– Дяяяяятлоооввв… Колеваааатов… Холмогоооорова…

Кривонииииищщщщенкоооо… – громче, злее, и в розовую полутьму уютной палаты врывается натуральная снежная буря. Хлопья снега валят ниоткуда, исчезая на столе, на ковре, на раскрытой постели, ветер рвёт прозрачные гардины окна!

Колчак, ужаснувшийся почти до слез – медленно и широко крестясь:

– Ребята… Ребятушки… Сынки… Доченьки милые. О деточки мои! – губы у него дрожат, пальцы трясутся, деморализация налицо.

Отъезжает в сторону дверь, на пороге стоит Александр:

– Не помешаю, наварх (адмирал по древнегречески)?

Колчак оборачивается: грустно улыбающийся Александр сквозь пургу делает короткий отстраняющий жест – и стихает ветер, исчезает тьма и снег…

Колчак собранно, словно и не сходил только что с ума от боли, поднимается:

– Ваше императорское величество.

Александр едва заметно качает головой в локонах (очень недостаёт банта на макушке), Колчак понимает на лету:

– Александр Филиппович, великий государь, ни в коей мере, – делает шаг вперёд, протягивая руку и умудряется усадить венценосного гостя на своё место с галантностью – как усаживают даму! Единственно к ручке не приложился… вполне довольный адмиральским обхождением гость элегантно залезает в кресло, привычно, наманикюренной лапкой в браслетах и кольцах, расправляет на коленях платье и обмахивается веером!!!

Темнеет и снова разгорается тёплым светом панель. Александр и Колчак мирно делят одно кресло на двоих (мебель выросла, подстраиваясь под человеческие причуды) и прихлебывают явно вкусное: у Колчака что-то вроде пиалы, которую он ловко держит по купечески, на растопыренных пальцах, у Александра изящная чайная чашка. Рядом с панелью – чайник, бутылка коньяку, блюдечко с лимоном, вазочка с виноградом и очень древнегреческого вида кувшинчик. Александр меньше всего похож на молодящуюся даму, несмотря на прическу и платье, а Колчак ничем не напоминает недавнего неврастеника, хоть и по прежнему в пижаме под распахнутым халатом. Сидят два повидавших всякое мужика, запивают разговор. Колчак с удовольствием прикладывается к пиалке, смакует напиток на языке.

Александр, с неменьшим удовольствием наблюдая:

– Закусывай-закусывай. Виноград хороший, фессалийский виноград! – сам тянется, отщипывает ягодку, кидает в рот, осторожно запивает из чашки, дуя в неё – там горячее.

Колчак – глаза в потолок:

– Такое вино закуской портить грешно, Александр Филиппович! Фалернское? Цекубское?

Александр, оживившись по мальчишески, мотает головой, фыркнув:

– Мигдонийское, Александр Васильевич! Эма-эма. (Что-то вроде "эх" по нашему) Из моей Македонии вино… на меду стоялое, с горной ежевикой… – ловит взгляд Колчака и улыбается: – А чаек по моряцки хорош! С коньяком да с лимоном, который при мне только в Индии произрастал. Я раньше думал – хуже чаю ничего и нет! – снова подносит к губам чашку и примеривается отпить.

– Где ж вы чаю, государь, пробовали… в своём времени… – невольно улыбается Колчак.

– На Гиндукуше, где… когда ледники Сефед-Кух проходили, ох трудненько дался перевал… – вздыхает Александр – а чаек там с молоком яка, с солью и ячменной мукой, бррр! – и без перехода:

– Берёшь эфебов, наварх?

– Вы сомневаетесь в моем ответе, государь? – жестко до непочтительности и без паузы отвечает Колчак, ставя на столик пустую посуду, прямо выдерживает устремлённый на него взгляд прищуренных зелёных глаз. – Мне безразлична, знаете ли, некоторая ироничность ситуации, в которой погибший в борьбе с большевиками адмирал должен прийти на помощь правнукам тех самых большевиков! Прошлое осталось в прошлом. Я – вне сомнения сделаю все, что в моих силах, чтобы молодые люди стали полезными членами общества!

Александр приветствует эту речь поднятой на манер бокала чашкой с чаем:

– Хочешь, я познакомлю тебя со своим хроно-техником?.. – вкрадчиво: впрочем, ты должен его знать: он твой соотечественник и в некоторой мере даже предок. Из так называемых и весьма славных донских казаков…

Колчак, с некоторой опаской – почуял подвох:

– И как имя вашего почтенного ассистента, государь?

