Но первой жертвой торгово-пиратских сообществ являлось простонародье собственно метрополии. Приход буржуазии в сферу земельных отношений всегда начинался с того, что она захватывала собственность крестьянских общин, сгоняла людей с их земли (evictions). Ограбленный люд обязан был, по сути, не продать, а предоставить свой труд первому же хозяину-нанимателю по самой минимальной цене – на это были направлены и законы.
Людям, которых лишили собственных средств производства, приходилось выбирать между фабрикой и виселицей. С 16 в. Англии существовало свирепейшее уголовное законодательство, направленное против экспроприированных, бродяг и нищих, в котором смертная казнь назначалась за сотни преступлений, начиная с мелкой кражи на сумму в два шиллинга (стоимость курицы). В правление Генриха VIII на плаху было отправлено 72 тыс. чел., при Елизавете I – 90 тыс., при населении Англии в 2,5-3 млн. чел.[6] Работные дома, куда бесправная рабочая сила направлялась принудительно, создаются королевским указами еще в начале 16 в. (и превращаются парламентским актом в настоящую систему трудовых лагерей в 1834). Для малолетних они были настоящими морильнями. Почти столь же жестокая система наказания царила и в Германской империи – Каролинский кодекс, Испании, Франции, в казалось бы благополучных торговых республиках Генуи и Венеции. Свирепые наказания стали той дрессировочной палкой, которая превратило население Запада в послушное полностью управляемое стадо. Любые девиации от предписанного властями образа поведения и образа мысли карались смертью – за «ведьмовство», «колдовство», «ересь»; в чем преуспевали и инквизиционные суды католической Европы, и светские в протестантских странах.
Трудящиеся фактически подвергались новой форме рабства – пролетарской, и в него загнано была большая часть населения в самых передовых европейских государствах. Совокупность английских законодательных актов на протяжении трех столетий сводилась к тому, что пролетаризированный труженик по сути является рабом, который не имеет права выбора и обязан наняться на любых условиях в кратчайшие сроки. Преступником, которому угрожали колодки, порка и виселица, фактически являлся любой представитель простонародья, свободно передвигающийся по стране. В случае, когда трудящиеся пытались хотя бы искать более подходящего нанимателя, им угрожали обвинения в бродяжничестве с наказаниями в виде различных истязаний: длительное бичевание ("пока тело его не будет все покрыто кровью"), заключение в исправительный дом (house of correction), где их ожидали плети и рабский труд от зари до зари, каторга и даже виселица. Согласно английской закону "о поселении" от 1662 г. (действовавшему до начала 19 в.), любой представитель простонародья – а это 90% населения – мог быть подвергнут аресту, наказанию и изгнанию из любого прихода, кроме того, где он родился.[7][7]
Дети уже во времена Даниэля Дефо начинали работать с четырех-пятилетнего возраста. В период промышленной революции десятилетние трудились на шахтах по 14 часов в день, таская по низким штрекам, где взрослому не разогнуться, вагонетки с углем. На лондонском трудовом рынке, располагавшемся в кварталах Уайт-Чепл и Бетнал-Грин, родители предлагали своих детей в возрасте от семи до десяти лет любому человеку на какую угодно работу с раннего утра до поздней ночи. (Первые законы по ограничению времени работы детей до 10 лет появятся только в 1850-х гг.)
Людей превращали в говорящий инструмент разными способами . Практиковалось доведение до такого состояния, что они сами продавали себя в рабство. Первыми рабами на плантациях Вест-Индии были белые, ирландцы и англичане – сервенты или законтрактованные слуги. Формально «законтрактованные слуги» не считались рабами, но как сообщает современник: «Слуг продают и покупают, как лошадей в Европе».[8] Недостаток «добровольцев» работорговцы дополняли захватом молодых белых простолюдинов – как пишет историк Дж.Тревельян, это была «молодежь, похищенная частными предпринимателями для продажи в рабство на Барбадосе или в Виргинии». На улицах Бристоля во второй половине 17 века открыто шла торговля белым рабами. Похищениями юношей и девушек для продажи их в рабство занимались купцы лондонского Сити.[9] Продавали в рабство ирландских крестьян-католиков за то, что те проживали на землях, понадобившихся короне и капиталу. Так, после очередного покорения Ирландии 1649-1652 гг., до 100 тыс. ирландцев были отправлены на плантации Вест-Индии, практически на верную смерть. Правительство приказало отправлять туда и всех ирландцев, находящихся в тюрьмах, работных домах, всех, не имеющих определенных средств жизни. А людей, не имеющих средств жизни в разоренной стране, было большинство – почти половина ирландцев-католиков погибла от «меча и голода», а оставшихся в живых, согласно решениям парламента, выселяли за р. Шеннон, передавая их земли колонизаторам-протестантам. Агенты разного рода охотились за ирландскими рабами, как охотились за неграми в Африке.[10] Да и несколькими десятилетиями спустя Дж. Свифт пишет в своем "Скромном предложении" об ирландцах, которые "продают себя на Барбадос", чтобы рабством спастись от голодной смерти. В Шотландии практиковались принудительные договоры «пожизненного найма» на шахты и копи. Принудительно вербовали в английский флот (где пороли плетьми-"кошками" и килевали) – это был практически тот же захват рабов. Продавались подмастерья и сироты из приютов (причем до середины 20 века), наложницы для вельмож и королей (как напр., знаменитая Габриэль де Эстре, фаворитка Генриха IV).
С работорговца Джона Хокинса, освоившего человеческие ресурсы гвинейского Золотого берега и пожалованного королевой Елизаветой в сэры, началось использование английским капиталом бесплатной и бесправной африканской рабсилы. С захвата Ямайки, как узлового пункта работорговли в Вест-Индии, англичане вышли на первое место в этом насильственном, но крайне прибыльном бизнесе. Навигационный акт и последовавшие за ним англо-голландские войны передали, в итоге, англичанам голландские монополии на торговлю рабами. Передали Англии свои монополии на торговлю рабами также португальская (Метуэнский договор, 1703) и испанская монархии (Утрехтский мир, 1713). К началу 19 в. в руках английских капиталистов сосредоточилось 9/10 всей работорговли, почти все ныне процветающие финансовые семейства Англии имеют в своей основе рабство и работорговлю.
12 млн. негров были доставлены в трюмах судов-«слейверов» на американские плантации. А на каждого раба, доставленного в Новый свет,– приходилось по 3-4 погибших при захвате людей в рабство (оттуда происходит термин «киднэппинг») и транспортировке, сухопутной и морской. Западные работорговцы разжигали кровавые межплеменные войны, которые велись фактически по их заказу, ради захвата невольников. Нередко «слейвер», набитый рабами словно консервная банка шпротами, не довозил в живом виде и половины своего товара. Рабов усаживали в трюмах «один между ногами другого», высота отсека составляла 75 см. «На переход от Сент-Томаса до Барбадоса мы потратили два месяца одиннадцать дней. За это время в результате болезней и смертей среди моих несчастных матросов и негров в первый месяц мы похоронили 14, а во второй месяц 320 человек (из 700, находившихся на борту)».[11]
Норма прибыли от таких торговых операций составляла 300-400%, доходя и до 1000%. Для Африки развитие западного капитализма обойдется в трехвековую депопуляцию и демографические потери порядка 55-70 млн. чел.[12]
