хищно ухмыльнулась она, сладко причмокнув. — Кажется, нашла. Что, Антон, мы здесь надолго, мы хотим танцевать или, может быть, я станцую только для тебя?
Эля — наверное, Эльвира, — двинулась на Антона, и уже очень скоро напряжение между ними стало гуще и сытнее. Новая знакомая облизывала губы, заправляла волосы плавным движением, открывала шею и показывала всем своим видом, что она-то знает вес своему телу и ладному лицу. Еще немного — и ее руки лягут на Горячева, заявляя свои права всем, кто мог бы на что-то претендовать в эту ночь.
— Такой красивый мальчик и один. Кто ж тебя такого отпустил, а? Хочешь расскажу тебе секрет на ушко?
— Ну попробуй, — с вызовом прошептал Антон, податливо разглядывая каждый новый изгиб, который открывался перед ним. Ах, этот сладкий яд на уши… Эля наверняка думала, что берет его в оборот — а он уже контратаковал, пристраивая горячую ладонь у нее на талии. — Расскажи…
И тут вдруг сквозь электронный шум, сквозь свет и жар прорвался лишний сигнал — вибрация мобильника в кармане. В клубе Лехи Антон, пока еще находился в сознании, привык быть максимально бдительным — ведь Большой Брат следил и мог дать команду «отставить»… Мало ли кто сюда приходил отдыхать! Горячев, не отстраняясь, вытащил смартфон свободной рукой, снял блок и глянул на уведомление. Пришло оно, впрочем, не от кого-то, кого он мог ожидать. На узком всплывшем окошке читалось начало сообщения от хозяйки с нежными руками: «Антон! Реальность совершенно выбила меня из времени, и тебя, вижу, тоже, но я…» Но Горячев был беспощаден — и смахнул бесполезное сообщение, так и не открыв целиком. Телефон снова соскользнул в карман — и как раз вовремя, потому что Эля стала медленно отдаляться. Но не смогла. В ту же секунду вторая ладонь уже смяла шероховатую ткань сверкающего платья, а Антон хищно улыбался ей в лицо:
— Ну-ну. Я люблю именно на ушко! Или ты хотела выпить?.. Тогда прости…
— М-м-м, — Эля скользнула узкой ладонью по белой ткани рубашки, задевая аккуратными длинными ногтями скрипучий принт. — Не отвлекайся от меня, Антон. А то не расскажу секрет. Но, так как ты вел себя не очень хорошо, придется отвести тебя в угол. В мой угол, — Горячев ощутил, как вторая рука опустилась ему ниже пояса. Эля не нарушала самых запретных границ, но прозрачно намекала на такое намерение. — У меня есть машина, квартира, но нет хорошенького мальчика. Будешь сегодня мой. — Она лихо опрокинула в себя свое же зелье, разбавила алкоголь поверхностным скорым поцелуем в губы, оставила деньги, которые выудила из лифа, что скромно прятался под сияющим платьем, и поманила Горячева за собой, пощекотав его ноготками под челюстью. Тот чуть не замурлыкал — ему этим вечером все кружило голову. — Пойдем?
Антон допил абсент и, лихо взяв Элю под руку, позволил вести себя. У него не было с собой никаких вещей, кроме телефона; верхняя одежда хранилась в гардеробе, как, видно, и ее; Леха и Влад не ждали назад. Горячев был вовсе не против того, что этим вечером снимали его, а не наоборот. В мозгу страшно зудела только одна мысль: наконец перед ним спустя месяц женщина — роскошная, доступная, не ставящая никаких правил. Он мог трогать ее, слушать ее, вдыхать ее запах. Она целовала его, а еще у нее был узкий аппетитный зад, женственная фигура и красивая грудь. А еще она была напористой! Как та, вроде бы, жена Богданова — только гораздо более во вкусе Антона. На выходе он подал Эле шубку, помог одеться. В белесом свете уличных фонарей и среди снега она показалась ему немного старше, чем вначале — но кто был Горячев такой, чтобы жаловаться, если от нее так вкусно пахло, а она сразу продемонстрировала ему, чего хочет?
