Искусство дипломатов, не подкрепленное силой, стоило немногого. Тот же Голицын писал царю: «Всякими способами надо домогаться получить над неприятелем победу… Хотя и вечный мир заключим, а вечный стыд чем загладить? Непременно нужна нашему государю хотя малая виктория, которой бы имя его по-прежнему во всей Европе славилось: тогда можно и мир заключить. А то теперь войскам нашим и войсковому управлению только смеются. Никак не могу видеть министров, сколько не ухаживаю за ними: все бегают от меня и не хотят говорить»[23].
Голицыну хотелось поговорить о возможности австрийского посредничества в целях заключения мира со Швецией. Имперские дипломаты мягко спустили этот вопрос на тормозах, но на всякий случай поддерживали вялый диалог с Москвой и даже обсуждали матримониальные планы. Летом 1701 года от имени императрицы Элеоноры-Магдалены объявлено о намерении обсудить возможность заключения брака эрцгерцога (наследника престола) с одной из русских царевен. Из России прислали портреты трех царевен, дочерей покойного брата-соправителя Петра Ивана V – Екатерины (11 лет), Анны (9 лет) и Прасковьи (7 лет).
Кроме того, обсуждалась возможность прислать в Вену на воспитание сына и наследника реформатора – царевича Алексея. Все эти проекты так и не были реализованы, зато имели продолжение, когда военная фортуна склонилась в сторону русских.
Здесь интересен тот факт, что ранее Романовы никогда не заключали браков с представителями и представительницами иностранных правящих домов и даже гипотетическая возможность подобных союзов ранее практически не обсуждалась. Тем более в принципе не рассматривалась возможность воспитания наследника Российского престола при иностранном дворе, хотя, как видно, Петр I задумал организовать для своего сына некое подобие образовательной поездки, вроде той, которую он сам предпринял в ходе Великого посольства. И хотя план этот так и не был реализован, именно царевич Алексей стал первым представителем Романовых, вступившим в брак с иностранной принцессой.
Правда, прежде чем это случилось, произошло множество событий, кардинально изменивших и ход Северной войны, и положение России в Европе.
Воспользовавшись тем, что Карл XII сосредоточился на борьбе с Августом Сильным, Петр I в 1701–1706 годах спокойно строил флот и методично вытеснял слабые шведские силы с южного побережья Финского залива, Эстляндии и Лифляндии. В упрек царю обычно указывают на два факта: во-первых, для продолжения борьбы курфюрсту выплачивалась астрономическая субсидия около 150 тысяч рублей ежегодно, во-вторых, на помощь ненадежному союзнику периодически отправлялись крупные воинские контингенты, зачастую используемые в качестве «пушечного мяса».
Так, в битве при Фрауерштадте 2 (13) февраля 1706 года саксонцы бежали с поля сражения, что привело к окружению и разгрому четырех русских полков и гренадерского батальона. Победители учинили жестокую расправу над пленными: «Россияне також многие побиты, а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилосердно поступил, по выданному об них прежде королевскому указу, дабы им пардона (или пощады) не давать, и ругателски положа человека по 2 и по 3 один на другого кололи их копьями и багинетами. Таким варварским способом шведы истребили 4 тыс. обезоруженных русских пленных после боя»[24].
Самый именитый историк сталинского времени Е.В. Тарле определил количество убитых в четыре тысячи. Возможно, данное число завышено, однако сам факт столь жестокой расправы, с одной стороны, лег кровавым пятном на репутацию шведской армии, а с другой – характеризует отношение позиционирующих себя в качестве «цивилизованных» европейских народов к «русским варварам»[25].
Весьма характерным можно признать и отношение «саксонцев», которые, кажется, считали себя совершенно свободными от каких-либо моральных обязательств перед союзниками. Тональность здесь задавал сам Август Сильный, чей цинизм еще с большей наглядностью был продемонстрирован в следующем крупном сражении – битве при Калише (18 (29) октября 1706 г.).
