Данби сильно расшибся о землю, так как не привык пружинить при падении. Боль, которая сотрясла его тело, помогла ему. Юджин Данби привык получать удары справа и слева, в голову и по корпусу. Это делало его сильнее.

Силуэт Маллена замер в нескольких шагах от тела боксера. Свет бил в полузакрытые глаза Данби, просачиваясь откуда-то с самой вершины неба. Он не видел лица своего преследователя.

-- Встать, -- резко приказал Маллен и вскинул пистолет. -- Встать.

Один, два, три ... В этом матче он выиграет, если ему засчитают нокаут. Тело Юджина Данби не шевелилось. Боль в руке начинала медленно утихать. Рана была не особенно серьезной.

Привычная улыбка исподволь расцветала на лице Маллена. Он сделал еще шаг, все еще заставляя свое оружие смотреть на поверженного человека.

Данби не шевелился.

-- Встать, -- вновь приказал Маллен.

Наклонись ко мне. Посмотри, жив ли я. Может, ты убил меня своей последней пулей. Проверь это. Наклонись ко мне.

Черный силуэт инспектора продолжал нависать над Данби.

-- Я знаю, что ты притворяешься, -- голос, доносящийся сверху, звучит так уверенно. Когда в детстве отец водил его в церковь, Юджину казалось, что именно так должен звучать голос бога.

-- Ты притворяешься, -- колени инспектора Маллена начали медленно сгибаться, пистолет в правой руке качнулся. -- Я это вижу.

Если бы сержант Леон имел в своем распоряжении побольше времени, он, возможно, рассказал бы своему патрону о том, что Юджин Данби -- левша. Сверкающий шар мироздания обрушился на челюсть инспектора Маллена, и алое солнце взошло на багровые небеса.

Его пальцы разжались, пистолет глухо звякнул об разбитый асфальт.

Юджин Данби не предполагал, что подниматься будет так больно. Его преследователь распростерся перед ним, глаза закрыты, а крупные зубы оскалены в хищной гримасе. Данби сделал несколько шагов и споткнулся о неловко разбросанные ноги инспектора. Потом он наклонился и поднял пистолет.

Безразличная сталь все еще хранила в себе тепло нескольких выстрелов. Когда короткие крепкие пальцы боксера сжали ее, он почувствовал, как сила, даваемая человеку оружием, медленно перетекает в него.

Распрямиться тоже было больно, но уже не настолько.

Данби разбежался, подпрыгнул и плавно взлетел на стену. Когда его ноги обхватили забор, он глухо застонал, и этот стон перешел в рык. Его тело было пропитано болью, как губка бывает наполнена мыльной пеной. Данби посмотрел вниз и понял, что ему снова будет больно.

Он прыгнул вниз в тот самый момент, когда сержант Леон растворил заднюю дверь.

Потребовалось всего несколько минут, чтобы связаться с управлением и вызвать патрульные машины. Еще минута ушла на то, чтобы узнать, куда направился инспектор.

Леон опоздал.

Когда, бестолково помотав головой в разные стороны, он увидел вдали неподвижное тело инспектора Маллена, мысль о преследовании плавко растаяла в его мозгу.

-- Инспектор, -- крикнул он и побежал.

Мимо Юджина Данби проехали две патрульные машины. Оба раза он успевал спрятаться. Пистолет глухо бился в кармане брюк и больше не придавал уверенности.

Должно было пройти время, чтобы Данби смог осознать свои чувства.

Привычный для него мир -- мир ринга, ставок на победу и резких выкриков рефери -- все это вдруг оказалось далеко-далеко, где-то там, откуда, с вершины небес, на боксера падал солнечный свет.

Юджин Данби боялся.

5

Кора Хантли была не единственной, кто располагал знакомствами среди беспокойного братства судебных клерков. Провисев на телефоне минут десять и уже начиная уподобляться взбесившемуся компьютеру, я, наконец, смог узнать, что заместитель окружного прокурора не намеревается приводить своих свидетелей на слушание о выпуске Кларенса Картера под залог.

Само собой, делать им там в любом случае было нечего, но у служителей правосудия головы работают не как у всех остальных людей, и прокуратура вполне могла попытаться оказать на семью Картеров психологическое давление. Однако, раз этого не произошло, представлялся удобный случай потолковать с этими свидетелями.

Я как раз записывал их имена и адрес на лист блокнота, когда в комнату вошла Франсуаз. Невнятно протрубив в трубку слова благодарности, я повернулся к ней.

-- Алан Перкинс и Феникс Джордан, -- сообщил я. -- Вторая, похоже, женщина. Интересно, чем там они занимались, ночью у морского берега? Если дело дойдет до процесса, стоит сделать на этом акцент при перекрестном допросе. Присяжные страсть как любят пикантные подробности, и чем больше их всплывает на слушании, тем придирчивее они относятся к засветившемуся свидетелю. Став членами жюри, люди обычно превращаются в ханжей.

Франсуаз наклонилась надо мной, протягивая руку за блокнотом. Ее длинные каштановые волосы коснулись моего лица, я слегка отстранился.

-- Я всегда удивлялась тому, -- сказала она, внимательно изучая бумагу, -- каким образом ты мыслишь. В любой ситуации ты можешь отыскать что-нибудь пошлое, а насмаковавшись этим, всегда найдешь повод обличить пару пороков.

Она закончила разглядывать запись, и, убедившись, что я смог правильно прочесть написанные мною же имена, аккуратно вырвала листок, сложила его вдвое и положила в боковой карман. Очевидно, она не слишком доверяла моей способности ориентироваться в городе и готовилась в случае необходимости спасти положение.

Однако я справился блестяще и даже не заблудился в даунтауне. Незадачливые мошенники, которыми я считал Алана и Феникс, занимали небольшую квартирку в доме с меблированными комнатами. Его фасад был очень обшарпан, будто стада слонов по воскресеньям приходили к нему почесать себе бока. Меня не посетило желание посмотреть на то, как дом выглядел сзади.

Когда я припарковал машину и попытался вылезти из нее, Франсуаз взяла меня за руку и удержала.

-- Если эта Феникс на самом деле хорошенькая девчушка, -- решительно сказала она, -- не вздумай пожалеть ее и броситься спасать. Хотя ты и твой друг-блондинчик посмеиваетесь над романтическими словами о рыцаре в сверкающих доспехах, уж я-то хорошо знаю, что в глубине души каждый мужчина готов очертя голову броситься на помощь любой смазливенькой мордашке.