Баллада о пропавшем без вести. На ладони поплевал и взялся. Вот уже по сердце закопался. Вот уже -- глядите! -- с головой скрылся, как в окопе под Москвой. До зари под звяканье металла глина из могилы вылетала. Это было в среду. А в четверг полетело воронье наверх из железа клювы -- вбогавдушу!.. В пятницу -- клубами дым наружу из могилы странной повалил! Я нагнулся и что было сил гукнул вглубь, во тьму... Но мне на это никакого не было ответа: ни плевка, ни свиста, ни рожна, ни покрышки, Господи, ни дна...

Увы, увы! -- вместо того, чтобы скоротать ночь в кустах, я вернулся в гаштет с красным фонарем над входными дверями. Мало того, прямо какой-то черт меня дернул вернуть Хромому Паулю три несчастных пфеннига, которые я задолжал ему еще тогда, в юности, той самой злополучной ночью, после которой этот коварный фриц притащил забытые мной и Колькой-Артиллеристом автоматы на КПП. -- Данке шен, дорогой геноссе, за твое гомерическое долготерпение! -- сказал я, выкладывая на прилавок три маленькие монетки (монетки, опять -- монетки!..) по одному пфеннигу. Когда до Хромого Пауля дошел наконец смысл происходящего, он, дико всплеснув руками, завопил: -- Это зовзем-зовзем-зовзем-зовзем карашо, тфаю мать, на куй, таварич! И просияв, выставил мне от фирмы литровую бутылищу "корна" (кукурузная, пропади она пропадом, водка -- прим. Тюхина). Вот она, падла, меня и погубила! Бог его знает, может туман над дорогой и впрямь рассеивался на заре, но я этого как-то не заметил. Во всяком случае в голове у меня все окончательно помутилось. И вообще. Или корн оказался какой-то не совсем такой. Не знаю. Не помню. Помню, как втроем пели "Катюшу". А потом мы с Матильдой оказались почему-то на белом рояле и тоже какое-то время пели. А потом и вовсе плясали обнаженные. Тьфу, и вспоминать-то противно!.. Зачем-то падали с ней вдвоем на колени перед благородным Паулем... Григория Иоанновича помню. Помню, как он ползал на карачках передо мной, умоляя куда-то смываться пока не поздно. "Минхерц, -- кричал он. -- Да вы что, совсем уже узюзюкались и озвезденели?!" Короче, ближе к вечеру в спальню Матильды со страшным грохотом вломились эти выродки: Гибель, Гусман, Иваненко, Петренко и Сидоров. -- Хенде хох! -- хором вскричали они. Вот так меня и взяли совершенно, извиняюсь, голенького, господа.

Глава семнадцатая

И разверзлись хляби небесные...

Когда я проснулся, проклятый вой продолжал раздаваться в ушах: Улла... улла... улла... улла..." Г. Уэллс. "Борьба миров"

