И ему стало легче. Словно то тягучее, полноводное, пронзительно тоскливое, что переполняло его душу, вдруг вылилось из него через прорванный нарыв, и душа снова стала легкой и пустой, как воздушный шарик. Будто кто-то сказал ему: «Не забивай свою голову тем, что тебя не касается. У каждого свой путь, вот и ты иди своей дорогой». И он пошел. Через душевные терзания, сменившиеся резким отречением, он пришел к спокойному и созерцательному взгляду на вещи, на себя, на Бога, относясь ко всему, словами Петра Ивановича, без фанатизма. Через несколько лет вера вернулась к нему, но уже в ином виде. Андрей считал, что Бог, видя его неудачи в личной жизни, его замкнутость, послал ему Маришу – светлого любящего ангела, с которым Андрей нашел душевный покой и счастье; видя долгое безденежье и нереализованность – дал в итоге хороший достаток и интересное занятие. Андрей раз и навсегда решил, что не будет больше роптать на высшие силы. Он уважал религию, старался следовать основным правилам, и был благодарен за каждый прожитый день тому, кто этот день подарил.

Глава 13

Сутра подморозило. Погода была ясной, но без солнца. Пронизывающий шальной ветер яростно носился по пустырям и широким, пересекающим друг друга проспектам. Город замер, оцепенел, словно опасаясь лишний раз шевельнуться, чтобы не растерять последние крупицы тепла. Редкие прохожие, отчаяннее укутываясь в воротники, согнувшись в три погибели под порывами ветра, спешили пересечь долгие пустые пространства, попасть ближе к домам, нырнуть во дворы, в подъезды, в метро.

Церковь, которую они выбрали, была недалеко от больницы; она проглядывала в длинной цепи тянущихся вдоль проспекта однообразных домов, разрывая эту цепь посередине. Как желанный чертог, готовый приютить озябших путников, она влекла к себе. Андрею хотелось поскорее внутрь, он остановился перед входом, пропустил вперед Маришу, дождался, пока она перекрестится и поклонится. Потом, с опаской оглядевшись, чувствуя неловкость оттого, что какой-нибудь случайный прохожий может увидеть, спешно перекрестился сам и пошел следом за женой.

В церкви было очень тихо. Пахло ладаном. Полумрак слабо освещался мерцанием редких свечей, отчего было уютно и тепло. Скованность, с какой Андрей вошел сюда, быстро отступила, сменившись спокойствием. «Вот где нужно спасаться от болезней и невзгод», – промелькнуло в голове Андрея. Сюда, верно, никакая зараза не просочится… Никакая болезнь, никакое безумие не посмеет вползти. Он вдруг ощутил могучую невидимую силу, охраняющую внутренность этого помещения от любого зла. Пока он здесь, то и он защищен этой силой. Захотелось остаться здесь навсегда, с этим отрадным, живительным покоем в сердце.

Несколько старушек ходили туда-сюда, заботливо убирали догоревшие свечи, оправляли, отирали утварь, исчезали и снова появлялись. Две женщины-прихожанки в платках стояли перед иконами и молча молились. Мариша делала все степенно, аккуратно, сняла свою вязанную шапочку, надела на голову платочек, позаимствованный у Лидии Сергеевны, купила свечей, дала одну Андрею, потом подошла к образу Христа, потом Богородицы. Андрей ходил за ней, слегка поодаль, вглядываясь в иконы и не зная, к какой подойти. Наконец он подошел к иконе Николая Чудотворца и поставил свою свечку.

Обычно, входя в церковь, он каждый раз будто слышал одну и ту же строгую фразу:

– А, это ты, кто крестик выкинул. Ну, входи.

Услышал он ее и теперь. Андрей не считал себя в праве просить о чем-то, да Бог и без того знает, что нужно, а что нет, дать ли, или не давать, и когда дать. Поэтому Андрей обычно просил только простить ему по возможности его грехи, а потом начинал задавать вопросы, внутренний же голос отвечал ему, просто и прямо, без рассуждений и споров – хочешь верь, не хочешь – забудь. Теперь же Андрей и вовсе не задавал вопросов. Коротко попросив за отца, он стоял, отрешенно глядя на пламя своей свечи, дрожащей в полумраке. Молчал и внутренний голос, точно раздумывая над короткой просьбой Андрея. Сложная просьба-то. Невыполнимая. Андрей понимал, что невыполнимая, и смотрел на трепетное пламя тонкой, стройной, похожей на отца, свечи, которая сгорала скоро и неумолимо. Андрей знал, что запомнит навсегда эту свечу за здравие, как за упокой.