Вместо разбитого вспомогательного корпуса Петр I прислал корпус А.Д. Меншикова, не зная, что его союзник уже заключил сепаратный мир со шведами. Царский любимец настоял, чтобы саксонцы помогли ему напасть на части генерала Мардерфельда (7 тыс. шведов и 20 тыс. поляков). Август II не рискнул отказаться.
Войско Меншикова (17 тыс. русских и 15 тыс. саксонцев) успешно атаковало и захватило лагерь противника. Только в плен попало 1,8 тысячи шведов, в том числе и сам Мардерфельд. Потери русских составили около 400 человек убитыми и ранеными. В письме царю Меншиков делился радостью: «…такая была баталия, что радостно было смотреть, как с обоих сторон регулярно бились, и зело чудесно видеть, как все поле устлано мертвыми телами»[26].
Август Сильный, отделившись от Меншикова, вернул шведскому королю с извинениями всех пленников, а русскому корпусу пришлось срочно отходить в Белоруссию. И в завершение всего курфюрст выдал Карлу XII специального представителя царя и бывшего шведского подданного Иоганна Рейнгольда Паткуля, который как государственный изменник был предан мучительной казни – колесованию.
Однако все эти подлости и предательства, которые Петр I претерпел от Августа Сильного, по большому счету компенсированы выигрышем во времени. Боевые действия в Саксонии и Польше потребовали от России значительных человеческих и финансовых жертв, однако, начнись вражеское вторжение не в 1708 году, а двумя-тремя-четырьмя годами ранее, исход его мог бы оказаться трагическим для России. И разумеется, количество жертв оказалось бы большим; ведь каждый выигранный перед решающей схваткой год позволял набрать дополнительные обороты создающейся русской промышленности, позволял ввести в строй новые корабли, давал сухопутным войскам дополнительную возможность «потренироваться» на сильном, но не слишком многочисленном противнике, в условиях, когда даже поражение не грозило катастрофическими последствиями.
Победа при Полтаве в 1709 году волшебным образом изменила и положение России, и отношение к ней со стороны европейских соперников и партнеров. Разгромленные и заключившие сепаратные миры со Швецией Фредерик IV и Август Сильный снова бросили вызов Карлу XII.
Впечатление от исхода битвы было столь оглушительным, что даже проигранная Петром война с турками (1711 г.) почти не поколебала резко возросший авторитет русского монарха.
Неудача в Прутском походе – следствие плохой подготовки, которая, в свою очередь, объяснялась стремлением царя к развитию успехов. Понесенное поражение стало для него своего рода охлаждающим душем, и в дальнейшем в своих внешнеполитических и военных акциях Петр действовал с гораздо большей осторожностью.
К счастью, в своей осторожности царь не ударился в противоположную крайность. Едва восстановив армию после Прутского похода, он тут же развернул наступательные кампании в Карело-Финском регионе и в Померании. При этом в Германии в 1713 году Петр лично руководил боевыми действиями, понимая, что разворачивающиеся события заметно влияют на расстановку сил в масштабах Европы.
По ходу Померанской кампании русская армия познакомилась с северогерманским театром боевых действий, а в плане дипломатическом Россия не только обзавелась новым партнером в лице Пруссии, но и основательно погрузилась в дела раздробленной на множество мелких государств Священной Римской империи.
Борьба за преобладание в германских землях традиционно велась между великими державами Европы, пытавшимися даже не столько установить свою гегемонию, сколько испортить жизнь Габсбургам, традиционно восседавшим на имперском престоле.
Россия, ставшая серьезным игроком в Северной Германии, связанная союзами с двумя другими влиятельными игроками – датским королем и саксонским курфюрстом, – тоже получала дополнительный рычаг влияния на Вену и даже педалировала свои возможности, заигрывая, например, с лидером антиавстрийского восстания в Венгрии Ференцем II Ракоци[27].
