– Значит, вы не знаете, где она?

– Мы несколько лет не общаемся.

– Почему?

Хэн Хан развел руками.

– Она стыдится моего бизнеса. Ей лучше иметь отца, гнущего спину за черствый кусок…

– Ваши люди убили человека…

– Когда? – Хэн Хан удивился, но тут же смягчился, заулыбался. – Этого не доказать. Да и был ли человек? Незаконный эмигрант.

Сергей резко спросил:

– Я могу идти?

– Иди. Только не забывай – и моя частица есть в твоей крови.

– Не забуду. Как имя того человека?

– Хо Цун.

Сергей решительно толкнул дверь и пошел прочь по коридору – его никто не удерживал.

Хэн Хан самодовольно посмеялся. Задумался на минутку, по его лицу блуждала мечтательная улыбка. Тихонько позвал:

– Лан Джи!

Из-за шторки выскользнула изящная молодая женщина с выражением скуки на лице, вопросительно приподняла одну бровь. Хэн Хан затеребил пояс своих свободного кроя штанов. Женщина неспешно подошла, словно пританцовывая, медленно опустилась на колени возле ног мужчины, провела ухоженным ноготком по шву промежности вверх и вниз, потом еще раз. Хэн Хан нетерпеливо заворчал. Она порочно улыбнулась и потянулась к завязкам его штанов.

Сергей сидел на лавочке у автобусной остановки. «Приора» Арахова лихо затормозила у бордюра. Арахов, толкнув дверцу, крикнул:

– Живой? Садись!

Сергей покорно влез в машину. Арахов выжал сцепление.

– Я уже навел справки: люди Хэн Хана.

– Хэн Хан сказал, что не видел дочь несколько лет. Просил, когда найдем Лан Джи, передать его просьбу о примирении.

– Не видел много лет? Свистит, старый щегол, как дышит. – Арахов оскалился в усмешке. – Этого козла видели в Уссурийске, в ночном баре за столиком со своей дочкой в марте этого года. Они коротко о чем-то поговорили и разошлись.

– Ага, значит, многое, что он мне поведал по собственной инициативе, может быть чистейшей воды туфтой… Поехали в управление, хочу сделать срочный запрос.

– Открыто в управление?

– А зачем скрываться? Я работаю явно – все знают, что я из Москвы приехал Дракона Любви искать.

– Дракона Любви. Ха-ха. – Арахов засмеялся. – Наверное, сейчас драконит дочку Хэн Хана… Они могут быть связаны.

– Кто?

– Хэн Хан и Дракон.

– Почему?

– А почему Хэн Хан солгал тебе?

«Приора», набрав скорость, неслась по второй полосе. Арахов, пуча глаза, еле успевал выжимать звуковой сигнал: «Пи-и! Пи-и!»

– Сбрось скорость. Угробимся! – забеспокоился Сергей.

– А? Что? А-а…

Арахов пришел в себя, убрал ногу с педали газа. Машина стала успокаиваться. Завернув к управлению ФСБ, Арахов почти профессионально вырулил на парковочную площадку и вогнал машину в тесный ряд. Затормозил он с опозданием – «приора» стукнулась колесами о бордюр, и оба пассажира как следует встряхнулись.

– Приехали.

– Разбабахаешь ты свою машину, Лёня, с такой ездой.

– Я научусь, Ли.

– Зови меня Сергей.

– Ли более звучно. Суперагент Ли Отважный разыскивает злого шпиона.

– Выходим, Арахов Невыносимый. По спецканалу Сергей сделал запрос в ГРУ о прошлом главаря дальневосточной вьетнамской преступной группировки Хэн Хана. Ответ пришел незамедлительно.

