Песни звонкие с посвистом,
Залихвасткие поёт,
Подбоченися идёт.
Девки зыркают глазами,
Тихо подпевают сами.
Не одна вздыхает тяжко —
Замуж хочет уж, бедняжка…
А Емеле хоть бы что:
«Он? Жениться? Ни за что!»
Мать с отцом уже не раз
С ним о том заводят сказ.
Но Емеля лишь смеётся,
А в «силки» – то не даётся:
«Вот в снежки-то благодать…
Можно с девками играть.
Много их, а ты один —
Сам себе и господин!..»
Вот, однажды, будит мать:
«Надобно тебе вставать,
Рождество, чай, на носу.
Я ж водицы не снесу.
Ты заполни наши бочки,
Баньку мы истопим к ночке,
Чтоб попарить стары кости.
А с утра – к дитяткам в гости.
Обещались уж давно…
Не ходить совсем – грешно.
Батя баньку с утра ладит…».
А сама Емелю гладит
И любовью своей греет,
И от счастья тихо млеет.
Тут Емеля потянулся,
Улыбнулся и … проснулся.
Мать обнял, поцеловал,
Шапку лихо надевал,
Полушубок старый свой
И, любуюся собой,
Вышел. Песни начал петь,
Да и вёдрами греметь.
С горки к речке вмиг скатился
И… в сугробе очутился.
Отряхнулся, рассмеялся,
Да и к проруби помчался.
Наледь сбил с неё ночную,
Пока тонку, чуть седую.
Над водицей пар пахнул.
Вёдра полны зачерпнул,
К коромыслу их приставил,
Там покудова оставил…
Как на воле хорошо!
Всё вокруг белым – бело.
Тишина и благодать…
Места лучше не сыскать.
Лишь задиристый мороз
Щиплет краем его нос.
Вдруг в ведре плеснуло что-то…
Иль позвал, кажись, кого-то?!
Глядь – в ведре-то Щука бьётся…
В руки сразу не даётся:
«Ну, голубушка, постой,
Знатной будешь ты ухой!»
Тут рукою он словчил
И за жабры подхватил.
Вынул мигом из ведра:
«Здравствуй, щучая кума!
В гости, видно, к Рождеству
Бог прислал таку красу».
Щука рот лишь открывает,
Да неслышно что-то бает.
А сама то не простая:
Вся сребристо – золотая,
Глаза – чиста бирюза…
В них горючая слеза.
Тут Емеля рот открыл…
Жаль такую – нету сил.
Улыбаться перестал,
Пальцы рук своих разжал,
Положил в ведро опять,
Дабы дать ей подышать.
Вкруг ведра того всё ходит,
Но со Щуки глаз не сводит.
Жалко Щуку отпускать,
Ещё жальче убивать.
Вот задача то какая?!
Добро с естеством играя,
Ставит грешный свой вопрос
Не на шутку, а всерьёз…
«Распеки меня, Омеля, —
Вдруг махнул рукой Емеля, —
Больно Щука хороша —
Раскрасавица Душа!
Эх, плыви, Кума, на волю.
Береги, впредь, свою долю!»
Шапку под ноги кидает,
Щуку в прорубь опускает,
Машет, в след её, рукой
И качает головой:
Вот ведь штука-то какая…,
Жил такого не встречая.
Шапку, отряхнув, одел:
Поспешать бы – много дел.
Ведро в прорубь опускает,
Крякнув, лихо вынимает,
А в ведре…Ты только глядь —
Щука плавает опять!
Тут Емеля обомлел…
С маху, прям, в сугроб и сел.
В изумленьи – не сказать,
Да и слов не подобрать.
Лишь руками он разводит —
Щука, чай, с ума-то сводит:
«Что ж ты, милая Кума,
Не нашла в себе ума,
Чтоб уплыть куда подале
От своей такой печали?
Али хочешь в казанок?
Аль ещё какой оброк
Заставляет жизнь кончать,
Да и смертушку принять?!
Я ж тебе дарую волю,
Право слово, не неволю!»
Щука рот свой открывает,
Да глазищами играет,
Точно девица весною
Во саду, ночной порою.
И, вдруг тихо говорит,
Только голос чуть дрожит:
«Ты мне счастье подарил,
Говорить-то нету сил…
Я ж Царевна молодая
Царства Северного края.
Жизнь родителям я грела
До поры. И хорошела…
И жених мне Богом дан —
Витязь сказочный, Иван.
Но случилось злое лихо:
Чародей, однажды, тихо,
На несчастье и беду,
Увидал меня в саду.
Злой любовью воспылал
И средь бела дня украл…
Я ж женой его не стала —
Скинув ночи покрывало,
Волшебством огородилась —
В щуку, вишь, оборотилась…
Он же наложил заклятье.
До поры сильно проклятье
И мне щукой в водах жить,
Для людей едою быть.
Коль поймают – не съедят,
Волей вольной наградят
То, как дома окажусь,
Вновь девицей обернусь.
Снял, Емелюшка, проклятье,
Чародеево заклятье
Ты своею добротой,
Человечностью простой.
Чародея ты сгубил,
Тем меня освободил.
Благодарствую вовек!
Ты – чудесный человек.
Прежде чем с тобой прощусь,
Волшебством я поделюсь:
Коль нужда какая будет,
Иль судьба-то вдруг осудит,
Ты слова шепни такие,
Для тебя, ужо, простые:
«По Щучьему Велению,
Да моему Прошению…»,
Дале ты желанье скажешь,
Или сделать что накажешь…
Всё исполнится, и в срок!
Был бы делу правый толк.
А теперь, мой друг, прощай,
Да меня не забывай!»
Тут она хвостом вильнула,
В прорубь тихую нырнула.
На воде круги остались…
«Жаль что быстро так расстались.
Я ж «Спасибо!» не сказал
И поклона не отдал…
Ты прости, за ради Бога,
Шлю тебе Поклонов много,
Путь домой благословляю!
Я же здесь не подкачаю…».
Тут Емеля окрестился,
Во след Щуке поклонился.
И стоит – затылок чешет:
Сон – не сон, иль память брешет,
Иль привидилась ему
Краса – Щука одному?!
Тут гадать – не разгадать…
Дело надо продолжать.
Время близится к обеду,
А воды доныне нету.
Вёдра лихо подхватил,
По тропинке, что есть сил,
Быстро на гору поднялся,
Только дюже запыхался.
Дух, переведя едва,
Вспомнил Щукины слова:
«Так к обеду не поспею,
Хоть себя не пожалею.
Бочек много – я один…
Буду ж вёдрам господин!» —
Отдышавшись, он решил.
Тихо, робко попросил:
«По Щучьему Велению,
Да моему Прошению:
Вёдра, сами всё решайте —
За водицей поспешайте,
Чтобы бочки были полны,
Тихо в них гуляли волны,
Да к обеду, а в сенице
Были полны все криницы».
Только вымолвил слова,
Отскочить успел едва:
Вёдра к хате побежали
И… обратно поспешали.
Воду сами лихо носят,
Ни о чём, ужо, не просят.
Тут соседи всполошились,
Поглазеть бегом явились:
«Что тут? Чудо али лихо?..
Вёдра сами носят лихо
Воду с проруби домой!
Кто колдует, Домовой?
От какой такой печали?
Отродяся не видали!…»
Все толкутся и снуют…,
Кулаками достают,
Иль стоят, разинув рот,
В шубе задом наперёд.
Ребятишки тут как тут,
Рядом с вёдрами бегут.
В общем, полное веселье
И всеобще изумленье.
