-С вас сто семнадцать рублей. Социальная карта москвича или еще какие-нибудь скидки есть?

  - Нет, доченька. Спасибо тебе большое. - Забрав с прилавка пакет с покупками и сдачу, он вышел из магазина.

  На улице опять пошел снег. Белые хлопья старательно пытались скрыть грязь и слякоть на тротуарах, но как только касались их, тут же становились такого же грязно-коричневого цвета. Натянув шапку пониже, Сергей Константинович зашагал в сторону видневшегося вдали здания городской больницы.

  Коридоры медицинского учреждения встретили привычным запахом медикаментов и толпой галдящих посетителей. Сдав вещи в гардероб, он поднялся на четвертый этаж по ступенькам, лифтам он не доверял. В отделении кардиохирургии как всегда царила тишина, только несколько человек преклонного возраста бродили по коридору. Лампы дневного света мерно гудели под потолком, придавая и без того бледной коже стариков белизны. Выцветшая табличка на дверях палаты с номером шесть. Внутри просторной комнаты восемь коек, из которых занято всего три, остальные сиротливо скалятся пружинами из-под затертых матрасов. Сашка как всегда стоит у окна. Хотя какой он уже Сашка, давно уже Александр Семенович. Услышав шаги за спиной, он медленно повернулся, и на его изрезанном глубокими морщинами лице промелькнула улыбка.

  - Сергей! Привет! Рад тебя видеть! - Саша присел на край своей койки и пригласительно похлопал по матрасу рядом с собой.

  - Привет! Вот гостинцев тебе тут принес, как всегда, лимонад твой любимый. - Сергей Константинович поставил пакет рядом с прикроватной тумбочкой и присел на койку рядом с другом. - Рассказывай, как ты?

  - Да что рассказывать то? Все как обычно, давление скачет, аритмия никуда не делась. Вот все обещают операцию делать, только ждут улучшения. А чего ждать то? Мне не восемнадцать лет, вряд ли что изменится. Ты лучше рассказывай как ты? Что нового?

  - Да все так же, Саш. Тоже ничего не изменилось. Что в стране твориться рассказывать не буду, тебе и так худо. А так все, как и прежде. Только сердце тоже недавно начало беспокоить. Никогда не болело, а тут на тебе, хотя на погоду может так реагирую, не знаю. Скоро к тебе подселюсь, вот по соседству лягу. Кстати, а как сосед твой? Не помню как его зовут. - Сергей кивком головы указал на ближайшую койку.

  - Федор Иванович? Так все. Нет его больше. Вчера утром проснулись, а он уже белый весь. Ночью сердце остановилось. Все меньше нас, Серега. Все меньше. Скоро уже совсем не останется.

  - Да, тут ты прав. - тяжело вздохнул Сергей. - С нашего танкового взвода только мы-то с тобой и остались. Всех ведь уже похоронили. Даже Ваську, который самый младший был.

  - А помнишь, Серега на последнее девятое мая, нас всего десять человек было. И, знаешь что, не про всех же знают, что нет их уже. И стулья ставят по списку. И вот сидим же мы, как всегда поздравляют нас, а я все на пустые стулья смотрю. И, самое странное, внутри и тоска и радость. Вот, вроде умерли они, нет их больше, а в глубине души, так глубоко, что самому себе признаться страшно, радость за них. Радостно, что нет больше их в этом мире. Что не увидят они больше, что со страной их твориться. Что с людьми, за будущее которых мы кровь проливали, стало. Радостно, что не увидят они больше того унижения. Что сердца их больше не будут на куски разрываться при взгляде в телевизор. И так радостно, что аж хочется, что бы и твой стул быстрее пустым стал...

  Оба ветерана замолчали и просто смотрели в пол. Сергей Константинович обдумывал слова друга, и понимал, что Александр сказал именно то, в чем он сам себе давно боялся признаться. Ведь действительно. Тем, кто ушел раньше, все же легче. Их не терзает горечь от того, во что превратилась родина, ради которой они воевали. Они не видят новое поколение, большинству из которого кроме хлеба и зрелищ ничего и не нужно. Не видят подростков, которые, под символикой так ненавистного Рейха, вскидывают правые руки в небо. Не видят государственных чиновников, которые вспоминают о ветеранах только по праздникам и выборам. " А ради чего я вообще сейчас живу? Сыну я не нужен, жены уже давно нет. Что меня здесь держит? Ничего, только страх перед неизвестностью, что будет после. А что будет? Хуже точно уже не будет. А чего тогда бояться? Может действительно, дать путь молодым. Только кому? У самого уже нет сил, пытаться что-то изменить, а другим никому это и не надо, только бы прожить да прокормиться еще один день.

  - Прав ты Саша, не место нам уже здесь. Знаешь, как в стае, когда старики уходят умирать. Мы свое сделали, отвоевали. А теперь что, мы никому не нужны, да и жить то горестно. Среди этого капитализма, когда каждый за копейку другого продаст. Нет мечты общей, нет цели. Каждый сам по себе, а мы вот оказались на обочине жизни.

  Они сидели еще долго, прерывая разговор долгими паузами на раздумья. Сергею Константиновичу ни как не хотелось уходить, дома его никто не ждал. И странное, неуютное чувство, что видит друга он в последний раз, не давало покоя. Единственное чего он сейчас боялся, это прийти в следующий раз и увидит пустую койку с голым матрасом. Разговор перетек в русло воспоминаний. В голове вставали образы давно умерших друзей, теплые летние дни, улыбки, время, когда все было по-другому. Только когда медсестра сказала, что время посещения уже давно закончилось, он начал собираться домой. Александр тяжело вздохнул, понимая, что сейчас опять останется один.

  - Саша, пойду я, может, через несколько дней, еще заскочу. - Сергей поднялся, и начал неуверенно переминаться с ноги на ногу, словно ожидая разрешения уйти.

  - Приходи, конечно, если не тяжело, мне после твоих визитов всегда легче становиться. Приноси шахматы в следующий раз, может партию другую сыграем. Хотя кто знает, буде он следующий раз или нет.

  - Да брось ты, помирать уже собрался. Конечно, принесу. Может газет каких, или еще чего?

  - Не, не надо. Устал я от новостей. Хоть в чем-то прелесть больниц есть, полная изоляция от внешнего мира, я даже телевизор тут не смотрю. Ну ладно, пока. Буду ждать тебя.

  Сергей Константинович обнял друга на прощание и вышел из палаты.

  На улице уже стемнело. Снег уже не просто шел, а валил огромными хлопьями. Под ногами приятно хрустело, и нос чуть покалывало от легкого мороза. Сергею было как-то необычно легко, словно тяжелое бремя упало с его плеч. Как будто серость покинула его, просто ушла. Впервые за последние годы он шел и улыбался самому себе. Он быстро дошел до остановки и зашел в прибывший автобус. Вечером людей было не так много, но он все равно предпочел постоять. Окна автобуса запотели и превращали окружающий мир в мириады разноцветных огоньков и сполохов. Он наблюдал за их замысловатым танцем и даже сначала не понял, что так резко кольнуло в груди. Второй укол. Дышать стало тяжелее, словно кто-то передавил горло невидимой рукой. Но Сергей Константинович не обращал на это внимание. Он просто стоял и смотрел за окно. Даже когда ноги подкосились, и он плавно опустился на пол, все так же продолжал смотреть за запотевшее стекло. К нему подошел кто-то из пассажиров, начал спрашивать, что с ним. Скоро автобус остановился и вот уже водитель суетиться рядом с ним. Все происходило словно в кино, которое он смотрел через толстый аквариум с мутной водой.