Хэн Хан не проявлял своей незаурядности вплоть до начала изменений в политике коммунистической партии родной страны – в это самое время идеи рыночных реформ легли на благоприятную тропическую почву Социалистического Вьетнама. В страну получили доступ западные туристы и бизнесмены. Хэн Хан жил в родной деревне, еле сводя концы с концами. Супруга его умерла, а подраставшая дочь Лан Джи приносила больше неприятностей, чем радости, – она бегала в рисовые поля к молодым парням, и ее не раз видели в однозначно объяснимых ситуациях. Но однажды случилось так, что приезжие французские туристы застали Хэн Хана с дочерью на окраине деревни. Французы (два толстяка с красными руками) показали Хэн Хану деньги и стали расспрашивать о сомнительных удовольствиях в их краю. Кроме банальной проституции, предложить было нечего. Но французы были горазды на выдумку. Узнав, что Лан Джи родная дочь приветливого вьетнамца, они попросили Хэн Хана, за хорошую плату, потешить их извращенную похоть: они предложили Хэн Хану совокупиться с Лан Джи. Хэн Хан возмутился, но Лан Джи, увидев деньги, скинула одежду: «Отец, я уже давно женщина, какая разница, кто со мной сольется в очередной раз! Зато у нас будет много денег!» Хэн Хан не устоял: нищета вселяет ад в души людей. Он овладел Лан Джи. Туристы, все тщательно снимавшие на видео, очень довольные, щедро расплатились и уехали в Ханой. Хэн Хану было стыдно, он стал бояться дочери, избегал ее, а когда говорил с ней, не смотрел в глаза. Но через трое суток французы вернулись, снова заплатили деньги, и Хэн Хан пользовал дочь уже со спокойным сердцем. Потом были другие туристы – из Франции, Бельгии, Германии. Прилюдные соития, помимо денег, уже приносили Хэн Хану извращенное удовольствие. Односельчане долго не могли выпытать у Хэн Хана, что такого находили иностранцы в доме скрытного хитреца. Доходы Хэн Хану скрыть не было возможности, и, напившись пьяным, он разболтал тайну опустившимся от пьянства и бедности приятелям. В следующий приезд иностранцев потешали уже четыре семьи. В Ханое стали поговаривать о появлении в джунглях «деревни извращенцев». В Европе, в клубах определенного толка, из уст в уста передавалась молва о новом вьетнамском аттракционе – отцы пользуют дочерей, а потом уступают их туристам.

«Прибыльный бизнес» прекратили не спецслужбы или борцы за нравственность, а «новые вьетнамцы». В деревню примчались пять джипов «Лендкрузер», мускулистые суровые парни, в джинсовых майках, с бамбуковыми палками в руках, обыскав хижины, согнали на площадь все население и быстро выявили «виновных». Хэн Хан и его дружки получили по сотне палок – избитые, они были брошены в сточную канаву, а их дочерей в назидание всем остальным увезли в Ханой для занятия «честной» проституцией.

Через два месяца Хэн Хан окончательно оправился от побоев; продав дом и нехитрый скарб, он отправился в Ханой искать дочь. Мытарства по трущобам и притонам трехмиллионного города оказались не напрасны – Лан Джи «работала» в притоне у реки. За неутомимость в любви она получила прозвище Ханойская Дырка. Притон охранялся боевиками Чхук Пына – одного из ханойских авторитетов. Хэн Хан дал знать дочери, что он в городе. Только через неделю Лан Джи удалось бежать. Но оставаться в Ханое было нельзя – Чхук Пын не терпел непокорности, Хэн Хана и Лан Джи ждала мучительная смерть в случае поимки. Боевики Чхук Пына привязывали казнимых к земле, из которой уже тянулись ростки бамбука, и за ночь тела несчастных пронзались молодыми стеблями насквозь.

Добравшись до Хайфона, отец и дочь решили бежать из страны – у Хэн Хана еще оставались сбережения от прежних заработков в деревне. Дешевле всех брались вывезти тайных эмигрантов россияне: за три тысячи долларов Хэн Хан с дочерью в трюме сухогруза «Петропавловск» в компании сотни подобных себе беглецов доплыли до Дальнего. Здесь была большая вьетнамская община – главарь вьетнамцев Нгу Енг взял Лан Джи (теперь Ольгу) себе в наложницы, а Хэн Хана пристроил в свой ресторан. Год за годом Хэн Хан был покорен, исполнял для Нгу Енга щекотливые поручения, заводил знакомства среди вьетнамцев, русских, корейцев, китайцев, со всеми был приветлив и учтив, все знали Хэн Хана как расторопного и верного слову человека. Ольга родила Нгу Енгу ребенка. Размякший Енг, боясь налоговой полиции, переписал свои рестораны на верного Хэн Хана. И тут Хэн Хан сбросил маску. Во главе группы подонков он ворвался в дом Нгу Енга и устроил резню – убили Енга, всю его охрану, прислугу и младенца. Ольгу Хэн Хан выволок за волосы на улицу: «Теперь ты свободна, дочка! А я богат! Теперь будут подстраиваться под нас, и тебе уже не придется продавать свое тело и душу!» – «Ты убил моего ребенка!»

– Что? – Арахов отвлекся от сосредоточенного курения сигареты, хотя в кабинете висела предупреждающая табличка.