Он поцеловал икону Николая Чудотворца. Уходить не хотелось, не хотелось назад на студеную улицу, ехать в больницу. Но время пришло. Мариша набрала из большого черного чана святой воды в литровую бутылку, купила крохотные иконки под подушку Петру Ивановичу, дала на храм, и они вышли.

Петр Иванович был несказанно рад их видеть. Сегодня он пребывал в бодром расположении духа. Дело в том, что боль совсем не беспокоила его ни ночью, ни с утра. Петр Иванович отлично выспался, ни разу не просыпаясь за ночь, и даже забыл о том, что у него что-то когда-то болело, не далее как позавчера, в первую ночь его пребывания здесь. Паралич окончательно закостенел в нем, остановившись на уровне поясницы, захватив как раз тот участок спины, который постоянно ныл. Чувствительность, которая вчера, казалось, еще теплилась, что выразилось в еле заметном движении ступни по просьбе Андрея, теперь полностью исчезла, оказав тем самым услугу Петру Ивановичу, лишив попутно и боли.

Петр Иванович долго держал в своей ладони ладонь Мариши, с восторгом глядя ей в глаза, так, что Андрей даже немного заревновал.

– Подзаряжусь энергией, – приговаривал Петр Иванович и все не отпускал руку. Мариша не возражала. Петр Иванович обожал Маришу до подобострастия. Когда Андрей все тянул, не решаясь делать предложение, Петр Иванович шутил:

– Если Андрей не женится на Маришке, то тогда я на ней женюсь.

Он мечтал о внучке, подгонял их, но они не торопились. Впереди было много планов, нужно было попробовать заработать на квартиру, в Москве или ближнем Подмосковье, неважно, хотя бы на самую простенькую… Разговор о детях был явно преждевременным.

По указанию Лидии Сергеевны, сразу же по приезде Андрею полагалось вынести бутылку с мочой, поменять отцу подгузник, после чего накормить, чем Андрей и занялся по порядку, с серьезной деловитостью (пока он выполнял первые два поручения, Мариша предупредительно вышла в коридор). Казалось бы, столь интимные вещи, как смена белья, могли вызвать неловкость или стыд, во взрослом ли сыне, или в отнюдь не престарелом отце, но ничего подобного не случилось. Оба отлично понимали: на войне как на войне, и с успехом справились с теми чувствами, которые так опрометчиво позабыл Хам, накликав на свой род проклятия. Меняя подгузник, Андрей увидел, что тот упорно пустовал. С одной стороны, это облегчало задачу, не нужно было лицезреть нечистоты, вымывать, или, как это унизительно (особенно в отношении взрослого мужчины) называют – подмывать, с другой стороны, настораживало, поскольку питался Петр Иванович исправно, и результат давно уже должен был проявить себя. Послезавтра намечались обследования кишечника, который для этих целей определенно должен был быть пуст. Он же определенно был полон и стоял. Андрей взял этот факт на заметку, чтобы доложить дома Лидии Сергеевне.

После того как Андрей справился со своей частью работы, к делу приступила Мариша. Она принялась натирать Петра Ивановича святой водой – грудь, спину, волосы. Петр Иванович зачарованно замер, испытывая явное удовольствие, даже прикрыл глаза, и неважно, что вода была слишком прохладной. Потом Мариша положила под подушку иконки, а на футболку на грудь прикрепила самой маленькой булавочкой совершенно крохотный, с копеечку, образок, на котором, за малостью его, еле различался лик Матронушки. В завершение Мариша достала написанную Лидией Сергеевной молитву и положила на край стола, объяснила, как ее читать и когда. Петр Иванович тут же взял листок, попросил подать очки, и принялся – не вслух, про себя, слегка шевеля губами – читать, неторопливо и вдумчиво. Андрей и Мариша ждали.