— Ну, как хочешь, а я пойду.

— Иди, — пробурчал он. — Если харакири сделаешь, спасать не буду.

Я легонько пнул по колышку, к которому крепилась верёвка-растяжка палатки. Досадно, ну, ладно. Игнорируя Андрея, сидевшего на полиуретановом коврике, залез в палатку, взял заколдованную свечу и пошёл. Но не к краю поляны, а к фургону, в котором засела Лукреция. Волшебница вылезала оттуда один раз по нужде и один раз — на обед. Не дурак же я, чтоб соваться в проклятое место неподготовленным. Я ещё и глефу с собой возьму, и шпагу. Оружие немного посеребрили, так что должно сработать. Но пока прокопаюсь — стемнеет.

Магодетектор пищал, как музыкальный инструмент, извещая о творящемся внутри волшебстве. Но стоило приблизиться, сигнал снова затих. Мелькнула мысль, что нужно будет поставить туда камеру наблюдения и вывести изображение на дополненную реальность. Неспроста же она там прячется. Но сейчас вместо пакостей я незатейливо постучал по борту фургона.

— Лукреция, — позвал я. Мы условились на «ты» после минувших приключений, и, хотя она оставалась женщиной-загадкой, угрозы в ней я не видел.

Волшебница опять зашуршала, пряча что-то от посторонних глаз, и только потом выглянула, щурясь после полумрака фургона. В глазах читался немой вопрос, какого хрена я тут шарахаюсь. Пришлось молча протянуть ей свечу.

— Хорошая вещица, — одобрительно кивнула волшебница, аккуратно, обеими руками, принимая её. Про себя я отметил несколько свежих пятнышек от чернил и карандашного графита на белых ухоженных, без мозолей, пальцах. — Я даже знаю мастерицу, которая это сделала. Но спрошу: зачем ты пришёл?

— Можешь сделать такие?

Лукреция молча поглядела на свечу и покачала головой:

— Не знаю.

— А я думал, что раз волшебница, то можешь всё, — улыбнувшись, заметил я.

— Это долго, дорого и у меня совершенно нет времени, а наспех получится аборесиблементо. Отвратительно.

— Ясно, — выдохнул я и забрал из рук чародейки свечу. Жаль. А ведь так и есть. Скажем, на Земле подойди ты к программисту и попроси сделать что-то, можешь услышать: дескать, не моя специализация, и времени нет с этим говнокодом разбираться. Ну что ж, придётся своими силами выкручиваться. — Жаль, — уже уходя, вслух повторил я. — У меня, наверное, денег не хватит.

Лукреция вздохнула за моей спиной:

— Постой. Тебя торговаться совсем не учили?

Я обернулся, а волшебница поманила меня за собой и скрылась в глубине фургона. Последовав за ней, уселся напротив, протягивая злосчастную свечку. Но только машинально опустил взгляд на декольте, как внутрь тента сунулась голова Катарины. Храмовница глядела на нас исподлобья, словно подозревая в чём-то. Вот что мне с этой ревнивицей делать? А что будет, когда домой отправят? Лучше не думать.

— Мы по делу, — предупреждая грозу, я отодвинулся подальше от магессы.

— Да я просто поглядеть, — смущённо забегала глазами Катарина, показывая рукой куда-то в сторону. — Я пойду. Там ещё пистоль не дочищен.

Она скрылась, а Лукреция взяла в руки свечу.

— Сперва гляну поближе, потом взвешу цену. После будем обсуждать. Закрой глаза, расслабься.

После слова «расслабься» в фургон снова заглянула Катарина. Вот же слух у неё! И тут уже не выдержала Лукреция:

— Думала, львицы живут прайдами и делят мужика между всеми поровну.

— Не дождёшься, — пробурчала храмовница. — В этом я больше человек. А если считаешь меня зверем, то он — моя добыча. А добычей не делюсь.

— Девушки, — широко улыбнувшись, протянул я, — а моего мнения никто не спрашивает?

Обе поглядели на меня так красноречиво, что нужда в ответе сразу отпала. Как-то забыл про здешний грёбаный матриархат высшей степени. Наверное, потому, что ко мне было немного особое отношение: я ведь халумари.

— Не обижайся, — состроив брови домиком, ответила Катарина. — Я тебе подарок куплю, когда в столицу прибудем.

Какой ещё подарок? — подумалось мне, когда девушка снова исчезла. Наверняка ведь уши навострила, и, ясен пень, разговор не будет секретом для неё.