– Степан Тимофеевич… – с милой улыбочкой отвечает Александр. Колчак секунду глядит на него ошалело – и разражается громким хохотом!

Уголок парка. Одновременно растёт все и везде: бананы, яблоки, дыни, земляника, арбузы, мандарины. В этом съедобном безумии стоит синтезатор – вероятно для полного комплекта. Рядом с синтезатором столик с креслами, на столике неописуемая куча коробок от конфет, пирожных, обёрток от мороженого, лимонадных бутылочек, кожура, корки. Вокруг столика ОЧЕНЬ осоловевшие уральские туристы дожевывают и собирают мусор от дожёванного. Колеватов (с молочными усами) держит громадный мешок с мусором, с полным ртом:

– К… да этт п… хатть? Гм. Куда это пихать?

Дубинина (все раздутые щёки в землянике), складывая пластиковые тарелочки, прожевав и щеками похудев:

– Там написано – обратно в синтезатор… – величественно указывает рукой со стопкой тарелок.

Колеватов выполняет приказ. Синтезатор заглатывает богатую добычу и выдаёт:

– Закуски, напитки, горячие блюда? Сделайте очередной заказ.

Колеватов, в ужасе:

– Отстань, электронное чудовище!

Поднявший голову на этот вопль Золотарев – из кресла, в котором распластан на манер тюленя, поглаживая сильно выпирающий живот, провоцирующе:

– Может, ещё дыньку?.. – мечтательно: – у нас на Кубани…

На него оборачиваются с неподдельным страхом. Золотарев невинно поднимает брови, оглядывая студентов: физиономии у кого в шоколаде, у кого в креме, у кого в потеках мороженого, но у всех без исключения – в соке и в мякоти фруктов. Те ещё рожицы. Ничего героического, как вчера на мониторе, все вспотели, несмотря на легкую одёжку – цветастые сарафанчики у девушек, светлые тенниски у парней – и отдуваются.

Золотарев – с сочувствием:

– Что, больше не лезет?.. эх, измельчала молодёжь, богатыри – не вы! – мечтательно: – у нас на фронте… – и мастерски имитирует интонацию Колеватова: – Отстань, чудовище! Да?..

Все не обижаясь смеются, оглядывая друг друга. Зиночка Холмогорова (по уши в шоколаде) облизывается, достаёт зеркальце, начинает чиститься платочком – и видит в зеркале кого-то в белом с золотом на плечах костюме:

– Ребята! Там! Генерал! Старинный! В эполетах… – молниеносно приводит себя в порядок и оборачивается. Перед ней стоит Колчак в парадной форме командующего Черноморским флотом: погоны, ордена, золотой пояс, на поясе георгиевская сабля. Студенческая компания уставилась на него как на музейный экспонат, с восхищенным интересом и с нескрываемым ожиданием продолжения праздника. Колчак смотрит на них с явным облегчением, неубиваемая жизнерадостность юнцов произвела на него благоприятное впечатление.

– Здравствуйте, товарищ генерал! – протягивает ему руку Зиночка. Колчак снимает фуражку и с большим удовольствием Зиночкину руку целует:

– Ваш покорный слуга, сударыня.

Кривонищенко, Дятлов и Колеватов (каким-то чудом студенты все как один уже с чистенькими мордочками) переглядываются с весёлым изумлением. Людочка Дубинина вздергивает носик. Тибо глядит во все глаза и мечтает тоже научиться так целовать ручки. Подобравшийся Золотарев, вставая с кресла, вполголоса:

– Это не генерал, Зина. Вице-адмирал… Дореволюционный. Выпрямившийся из поклона к руке Зиночки Колчак встречается с ним глазами – и оба мужчины на секунду и синхронно принимают строевую стойку.

Колчак, кивнув:

– Полноте. Меня зовут Александр Васильевич. – протягивает руку. Золотарев, понимающе:

– Семён Алексеевич… – принимает рукопожатие.

Дятлов, сам себе: А нам просто Сашей представлялся…

Колчак, доверительно:

– В каких войсках довелось служить, Семён Алексеевич?

Золотарев, миг поколебавшись:

– Отдельная мото-стрелковая бригада особого назначения, господин царский адмирал. Диверсионные войска это. ОМБОН. Старший лейтенант, командир отделения. От Ростова-на-Дону до Кенигсберга прошёл… – скашивает глаза на обалдевших молодых друзей, для которых почти все эти сведения большая новость, и вдруг с любопытством спрашивает: