Страсти, вроде бы, улеглись, но перенесённый Макаровной стресс и глубокие переживания, нежданно-негаданно пробудили в ней истинную женщину. То, что столько лет дремало в тайных недрах души и тела давно созревшей красавицы, обильным и бурным потоком неожиданно выплеснулось наружу. Сначала Владислав Генрихович был приятно удивлён такому необычному и яркому проявлению сексуальности своей благоверной. Он был просто в восторге от сказочного превращения «бесчувственного бревна» в любвеобильную, пылкую и страстную любовницу. Однако со временем всё это стало его заметно утомлять, раздражать и чрезмерно нервировать. Надежда Макаровна всегда слыла заботливой женой, отличной хозяйкой и искусной поварихой. Лично для меня, борщ, сваренный моей бывшей тёщей, навсегда останется непревзойдённой вершиной и апогеем кулинарного искусства! Но за свою самоотверженную заботу Макаровна стала требовать от мужа неукоснительного исполнения супружеского долга не только по утрам и вечерам, но также и во время короткого обеденного перерыва. Тесть прямо на глазах слабел, хирел, чахнул и таял. Визиты к врачам, знахаркам и экстрасенсам лишь на какое-то время поддерживали его иссякающие скудные силы. Через три года после фатальной интрижки с секретаршей, он, как впоследствии установили патологоанатомы, скоропостижно скончался от непомерного нервного и физического переутомления. Быть может, Дмитрий Иванович и злословил. Но, по его словам, безутешная вдова, покидая кладбище, оглянулась на могилу своего усопшего супруга, судорожно вытерла кулаком слёзы на глазах и, отчаянно махнув рукой, с нескрываемой досадою проронила:

– Слабак!

Этот рассказ соседа и некоторые другие обстоятельства заставили меня усомниться в официальной версии об изнасиловании. И, видно, не только меня одного. Строго говоря, дело и не дошло бы до суда, если бы пресса так скоропалительно не раструбила о грандиозном успехе правоохранительных органов. На кону стояла честь мундира суровых борцов с обнаглевшей и распоясавшейся преступностью. Да и оскорблённый, и униженный жених Макаровны жаждал крови обидчика и неотвратимого возмездия на его поджарую задницу. Свадьба уже была назначена на октябрь, и тёще никак не хотелось терять такого солидного и состоятельного претендента на её руку и сердце.

Судебное разбирательство должно было состояться в начале осени. По требованию тёщи мне пришлось взять отпуск и приехать в Каховку, чтоб присутствовать на этом нелепом, анекдотичном процессе. Из родственников и знакомых Макаровна с Савельичем сколотили нечто вроде группы поддержки, которая гневными криками и репликами из зала должна была влиять на мнение строгих и неподкупных судей. Задача перед нами ставилась простая – засадить преступника за решетку на максимально предусмотренный законом срок. Тёща так же хотела, чтобы мы с Романом Савельичем заявили в суде, что на пятый день после Пасхи насильник, отпущенный из-под охраны под залог, приходил к ней на дом. И он якобы предлагал 5000 долларов США за то, чтобы Макаровна забрала из милиции заявление об изнасиловании. Но я сразу же решительно предупредил тёщу:

– Врать не буду! Не так меня родители воспитали, чтоб нагло и предосудительно попирать правду-истину!

И это, как ты понимаешь, не прибавило ко мне любви дражайшей Надежды Макаровны.

Суд превратился не то в фарс, не то в настоящую цирковую клоунаду-буффонаду. Тёща не могла усидеть на своём месте и постоянно вскакивала, смачно комментируя высказывания адвоката, обвиняемого и свидетелей. Нельзя сказать, что Макаровна была женщиной абсолютно глупой и совершенно безмозглой, но зато – малообразованной и по-ослиному упрямой. Поэтому она с завидным постоянством влипала в идиотские и смехотворные ситуации. За время процесса её несколько раз выводили из зала суда за нарушение порядка и, в конце концов, оштрафовали за неуважительное отношение к добропорядочным служителям правосудия.

Адвокат обвиняемого оказался интеллигентным малым, а также очень расторопным и сведущим специалистом. Он пункт за пунктом опровергал утверждения обвинения и уверенно сводил происшествие к добровольному и взаимному согласию на половую близость.

– О каком изнасиловании может идти речь, если на теле псевдопотерпевшей судмедэкспертиза не обнаружила ни малейших следов насилия? – недоуменно пожимал плечами защитник.

– Сам ты седой и потрёпанный жизнью потерпевший! И не только на голове! А бандит угрожал мне вот таким вот огромным ножом! – орала тёща со своего места, красноречивым жестом показывая размер орудия преступления. Вообще-то, таким вульгарным жестом в простонародье обычно показывают длину мужского достоинства.

– Но согласно протокола задержания у ответчика не было изъято ни огнестрельного, ни холодного оружия, – смущённо улыбаясь, разводил руками адвокат.

– Зато у обвиняемого была обнаружена в кармане алюминиевая расчёска! – вмешался обвинитель. – Её-то несчастная жертва и приняла при слабом лунном свете за отточенный финский нож!

– Неужели вы думаете, что мой подзащитный ни с того ни с сего надумал расчёсываться в такой решающий и ответственный момент? – благодушно возразил защитник под смешочки повеселевшей аудитории. – Да и размер расчёски в три раза меньше того, который нам сейчас так образно показала … гм … так сказать, жертва.

– Вы только посмотрите на этого вшивого интеллигента! Он ещё и обзывается! Да сам ты жалкая образина и жертва верхнего образования! – возмущённо визжала Макаравна, заглушая призывы судьи к спокойствию и порядку.

И тыча пальцем в обвиняемого, она привела весомый аргумент в свою пользу:

– Этот гангстер размахивал чем-то блестящим в правой руке и похотливо рычал: «Снимай быстрей трусы, а то и так всажу!» А что он мог в меня всадить, как не отточенный финский нож!

Судьи от смеха залезли под судейский стол, присутствующие в зале покатывались от хохота. И только Макаровна и Савельич были уверены, что всем доказали свою железную правоту.

В другой раз прокурор, брызгая слюной, гневно обличал преступника в страшном злодеянии:

– Изнасиловав гражданку Ребус, обвиняемый подверг её хрупкое здоровье смертельному риску! Как человек не очень разборчивый в половых связях и имеющий близость с многочисленными партнёршами, он мог заразить потерпевшую ВИЧ инфекцией, или каким-нибудь страшным венерическим заболеванием! Ко всему прочему, своим безответственным, антиобщественным поступком обвиняемый мог так же спровоцировать у потерпевшей нежелательную беременность!

– Если не хуже!!! Ведь этот гадёныш мог запросто наделить меня «мандавошками»!!! – взвилась над головами окружавших её родственников тёща, для которой ВИЧ инфекция была нечто вроде ОРВИ (Прим. Острая респираторная вирусная инфекция), только с обратной стороны медали. То есть тела.

– Вы имеете в виду лобковый педикулёз? – улыбаясь, попытался уточнить адвокат.

– Нет! Я имею в виду, что только такой лобастый педик-до-слёз может защищать такого развратного мерзавца! – язвительно заметила Макаровна.

– Я протестую! – жалобно всхлипнул побледневший адвокат, хватаясь левой рукой за сердце, а дрожащей правой извлекая из кармана упаковочку валидола.

– Смотрите, какой протестант нашёлся! – съехидничала тёща. – Таких протестантов, как говорила моя внучка, в Средние века обманутые инвеститоры живцом на кострах поджаривали! (Прим. До сих пор не знаю или это Степан назвал инквизиторов инвеститорами, или его бывшая тёща.)

3. Насильник и жертва.

Вот тут Надежда Макаровна и «схлопотала» штраф за неуважительное отношение к суду. Хотя, по моему личному мнению, ей нужно было выписать премию за ту атмосферу радости и веселья, которая в кои веки воцарилась в мрачном дворце правосудия. Я слышал, что какой-то учёный жулик совершил феноменальное открытие. Согласно его исследованиям, минута искреннего смеха продляет человеку жизнь на один календарный день. Полагаю, что если бы этот судебный процесс продлился ещё хотя бы на месяц, то Каховка со временем непременно превратилась бы в уникальный город долгожителей.