Лукреция покачала головой и снова обратила своё внимание на свечу. Провела над потёкшим воском пальцами, и фитилёк вспыхнул. На ткани тента, ящиках, наших лицах заплясал свет огонька, в такт с ним свой хитрый танец начали тени. А секунду спустя в моих ушах раздались тихие писк и треск преобразованного в звук сигнала от магодетектора. Не знаю, с чем сравнить, разве что со скрежетом древнего модема тех времён, когда интернет работал ещё от проводного телефона.

— Хитрые чары, — произнесла волшебница. — Но тянутся не несколькими нитями, а одной. Зато узелки быстрее читаются. Сравни.

Она сунула руку в висящий на поясе кошель и достала оттуда зачарованную булавку-фибулу — зачаруньку. Задув свечу, магесса сжала булавку в пальцах, и я услышал ровный свист, на фоне которого заскрежетало сразу шесть модемов.

— Лукреция… — неловко начал я, а она ухмыльнулась, положила ладонь на мою руку:

— Ни для кого не секрет, что халумари с помощью своих амулетов слышат голос магии.

— Тебя не накажут за разглашение тайн?

Лукреция запрокинула голову и звонко рассмеялась.

— За что? За косас энкантадас? Заколдованные вещи, которые в любом городе, в любой лавке купить можно? Это же не боевые чары, и не тайные проклятия магистрата. И я не тронная стража, чтоб их знать.

Она вздохнула, а я опустил глаза, вспомнив ту потёртую записную книжку, что женщина прятала от всех. Но вслух сказал другое:

— Ну, магия ведь. А вдруг мы секрет ее создания украдём?

— Вы уже несколько лет здесь, а ни одного заклинания не сотворили: вы не способны на наше волшебство. Это тоже для ведающих не тайна, — улыбнулась чародейка.

— А запрет на колдовство?

Лукреция снова засмеялась, и на этот раз подольше.

— Мне далеко до этих торгашек на троне магистрата, которые нагнали пыли в глаза и набивают цену на свои услуги, — произнесла волшебница и добавила зловещим шёпотом. — А вот этого тебе не говорила. Иначе всем скажу, что проклятия на твоих пломбах нет, а внутри золото и серебро. Солдатки за ночь все твои ящики расковыряют: это же наёмницы, большинство — обычный сброд, только продали услуги подороже, и Ребекка с Клэр их не остановят даже угрозой виселицы.

— Катарина и Урсула тоже сброд? — спросил я и поджал губы. Обидные слова говорила волшебница.

— Храмовницу с девства кормили речами о долге и чести, так что нет. А Урсула простая, как варёная тыква. Я им верю.

Я кивнул. Волшебница убрала заколку и снова зажгла свечу, отчего писк повторился, а мне подумалось, что каждое заклинание имеет уникальный рисунок, как отпечаток пальца. В нём кроется не только волшебство, но и характер магессы, создавшей его.

— Что решила?

— Дорого и долго, но могу переписать чары узелок в узелок, слово в слово, как монашка переписывает рукопись. Но спрошу, что ты предложишь взамен?

Я пожал плечами.

— Золото. Серебро.

— Нет. Я хочу больше. Рано или поздно халумари хлынут в наш мир. Они будут покупать магию. И мне плевать на ваши тайны, я просто не хочу оказаться на обочине, когда эти дни настанут. Я хочу знать, что вам будет интересно, что можно продать подороже. И подготовиться заранее.

Она поглядела на прикрытый полог фургона, а потом подалась поближе и перешла на совсем уж тихий шёпот:

— Может быть, даже набрать цех таких, как Марта. Время одиночек проходит, Юрий. Не будут рыцарш, не будет героинь-одиночек, только многочисленные дешёвые армии, вооружённые массовым оружием, сделанным в цехах по набору лекал. А миром будут править гильдии и цеха.

Лукреция вздохнула, а я опустил взгляд. Мы уже прошли эту ступень истории, но, блин, я сюда не за откровением пришёл, а за помощью.

— Что насчёт свечи?

— Да сделаю я, — ухмыльнулась волшебница и задула огонёк, отчего мы остались во тьме. — Даже лучше сделаю. У тебя есть ещё один флакон со светом, как тот, что на столбе висит?

— Лампочка? Есть, конечно. И вот ещё что: я видел в лесу юношу в голубой тунике, а потом он растаял в воздухе. Кто это мог быть?