Господи, до чего же все, в сущности, одинаково, скучно, до истомы, как у нынешних корифеев, бездарно!.. -- слепящий свет рефлектора, сменяющие друг друга, но по сути ничем друг от друга не отличающиеся, следователи, и вопросы, вопросы, вопросы, вопросы... -- Фамилия? -- Имя? -- А если честно, как левинец -- левинцу? -- Куда вы дели труп зверски замученной вами Христины Адамовны Лыбедь? -- А где же тогда Виолетточка? -- Кто взрывал пищеблок? -- Назовите инициалы этого Шопенгауэра. -- Перечислите всех остальных членов вашей преступной организации! -- Кто такая Даздраперма Венедиктовна? -- Где Сундуков? -- Какой еще адмирал?! Вы что, издеваетесь, что ли?! -- Где заложено второе взрывное устройство с часовым механизмом? -- Причем здесь мыльница? -- Кравчук?! -- Минуточку-минуточку, а Толстой Б. кто такой? -- Ваша агентурная кличка? -- Сколько половых актов вы способны совершить за ночь? -- Вы что -- заяц, что ли?! -- В таком случае -- кто вы, Тюхин? И мой тягостный вздох, мое безнадежное, из последних сил: -- Ах, не Чубайс я, не торговец лесом, не расстреливал несчастных по темницам... -- Опять -- Вальтер фон дер Гутен-Морген?! -- Нет, это уже -- Чепухаустов. -- Вы когда-нибудь крокодилову мочу пили?.. Сейчас попробуете! Крокодилов!.. Живенько-живенько!.. -- Ну и каково? -- ... -- Ну вот, а еще говорят, что таких, как вы, за три раза ломом не зашибешь!.. Фамилия?.. -- Да не ваша, не ваша, Эмский! Меня интересует настоящая фамилия, имя и отчество того, кто по неосторожности оставил свою шляпу на "коломбине". Знаете, что мы обнаружили в этом, с позволения сказать, головном уборе, Тюхин? Портативную радиостанцию инопланетного производства! -- Вот именно -- в виде слухового аппаратика!.. Курите?.. Петренко, спичку!.. Я вас внимательно слушаю... -- Та-ак!.. Вот оно что!.. А часики, говорите, улетели?.. Ах, подарили!.. Кому? -- Так арфистке, в конце концов, или аферистке?! -- А как вы к Хасбулатову относитесь? -- А к отцу Глебу Якунину? -- Молча-ать!.. -- А причем здесь знаменитый футболист Ларошфуко?! Как-как вы сказали?.. А ты Иванов записывай, записывай: "У солдата СПИД, а служба идет." Та-ак! Лихо... Так кто, вы говорите, свинину заразил?.. Тихо-тихо!.. Иваненко, Петров!.. -- А каково теперь?.. Не понял!.. А ну-ка четко, членораздельно!.. Сидоренко, верни ему челюсти!.. Так-так, я весь внимание!.. "Смеется тот, кто смеется, будучи под следствием"?.. Правильно я вас понял?.. А ты записывай, записывай!.. -- Ну нет, вот это уж увольте -- стихов читать не надо!.. -- Вы что, глухой, что ли?! -- Сиде-еть!.. -- Ваше истинное воинское звание, рядовой М.?.. То есть в каком это смысле -генералиссимус?.. А причем здесь пуговицы? Какая-какая? Четвертая?! Слушайте, вы что, опять крокодиловки захотели?.. -- Вы коммунист? -- Значит, демократ?.. -- Ах, патриот?! Скупые мужские слезы катятся по моим старческим морщинам: -- Да Тюхин я, Тюхин, окончательный и бесповоротный Тюхин, милые вы мои, дорогие, хорошие... О!.. Мрачные своды узилища. Я на нарах гауптвахты, в одиночной камере смертников. По иронии судьбы -- в той же самой, в которой сидел Рихард Иоганнович. До расстрела еще целая ночь. От нечего делать изучаю надписи на стенах. Их много. Они разные. Вот некоторые из них: "Нет в жизни счастья. Р. Шпырной". "Майор Лягунов -- конь с яйцами!" "1961-1964. ДМБ!" "Позор на всю Европу, тому кто вытрет пальцем... слезы". "Краткость -- сестра Тантала". "Солнышко садится в море, а мы, гады, в лужу!" "Сундук -- дундук!" "Дембиль неизбежен!" "В эксплуатации человека человеком есть одно бесспорное достоинство -человечность." И тем же иезуитским почерком, тем же химическим карандашиком: "Умираю, но не сдаюсь! Рихард З." "Все дороги ведут туда, где нас пока еще нету." "Жди, Тюхин, когда рак легких свистнет!" "В конце концов и Кащей Бессмертный хворал. Непроходимостью жизни." "Коммунизм, -- сказал Тюхин, -- это светлое прошлое всего прогрессивного человечества." Господи, да когда же я это говорил?! Какая же все-таки сволочь этот мой Ричард Иванович! Даже не сволочь, хуже! -- козел ! Старый вонючий козел-шестидесятник -- с рогами, с хвостом, с копытьями! А это, это еще что?! Нет, граждане, вы только послушайте! А ведь интеллигентом прикидывается: